Обзор произведений июльского ТОПа (продолжение)

Дмитрий Коломенский
https://poezia.ru/works/184061

Да, человек смертен, и жизнь его коротка. И в масштабах Вселенной мы даже плевочком называться не имеем права. А в масштабах города? После первого, не самого внимательного, чтения мне казалось, что перед мысленным взором проносятся желтеющие стены Санкт-Петербурга. Нигде так не чувствуешь свою бренность и ничтожность, как в этом смурном депрессивном городе. После второго чтения, кивнула сама себе – ага, Петербург.

Улицы «вечного города» не просто пусты, но наполнены тенями и еле заметными нашими следами. Следами всех тех, кто когда-то бывал здесь. Знаете, какой образ пришел в голову? Стрит-фотография на длинных выдержках. И вы наверняка видели такие. Кто-то один стоит посреди улицы, наполненной призраками, смотрит прямо в камеру. Обычно на лице этого человека очень напряженное выражение, потому что ему нужно стоять абсолютно неподвижно несколько минут. Но этот одинокий воин окружающего урбанистического безумия важен не настолько, чтобы не замечать расплывчатые смазанные фигуры всех остальных людей в движении. Эта «шевеленка» в данном случае создает ощущение дикого ритма города. Когда полностью застыть, пусть даже всего на несколько минут, может только кто-то определенный (и ему дискомфортно при этом)… и стены домов, тротуары, поребрики.

Для города мы – не более, чем его сны, призраки, тени. «Мы фантомы для него, мы сны. Даже звук шагов в его пределах Дольше нас, вещественней, чем мы». А для нас город – всегда вечен и огромен. Это стихотворение про масштаб и человеческую хрупкость. А может быть, еще и о том, что город может давить, изничтожать, выскабливать, истончать, обездвиживать. А что при этом может человек? Может ли он существовать, может ли его существование засчитываться за таковое? Или весь наш смысл – пронестись смазанной тенью по улицам, что будут после нас и были до нас, оставить после разве что пыль? звуки шагов?

Может быть, это самое недлинное стихотворение Дмитрия Коломенского, что я читала в последнее время, но оно и самое жутковато проникновенное. Хочешь, не хочешь, а задумаешься: какой должна быть выдержка, чтобы отпечататься, сохраниться, остаться где-нибудь хотя бы и тенью?

Михаил Эндин. 
https://poezia.ru/works/183639

Итак, Достоевский как-то сказал, что «Все мы вышли из гоголевской «Шинели». А в этом стихотворении утверждается, что шинель явно принадлежала перу другого автора, который жил, творил и куролесил чуть раньше Гоголя. Впрочем, мне приходит в голову другая «штука». Почему именно «гоголевская шинель» или «шинель смотрителя»? Почему не «ломоносовский кафтан», «державинский тулуп»?

Мы все потихоньку и как-нибудь можем выходить из совершенно разной верхней одежды первых наших литературных гениев, все вместе, по очереди, гуськом. Мы вообще можем перемерить весь старорусский гардеробчик, мысленно, конечно, в качестве упражнения на развитие воображения. Но это не изменит главного. Кажется, обычному русскому читателю действительно гораздо ближе Пушкин, чем даже тот же Гоголь.

Кстати, а вы так сходу вспомните, чем заканчивается та самая «Шинель»? Смертью несчастного Акакия Акакиевича? Нет. Во второй мистической части рассказа призрак титулярного советника терроризирует прохожих у Калинкина моста в Петербурге, стаскивая с них верхнюю одежду. Ту самую шинель он в конце концов находит и лишь затем успокаивается навеки.

Перед нами – фильм ужасов, где большая часть нарратива – саспенс и его постепенное, но очень медленное, нарастание. «Станционный смотритель» – просто драма. Носил ли смотритель шинель – даже и не важно. И самая ее гипотетичность нам ближе и привычней истасканной старой шинели мелкого чиновника, превратившегося в городскую легенду и полтергейст. Мистики нет. Больше правдоподобности. Маленький человек маленькому человеку рознь.

