Как будто манну чудотворную… Ирина Бараль

https://poezia.ru/works/187554

 

Помилуй, Господи, родившихся

В век угасания чудес,

Избави их от смертной пагубы,

О чём и сам в слезах просил.

Но только снег летит и падает,

Летит и падает без сил.

 

Тонкое и таинственное переплетение любви, боли отчаяния, обещанного прощения. Благодаря чередованию окончаний стихотворение напоминает двухголосную инвенцию, исполненную человеком и природой. В какой-то момент голос природы практически исчезает, но вместо него вступает нечто, развивающееся внутри первого, человеческого, голоса. И в этом сочетании можно равновероятно услышать и обращение творения к Богу, и обращение Творца к самому себе. Неординарная философская составляющая раскрывается постепенно. Я бы даже сказала – поступенно. Это дерзновение, которое Господь сотворил в человеке для поиска Его самого. Мягкая, но непреклонная просьба внутренне концентрируется, опираясь на веру в Обещание. Эксклюзивность образов заключена в неожиданности. Будучи знакомыми по отдельности, они преисполняются новой сутью. Тёплое дыхание добрых животных, встретивших Спасителя в своём убогом жилище до времени чудес, робко стремится согреть и тех, кто, беззащитный, пришёл в век их угасания. Снег, тающий от искрящихся звёзд, приоткрывает глубинную хрупкость и иссякаемость творения. И глубина причины, ради которой Бог должен быть милостив, потому что может…

К таким стихам хочется возвращаться.

 

Андрей Сизых. Италия

https://poezia.ru/works/187878

Медью синей и красною глиною

На зелёном волнении рощ…

 

Читая это произведение, не так просто угадать, был ли автор в Италии, или она его пленила издалека, внушив необъяснимую глубинную тягу. Механизм зарождения любви к этой прекрасной стране остаётся загадкой. В неё можно влюбиться, рассматривая картины, читая художественную литературу, смакуя вино и даже просто размышляя о ней. Италия разная. И такая, как в «Сказках об Италии» Горького или в выхваченных Джузеппе Джардьелло фрагментах из обычной жизни. И полная подаренного мастерами архитектурного и скульптурного величия. Ещё – это щедрое солнце, глубокое синее небо и желание жить.

Стихотворение повествует об условности всего, что, казалось бы, должно разделять. О том, что земля эта привлекает взгляд, полный чистой любви и восхищения, на которые способно лишь дитя. Италия легко пробуждает такого ребёнка внутри много узнавшего и оттого уставшего человека. Срединность, где чувственность не исключена, но обрамлена красивой рамой, и тоже божественна, есть путь, зацикленный от альфы до омеги.

Трёхстопный анапест с дактилическими окончаниями в нечётных строках позволяет расслышать полифонию созерцания и вывода. Отсутствие разбивки на строфы так же способствует ощущению непрерывности и единства.

Я всего лишь размышляю над стихами, но по спине бежит знакомая дрожь восторга. Словно автор рассказал о том, что видели мои собственные глаза, и я это узнала на уровне ощущений.

 

 

Владимир Старшов. Переболевшее поэта существо

https://poezia.ru/works/187820

 

У этого замечательного произведения как минимум две фабулы. В зависимости от внутреннего читательского акцента на первый план выйдет та, которая ближе конкретному читателю. Я выбрала идею впадения в загробный пиетет.

Финальная строфа тяготеет к скрытому вопросу, что позволяет рассматривать упомянутую идею как проблему. А именно – как оставаться живым, выходя за грань, как не кичиться кровоточащим сердцем и не возглашать пафосно о своих ощущениях оного, ибо всё упомянутое служит некой точкой опоры для переживаемого напряжения и позволяет переложить на читателя часть творческих мук. Здесь можно рассуждать об объективной пользе сопереживания, но в рамках данного стихотворения есть прекрасный и чёткий ориентир:

и вот оттаял ландыш и булыжник

Главной целью служит само чудо преображения, а не подсчёт и обнародование затрат.

Обратившись к эпиграфу в контексте идеи стихотворения, хочется дополнить: «но кто мы и откуда…а нас на свете нет?» И сопоставить с бессмертьем незаметным. Именно принятие этой незаметности позволяет чуду быть. Как говорил Сиддхартха своему другу Говинде, помедитировав несколько лет с саманами и подвергнув себя разнообразным аскетическим подвигам:

 

«Точно так же погонщик быков бежит от жизни, находит краткое забвенье в пивной, осушив несколько чарок рисовой водки или кокосовой браги. Тогда он не ощущает уже своей самости, не испытывает жизненной боли, тогда ненадолго приходит к нему забвенье. Уснув над чаркой рисовой водки, он обретает то же, что обретают Сиддхартха и Говинда, когда после долгих радений покидают свою телесную оболочку, пребывая в не-«я». Вот так-то, о Говинда.»

Именно так. Внешне разницы как будто бы нет. Но она есть в самой сути. Продолжение-развитие будет отличаться. «По плодам узнаете их».

Латынь к латыни, Гимназиум к Silentium! Ценность защитной функции красноречивого молчания к незаметности бессмертия.

