К 1917 году Александр Александрович Солодовников успел с отличием окончить Императорскую Академию Коммерческих наук в Москве и юридический факультет Московского университета. Всю Первую мировую работал медбратом в лазаретах, умудряясь совмещать это с учебой. Служил в армии: сначала в Белой, потом в Красной. До своей женитьбы, то есть до тридцати лет, успел пережить два ареста и длительное пребывание в лагере исправительных работ. Брак c Ниной Паутынской оказался, с одной стороны, крепким и счастливым, с другой – несчастным: супруги похоронили двоих маленьких детей, одного за другим, и старость встретили в одиночестве… Впрочем, до старости нужно было еще дожить. Третий в жизни рядового московского бухгалтера Солодовникова арест пришелся на 38-й год. Шесть лет лагеря – в шахтах, на молибденовых рудниках – и потом еще десять лет поселения. Потом реабилитация и возвращение в Москву.
В последние годы жизни супруги Солодовниковы часто приходили в церковь Ильи Обыденного. Александр Александрович мог часами стоять на коленях, опираясь на свою палку. Часто по его лицу текли слезы…
Лучшие стихи его связаны именно с храмом, богослужением. Музыка гимна, или, вернее, ликующего благодарственного псалма для Солодовникова совершенно органична, она возникает вновь и вновь, причем в разные периоды многотрудной жизни, но столь же органична для него горестная музыка псалма покаянного и тихая пронзительность сердечной молитвы…
Анчарову не довелось выступать перед многотысячными аудиториями, он не собирал полных стадионов, и песни его знали хуже других, отнюдь не более даровитых сочинителей. Может быть, он опередил свое время.
Между прочим, так происходило не только с его песнями, Михаил был человеком разносторонних способностей. Не только военный переводчик (и не с какого-нибудь – с китайского) по первому высшему образованию, не только живописец по второму высшему, не только поэт, композитор и исполнитель, не только прозаик и драматург, он например, еще и киносценарист. Безусловного успеха Анчаров достиг в своих повестях, но ведь и они тоже выросли из корешков его поэзии, неслучайно одна из повестей названа строкой из песни – "Этот синий апрель".
Анчаров предчувствовал многие
будущие настроения. Хотя и не все. У него, скажем, совсем не было лагерной
темы, разве что мимоходом промелькнуло: "Не чересчур ли много вас было,
штрафников?" Но зато у него впервые возникла совершенно нетипичная для
советской песни и, пожалуй, для всей советской литературы тема маленького
человека, которая через некоторое время с такой силой прозвучит в
"Матренином дворе" Солженицына, в кассиршах и тонечках Галича. В
сталинское и послесталинское время одна из главных гуманистических традиций
русской литературы оказалась отброшенной.
Официально советскому человеку не
полагалось быть маленьким. Образы нуждающихся, несчастных, сверхтерпеливых,
униженных исчезли из литературы, одновременно из жизни исчезли милосердие,
доброта, жалость, милость к падшим...
Героями песен в те пахмутовские времена были исключительно "комсомольцы –
беспокойные сердца"...
Далеко не каждой женщине довелось пройти через такие страшные испытания, через которые прошла Ольга. Ее мужа, Бориса Корнилова, расстреляют, как врага народа. Проходившая свидетелем по делу Корнилова Ольга после допроса потеряет ребенка. Умрут в детстве обе дочери Ольги – Майя и Ирина, а ее саму, беременную четвертым ребенком, которого тоже не удастся сохранить в нечеловеческих условиях тюрьмы, арестуют в декабре 1938 года, обвинив в подготовке покушения на Жданова. В тюремную больницу с кровотечением, открывшимся во время допроса, ее поведут босиком по снегу, под конвоем… Поэтесса еще не успела ощутить во всей мере свои утраты и свою боль, как грянула Великая Отечественная война...
Ольгу Берггольц называли ленинградской Мадонной. Почти все 900 блокадных дней город говорил ее голосом. Голос поэтессы входил в холодные, нетопленные дома, и столько в нем было дружеского, женского участия, столько надежды и веры…
«В истории ленинградской эпопеи она стала символом, воплощением героизма блокадной трагедии. Ее чтили, как чтут блаженных, святых», – говорил о ней писатель Даниил Гранин. Ольга Берггольц разделила судьбу своего народа. Как и другие жители блокадного Ленинграда, она была совершенно истощена, но держалась на удивление стойко, не падала духом и каждый день садилась к микрофону, и ее мягкий, спокойный голос вселял надежду на то, что враг будет отброшен от стен героического города, что будет одержана победа...
Читатель, я завидую тебе – ты впервые будешь читать эти гармоничные, так непохожие на произведения современных поэтов стихи. Они мудры и жизнелюбивы, по самому высокому, «гамбургскому счету» крепко сделаны. Классическая чеканка стиха, логичное и в то же время эмоциональное, порой экспрессивное развитие композиционного образа могут показаться тебе, читатель, чуть старомодными – сейчас в моде вязкая рефлективность, свободные неканонические формы, белые, то есть безрифменные стихи – но именно этот суховатый, жестковатый, дисциплинированный точной рифмой и силлабо-тоническими размерами стих по-настоящему свободен – он так отточен, виртуозен, неожиданно афористичен в пуанте, что настоящий ценитель поэзии, читая сборник, не раз воскликнет: «Как же это увидено и сделано?!»
Наталия Иосифовна Грудинина родилась в 1918 году в Петрограде. С отличием окончила среднюю школу и без экзаменов поступила на английское отделение филологического факультета Ленинградского университета... В начале войны пришлось досрочно сдать госэкзамены, в первую блокадную зиму Наталия Иосифовна работала в военном госпитале. Кроме общей большой беды ей довелось пережить две личные трагедии: гибель в бою под Синявиным первого мужа и смерть их четырехмесячного первенца. Весной 1942 года она добровольно ушла на фронт, окончила курсы медсестер и школу разведчиков...
…Все было тщательно подготовлено. Заранее составлен посмертный сборник стихов. Написаны многочисленные записки близким, друзьям, в милицию… О чем ей думалось в полузабытьи, на грани между жизнью и смертью? Может быть, о том, что если Бог есть, он поймет ее…
Юлия Друнина покончила с собой на даче в Красной Пахре осенью 1991 года. Красавица, умница, в прошлом жена кинодраматурга с мировым именем ведущего «Кинопанорамы» Алексея Каплера. Депутат Верховного Совета. Знаменитая советская поэтесса. Ее книги издавались огромными тиражами и переводились на множество иностранных языков.
Когда началась Великая Отечественная война, Юлия Друнина не пошла, а побежала на фронт. А ей было всего лишь семнадцать лет. Ей повезло, что у нее было медицинское образование. Ее отправили на фронт санинструктором пехоты. Ранение, контузия… В двух миллиметрах от сонной артерии прошел осколок фашистского снаряда. Она вернулась с войны почти инвалидом, но для того, чтобы писать стихи. В Литературный институт ее не приняли – стихи Друниной показались комиссии слишком слабыми. И тогда она волевым решением стала ходить на лекции…
Она хотела помочь своей стране, помочь ветеранам – и великой войны, и Афгана. К ней приходили люди с просьбами о помощи, она писала, стучалась в разные кабинеты – а результата не было. Это ее очень сильно ранило…
:Сopyright © 2001- 2018
Все права защищены Поэзия.ру ( info@poezia.ru )
Права на все произведения, представленные на сайте, принадлежат их авторам.
Незаконное их использование преследуется по закону.
69052
122208
704