И вот маленький лирический герой стихотворения Михаила Эндина читает «Повести Белкина». За окном дождь. Сюжеты в книге кажутся такими родными и понятными. Границы времени и места стерты. И фантазия оживляет даже то, чего никто из нас никогда не мог видеть воочию. Иногда – чем проще, тем лучше. Наверное. И стихотворение – тоже простое. Это не запись в читательском дневнике, не отзыв, не рецензия, скорее краткое nota bene на полях зачитанной и любимой книги.

Александр Питиримов
https://poezia.ru/works/183729

Стихотворение про ночной Финляндский вокзал кажется мне остроумной симпатичной литературно-языковой игрой. Автор нам расшифровывает лишь одну пословицу, остальное странное и непонятное мы должны расшифровать сами. Однажды я прочитала со скуки доклад с забавным названием «Шифрованию данных с позиции скрытия факта шифрования сообщений и имитации открытых сообщений» – иными словами, он был о шифровках и кодировании, имитирующих обычную речь, устную или письменную. То что не выглядит как загадка, но является ею, всегда может быть прочитано двояко.

По первому плану перед нами – дорожно-приключенческая шутка, несколько простонародная и скабрезная, но не злая. По второму – какое-то странное самобичевание, самораздрай. Лирический герой здесь либо вполне осознает себя самого и, зная себе, цену, иронизирует по этому поводу, либо устал и уже не замечает вокруг ничего хорошего. Да и в себе – тоже. Печальная разбитная шутка. Либо мир достоин своих героев. Либо герои достойны такого мира.

Примечательно, что подобные мысли действительно часто посещают людей, рефлексирующих, в дороге и на, так называемых, перевалочных пунктах этой дороги. На вокзалах, в широком смысле. Не раз в искусстве вокзал становился символом и воплощением загробного мира или первой ступенью в него. Перевалочным пунктом между смертью и жизнью. Как тут не подумать о рае и аде, собственных и общечеловеческих грехах, удивительной гармоничности неидеальности всего сущего?

Я выбрала это стихотворение для своего обзора по той причине, что оно привлекает внимание, необычное, яркое (даже на лингвистическом уровне). Кажется, что для автора такой стиль – нетипичен. Оттого эта вспышка становится самой сутью поэзии в моих глазах. Сниженная лексика и неаппетитные описания окружающей не поэтичной действительности только помогают принять для себя этот мир еще ближе к сердцу. И пусть не разгадано каждое слово, не уложено в привычное русло, зато эта усталая честность просто нравится, такая, какая есть.

Игнат Колесник
https://poezia.ru/works/183687

«А кто-то же сумел...» – стихотворение для неоднократного прочтения. Оно неочевидное и странное. И хорошо, что в современном искусстве принято оставлять за произведением вторые и даже третьи шансы. Почему я говорю «искусство», потому что автор синтезируя «акварель» с «гравюрой», одновременно легко, мягко и прозрачно, четко, графично и эксцентрично изображает рисунок рисунка. Да, нам дан изящный его пример. Безлюдность улиц, разлетающиеся беззвучно голуби (почему они полетели? кто-то прошел мимо? но разве перед нами не абсолютно пустая улица?), пейзаж, состоящий из теней на асфальте (хотя эти тени некому отбрасывать). Но это – всего лишь досужее размышление. А на листе бумаге, на странице в браузере – очередное упражнение (формы, штриховка, центральная композиция, светотень). Учитель постучал стилусом по планшету, ученик вместо яблока рисует прямо на мольберте потушенной спичкой зевок пантеры или дугу моста. И что-то мне подсказывает, что в итоге на бумаге и вовсе ничего не изображено. Или – то, что изображено, значения не имеет. Иногда «подкрадыванье к цели, приближенье» важнее самой цели и ее окончательного достижения. Итак, вуаля – ученический этюд, написанный мастером.

Алена Рычкова-Закаблуковская
https://poezia.ru/works/183690

Тонкое нежное кружево сплела Алена в стихотворении про кузнечика. И утонченность здесь не только эмоциональная, но и философская. В Евангелии есть такие слова: «Не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного». Это из разговора о детях. Но, если честно, я всегда думала, что «малыми» Христос называет всех верующих и вообще всех людей.

Перед лицом Бога все – малы. Будто кузнечики. И, как добрый человек ни одно насекомое не обидит, даже в собственном доме, вынесет в сад в собственных руках и отпустит, так же и Всевышний отнесется к нам, маленьким и глупым. Для библии такое толкование было бы логичным. Тут, наверное, каждый вспомнит расхожую фразу примерно из той же книги: «Будьте как дети». А еще одну из больших христианских добродетелей – смирение. Под которым понимают не только принятие всего, что происходит, но и принятие собственной «малости».

Я не люблю религиозные тексты. Они кажутся мне пафосными и излишне сентиментальными. Что сказать – поэты, которые подвизаются на этом поприще, частенько работают грубо и топорно. А надо – тонко, нежно. Будто держишь кузнечика на ладошке. И несешь в сад, чтобы выпустить, не навредив. «Половицы крашены - скрип да скрип. Все смешалось: тени растений, лица. И кузнечик бедный совсем охрип. И гроза сухая в окно стучится».

И Творцу надо быть аккуратным, и кузнечику – тоже. Вдруг – кто-нибудь большой и сильный наступит, не заметив. А потому кузнечику и дана его песня, в которой, о чем угодно можно попросить. За себя и других «малых». За одно маленькое стихотворение меня пронесло по многим и многим чудесным текстам. Раскрыло передо мной многие двери. Мне кажется, этот текст – кристально чист и прост, понятен и ясен. Будто кружево, выполненное без единой помарки. Будто песня, в которой нет фальши. Кузнечик спел. Паук сплел паутину. Бабочка собрала нектар. Пчела сделала мед. Автор написал, а мы прочитали.

Галина Койсужанка
https://poezia.ru/works/183691

Лаокоон – троянский прорицатель, смерть которого ужасна. Случилось это на самом исходе греко-троянской войны, в тот самый момент, когда был создан знаменитый деревянный конь. Жители Трои попросили своего прорицателя и жреца принести жертву покровителю города богу Посейдону, чтобы выяснить, как быть дальше. Во время проведения ритуала из моря вылезли две гигантские змеи и напали на сыновей Лаокоона, он ринулся на помощь, и… все умерли. Лаокоон не смог спасти ни себя, ни детей, ни Трою. Ибо обезумевшие от страха жители тут же втащили злополучного дареного коня за городские ворота. Но страшна не смерть, как таковая. Не уничтоженное государство. Лаокоон знал, что произойдет, предупреждал соотечественников, боролся с судьбой до последнего, принося жертвы богам, отрицал их власть. Именно за это он и поплатился. Через несколько сотен лет три художника с Родоса создали знаменитую скульптуру, где в камне изображено противление неминуемому и нечеловеческий смертельный ужас. Таким образом, момент умирания Лаокоона и его сыновей вечен, как вечна борьба, как вечно само движение и путь. Плиний, кстати, считал скульптуру самым лучшим произведением на свете, венцом искусства. Может быть, он прав.

К чему такое долгое вступление? Это – все те мысли, что посетили меня при прочтения на первый взгляд совсем простого стихотворения про зимнюю поездку на автобусе и маленькую заоконную картинку с несущим молоко мальчиком. «Мы уехали дальше. А мальчик молоко всё несёт и несёт», – говорится здесь. Мальчик походя назван Лаокооном, и я верю автору. В хорошем произведении нет ничего случайного, как не случаен жест прорицателя, отдирающий змею от собственной спины. (Сначала при реставрации скульптуры рука центральной фигуры была вытянута, но потом обнаружили, что она должна быть отогнута назад – ведь змея сопротивляется и… в итоге побеждает в борьбе). Мальчик несет молоко, как символ рождения нового года и самого Рождества. И молоко это необходимо нести вечно. А потому – автобус с досужими зрителями уже далеко, но мальчик делает то, что положено по воле богов, творца и наблюдателей. (И абсолютно не важно, что скорее всего он давно дошел до дома и отдал матери банку, даже успел выскочить к друзьям на улицу и порвать штаны о ближайший забор). Лаокоон борется со змеями. Год рождается. Рождается Спаситель. И происходят чудеса нескончаемости.

Думаю, перед нами пример еще одной ненавязчивой волшебной картинки. Без громких слов и велиречий решается загадка падающего в пустынном лесу дерева. Звук будет слышен. Дерево упадет. И продолжит падать, продолжит дрожать земля, глухо рычать от боли, вечно.

Слава Баширов
https://poezia.ru/works/183698

У меня психосоматическое похмелье от этого текста: кружится голова, и все плывет перед глазами. Наверное, потому что здесь нужен не просто дешифровщик, но – фокусник, который достанет из шляпы верный порядок слов и смыслов. Внутри стихотворения разыгрывается шоу, в котором метафоры, символы и рифмы, словно акробаты и воздушные гимнасты, летают под куполом главной идеи, строят пирамиды, чтобы совместно сбежать из этого цирка. Если говорить серьезно, автор навертел, но я бы простила ему многое за несколько последних строк. Даже в самой невообразимой импровизационно-джазовой симфонии ударный конец примиряет с действительностью, тоже подчас невообразимой, казалось бы, неправильной и абсурдной. Впрочем, таким стихам иногда нужен перевод, подстрочник. Что это за музыка, тишайшая, тайна и чудо, звучащая из ниоткуда? Почему Эвтерпа глуповата? Почему Касталия полна химер и гарпий? Почему эти пафосные слова и названия перепутаны со сниженными, слэнговыми и просторечными? И о чем вообще идет речь?

Конечно, я могу ошибаться, но кажется к чертям собачьим по берегу бредет, разговаривая с самим собой пьяный поэт. Не зря в стихотворении разбросаны упоминания муз и мест их обитания. Итак, пьяненький поэт, как настоящий служитель муз, бродит ночью по берегу, наблюдая, как солнце садится, в ожидании и в поисках… вдохновения. Иномирной музыки, прекрасной как само творчество. Но в стихотворении звучат определенные сомнения, что пьянчужка что-нибудь услышит. Вот и все. Сложно? Не особенно. Ново? Не слишком. Форма произведения тоже не удивляет. Да – строчные буквы, да очень немногочисленные знаки препинания (которые стоят в строках как бы случайно, брошенные здесь погибать), да нестройный ритм и рифма – несколько условная. Но и это может играть на руку нашему поэту. Ведь вдохновение он все еще ищет. Эвтерпа – дура дурой. А источник муз привлекает отнюдь не их самих, а древних чудовищ. Не тех ли, что рождает сон разума? Каким чудом, какой тайной можно это объяснить?

Александр Быстров
https://poezia.ru/works/183789

Довлатовскую фразу о том, что «ад – это мы сами» автор берет эпиграфом к стихотворению «Где-то». То есть, где-то ад – это все мы. В стихотворении описано место, где собрались «все мы» – и это одновременно и ад и рай и что-то еще, возможно. То есть, «все» здесь – действительно всеобъемлющее понятие. Интересное умственное упражнение. Действительно, кто вдруг решил, что мир многогранен? Может быть, этот человек ошибся. Может быть, грань – одна. Может быть, где-то существует Вселенная (словно в мультивселенной «Марвел»), где ад – это все, что окружает каждого, все что каждому известно? Альтернатив нет. Но если не существует дихотомий «ад-рай», «добро-зло», «праведники-грешники», то не существует ни ангелов, ни чертей, ни богов, ни монстров, ни бога, ни дьявола, ни хороший, ни плохих. Все одним дегтем мазаны, «все черненькие, все прыгают». Тогда использовать такие слова в тексте было бы странным упущением. Значит, ли это, что описывается не альтернативная реальность, а временное перемирие, эдакий конфуз, когда не важно, кто на какой стороне, чего желает и ждет, как действует. Возможно ли, что и такое место где-то есть? Напоминает теорию о том, что на водопое в жаркой засушливой саванне все животные – равны, и хищник пьет из одного источника со своей жертвой, не нападая, и жертва не боится своего потенциального врага. Тоже – интересное упражнение. Но совсем другое. И оно не согласуется с эпиграфом.

Впрочем, возможно, и не должно. Да, наше ожидание не оправдали, нас обманули. Но кто говорил, что так не бывает? «Где-то» – вообще сильно похоже на шутку-обманку-перевертыш. Здесь все не так, как должно быть. Это игра. И в данном контексте – вполне удачная.

Александр Куликов
https://poezia.ru/works/183783

В прошлый раз благодаря Александру Куликову мы говорили о Пирифое, Одиссее, Эдипе и Ахиллесе, так сказать, погрузились в античную мифологию. Сейчас переместимся в век семнадцатый-восемнадцатый-девятнадцатый, поговорим о философии, воспарим над бренной действительностью, посчитаем звезды над головой, потрепещем о нравственном законе внутри нас (хотя это уже другой дядька умный сказал). Не поймите неправильно, мне нравится этот цикл, я выбрала его для обзора, но несколько фрустрирует: желание автора поэтически осмыслить энциклопедический словарь, как отметили где-то в комментариях. Вольному воля, а мы поговорим здесь о литературе.

Кьеркегор начинал свой «творческий» путь диссертацией об иронии, а закончил книгой о христианстве. Он был очень неоднозначным философом: с одной стороны зачинатель экзистенциализма, с другой – чрезвычайно консервативный человек, убежденный монархист, помешанный на вере. И что же такого он насмотрелся в детстве, непримиримым «рыцарем веры»? У автора поэтического цикла есть своя теория: «В переулке обжорном замызганно, чадно и пыльно. Что ж, еще один вечер отправлю в далекий чулан, что открою в гнетущей тоске...» Отцом философа был купец, жили они действительно в купеческом квартале Копенгагена, и, предполагаю, все те запахи и звуки, что описал Александр, там вполне могли быть слышны. В чердачную комнатку маленького Серена проникаешь как-то легко, будто смотришь хороший скандинавский слегка жуткий детектив и ждешь, когда же аптекаря из соседней лавки наконец прирежут рыбным ножом. Описано мастерски и очень правдоподобно. И даже начинаешь понимать, откуда у Кьеркегора такой интерес к тревоге и отчаянью, почему именно эти слова он вставлял во все свои тексты. Если это был вольный пересказ энциклопедической статьи, то он добрался до нас нежно и исподволь, за что автору – большое спасибо.

Про второго философа своеобразной подборки знаю только, что он – из редкой когорты странствующих философов, жил в восемнадцатом веке и происходил из казацкой семьи. И в связи с этими фактами стихотворение также звучит вполне правдоподобно. И какое-то тревожное исподвольное чувство есть и тут: «и где-то в чулане, иль в подполе, иль под крыльцом змей, собственный хвост пожирая, свернулся кольцом». Бесконечность предполагает смерть для очередного возрождения. Не совсем понимаю, к чему этот образ в этом стихотворении, но, кажется, такого зверя автор, при желании, мог бы поместить в каждое.

Ирония, которая должна была появиться еще в первом стихотворении, появляется в третьем, в котором Ницше представлен в образе канатоходца. Не вполне неожиданный образ, если учесть, насколько противоречивым философом он всегда был. Сколько споров, сколько критики вызывали его тексты и при жизни и после смерти. Да, в третьем стихотворении цикла из примет времени и места только пиво да клопсы с подливой, но другого и не нужно. Именно в этом тексте автор позволил себе иронию и укорачивает строки, убыстряет ритм. Творцу позволено больше, чем остальным, не так ли? И это «больше» должно хоть немного, но выбиваться.

В четвертом стихотворении нет ни яркого описания, ни яркого образа, только рассуждение, обращение к Декарту, труды которого в свое время оказали на юного философа большое влияние. Эта привычка спорить со своим кумиром знакома многим: «Познай себя - и ты познаешь Бога. А как себя познаешь, брат Декарт?». По неизбывности и всесильности человеческого разума тоскует лирический герой, автор и каждый из нас. Мне кажется, это – самое сильное стихотворение цикла. Не зря Александр Куликов начинает его описанием чердачного детства, продолжает юношескими путешествиями и упражнениями, а заканчивает описанием движения зрелой философской мысли.

Я могу иронизировать над выбором тем и приемов, но не стану. Мне думается, любое цельное и интересное произведение – это уже замечательно. А тема и приемы – вторичны. Спасибо.

Андрей Ивонин
https://poezia.ru/works/183959

Верлибры Андрея Ивонина – это совсем особая категория стихов на сайте. От них у меня всегда ощущение открытого окна, летнего вечера и развевающихся занавесок. Происходит что-то легкое, свободное и свежее. Говорят, верлибры так и должны работать. «Море» – не исключение. Здесь все наполнено предвосхищением, предчувствием моря. Его не видно. Хотя герой идет к нему, и «поднимаясь вверх по оживлённой, наполненной праздно гуляющими людьми улице, казалось, вот ещё чуть-чуть и покажется море». Море так и не появляется. Но оно вокруг, потому что в описываемом пространстве его просто не может не быть. Такое чувство иногда возникает у меня даже в Вологде. Хороший солнечный летний день, дует свежий ветер, от реки прохладно, озерные чайки орут как морские, и кажется, что я – совсем в другом городе, совсем в другом мире. Трудно писать о литературных достоинствах верлибра, поэтому я ограничусь собственными ощущениями. Это хорошее, интересное произведение, в котором я узнаю себя. Спасибо.

Наталья Гавеман
https://poezia.ru/works/184002

Раньше не замечала стихи этого автора на сайте, и, учитывая, дисклеймер самой Натальи на ее странице, можно понять две вещи: иногда поэт – сам себе самый большой критик; почти всегда то, что нас интересует по-настоящему, может стать основой для замечательного произведения. Оставим за рамками разговора действительно ли Наталья Гавеман – графоман (тут уж не мне судить), присмотримся к тому, что важно. Автор признается, что занимается историей своей семьи, собирает ее родословную. Знаю по опыту, как это сложно. И правда – узнаешь очень много нового.

Знакомишься с архивными работниками, узнаешь, как правильно работать с периодикой в залах горархива, понимаешь, как доставать старые приходские книги, куда раньше записывали все рождения, браки и смерти, проникаешь в интернете в самые дальние его уголки. А главное – осознаешь раз и навсегда, что люди рождаются, женятся, рожают детей и умирают. И в эти четыре события (иногда – меньше) укладывается вся жизнь человека. Часто нельзя узнать ничего больше. Даже, где человек работал и кем был по профессии. Можно понять лишь, к какому сословию скорее всего относились твои предки.

Да, люди смертны. И после смерти, жизнь оставшихся не заканчивается. Ничего не меняется, все идет своим чередом. Остаются фотографии в альбомах да воспоминания. И то и то блекнет, мутнеет. И легко может исчезнуть совсем. Простая мысль. Простое стихотворение. Но отчего-то берет за душу, и написано хорошо. Пусть для читателя здесь не предполагается серьезной и мощной работы мысли. Нет изысканных метафор, других литературных украшений и приподвыподвернутых слов. Но над своей смертностью и хрупкостью памяти о себе тоже иногда следует задуматься. Человеку пишущему, наверное, стоит думать об этом чаще остальных.

Владимир Мялин
https://poezia.ru/works/183973

Античные скульпторы были великолепны. Эту тонкую и точную работу по передаче человеческих лиц, эмоций, пластики движения тел стали вспоминать, воссоздавать и пестовать снова лишь ближе к девятнадцатому веку. Средневековая скульптура устрашает. И не потому что в том была такая потребность. Изобразительное искусство тогда сильно откатилось назад. Но скульптурное изображение Уты из Наумбурга считается – уникальным памятником позднего Средневековья. Эта женщина не просто изображена на одной из немецких церквей в позе, подобающей благочестивой знатной даме, она изображена человечной, настоящей. Придерживая воротник своей накидки, как бы укрываясь от ветра, она прямо и серьезно смотрит на зрителя. Стойкая, сильная женщина, которую невольно, даже не зная ее истории, начинаешь уважать. Действительно, для многих художников – это знаковый образ. Ее пишут, о ней пишут. Для этого стоило лишь изобразить человека похожим на самого себя.

Стихотворение Владимира Мялина – скорее романтичное, чем реалистичное. В стиле сказок Жуковского. Или псевдонародных поэм конца восемнадцатого – начала девятнадцатого веков. Тогда сюжеты, подобные этому были очень популярны. С одной стороны – мощная фактура. С другой – большой простор для фантазии (и спекуляции, конечно же). Но это – очень яркая и детальная додумка. И совсем не современная. Но мне нравится, что тут можно увидеть Уту живой, чувствующей, деятельной. Да, ее брак был брак по расчету, но с мужем маркграфиня прожила много лет. Что чувствовала эта серьезная женщина с церковной скульптуры между ранением и смертью мужа, что происходило с ней между похоронами и отбытием в монастырь? Хорошо, когда картинка, пусть и несколько сентиментальная, но существует. Спасибо.

Екатерина Камаева
https://poezia.ru/works/183983

И снова Екатерина Камаева зовет нас с собою в путешествие. На этот раз – на Кольский полуостров, который называет северным воздушным змеем. Из комментариев под стихотворением вынесла мысль, что Катя вдохновилась, еще не видя источника своего вдохновения. Но, надеюсь, в скором времени встреча состоится и не разочарует нашего любимого редактора.

Заполярье – по-особенному прекрасно. Это так. Как человек полжизни проживший на Ямале, могу сказать, что каждая строка Екатерины Камаевой здесь пробирает до костей, как северный ветер. Конечно, наша болотистая низменность с Кольским полуостровом не сравнится. Но ощущения иной реальности частенько возникают и там. Сдержанная красота местной природы влияет и на местных жителей. На Крайнем Севере человек всегда найдет время остановиться и подумать о своем месте в мире. Как будто – чем ближе к полюсу, тем ближе к космосу и его тайнам. А, может быть, мы, северяне, – просто замерли от холода. Неказистая растительность, тундра, холодные пустые снежные степи, низкие лишайники, белые и серые животные, камни-камни, песок и глина – вот все наши сокровища. Но как прекрасна бывает тундра на рассвете летом и ранней осенью! Северное море. Холодное и неприветливое, с ее шалопаями всех мастей (так называют ветра перед бурей). Города, которые держатся лишь камнями, их окружающими, погружающиеся потихоньку в песок и глину. Все это описано так, будто прожито. И не раз. Что тут еще скажешь? Добро пожаловать!

«что происходит, скажи мне, и я пойму:

Север мне объясняет меня саму»…

Стройные и строгие стихи для спокойного и хмурого Севера. Думаю, знакомство будет удачным и взаимообогащающим.