Что есть незаметное бессмертие? Когда оно возможно? Ответом на этот вопрос может быть и просто отсутствие смерти как таковой. Как говорил Апостол Павел – «не все мы умрем, но все изменимся».

И тому, что преобразилось, нет необходимости покидать оболочку. Потому что её там и нет. Есть только единая суть, напрямую наблюдать которую невозможно. Но в проявлениях.

Стихотворение из тех, где отчётливо слышен голос автора. И, вглядываясь в информативные образы, можно уловить оттенки. Палитра здесь довольно тёплая, простая и – возвышенная. Смена рифмовки в последней строфе создаёт ощутимый противоток, благодаря которому путь рассуждений быстро и логично сменяется точкой вывода, где в скрытости вопроса проявляется вполне реальный и многогранный ответ.

 

 

Аркадий Шляпинтох. Так, на всякий случай, прошу прощения

https://poezia.ru/works/187536

 

Эти стихи трудно комментировать. Чуть перефразируя Голдена – не обо всём можно прочесть, о чём-то можно только почувствовать. В стихотворении мы видим, что человек, чьё тело отчего-то перестало справляться со своими задачами в привычном режиме, остро осознаёт, что сама возможность быть рядом с любимыми заключена в нём, в этом теле, которое врачи пытаются всеми силами спасти, одновременно причиняя ему такую боль, которая в моменте превышает боль возможной разделённости с близкими. И вдруг становится доступной въяве страшная и великая истина: можно быть где-то ещё. Только без всех. Оттого возникает мысль и о них без себя. Время становится каким-то другим. Пропадает всякая житейская привычность, и всё видится иначе.

Тем не менее, сквозь эту боль, в ней самой, в этой тонкой лирике – просматривается сильная жизнь. Образы, рассуждения – абсолютно живые. В них, даже в самых напряжённых, нет никакой оторванности-отрешённости. Есть принятие и желание справиться и продолжить в отпущенной Богом мере.

Вспоминается череда эпизодов, в которых герой Мэтта Дэймона выращивал картофель на Марсе. И картофель пророс. И локальный катаклизм не помешал, поскольку друзья за ним вернулись. Сам он в итоге стал наставникам для тех, кто может оказаться в подобных условиях.

Поэтому – здоровья, хорошего настроения и вдохновения дорогому Аркадию и его лирическому герою.

 

 

В иных мирах державный беркут. Виктор Гаврилин

https://poezia.ru/works/187788

 

И в клетке времени больного,

не дав надежды, всё равно

меня в полёт кормило слово –

миры вобравшее зерно.

 

Зерно, вобравшее миры – таково слово Виктора Гаврилина. Сколько в нём этих миров, сложно сказать. Но многие из них он сумел с любовью и заботой прорастить. О его стихах можно говорить, рассуждать, перебирать смыслы. А можно молчать. И дать возможность стихам говорить внутри.

 

И хмель веков, и дух броженья

питомца брали в оборот,

и было головокруженье

принять так просто за полёт.

 

Как точно дано определение происходящего, как близко подведены друг к другу реальности – объективная и субъективная!

Я сам себе Россией стал.

 

Поэт принял решение во что бы то ни стало сохранить в себе самом то дорогое и близкое, что извне в какой-то момент начало становиться чужим. Эта уверенность в такой возможности – доказательство его диалога с Творцом, ощущения божественного доверия и помощи, которая, однако, не слишком велика по сравнению с задачей. Поэтому Виктор и говорит:

 

Мы живём в магнетизме Отчизны.

Горек тот, кто остался собой.

 

И горечь эта – и для него самого, и для тех, кто отказался от собственной горечи.

И всё же – читатель слышит голос, в котором сила Любви превышает тоску.

 

 

Я влюбился в белый камень. Сергей Красиков

https://poezia.ru/works/187794

 

Прочитав эти строки, волей-неволей подумаешь: а не поехать ли на Алтай, чтобы своими глазами увидеть столь чудесное место?

Из-за прекрасных образов стихотворение похоже на упомянутый миндаль, расцветший до макушки. Но самом оно – больше о зародившейся зрелости и её красоте, полной и глубокой. Горьковатая оболочка и сладкое семя внутри. Значит, миндаль уже начал созревать. И кое-где вершины Небесных гор покрывает снег. Автор передаёт свой восторг от наблюдаемой картины, которая вовсе не статична, но пережита в каждом моменте, и раскрывает идею счастья. У действительно дорогих вещей нет цены. Иногда они даются даром, как прекрасные хребты Тянь-Шаня. Иногда не даются вовсе. Но если даны – есть смысл их видеть и ценить. Ближе к финалу описанная картина действительно приобретает акварельную свободу. Потому что и сами человеческие чувства в определённом смысле акварельны.

 

 

Москвичка. Алекс Гриин

https://poezia.ru/works/187545

 

С одной стороны, это стихотворение могло быть написано по аналогии с песней Олега Митяева. Место действия, главная героиня – те же. Однако что-то не позволяет провести параллель. Может, потому что акцент сделан на образы. Они насыщенные, тяготеющие к ментальной эссенции. Поэтому сюжетная линия выстраивается в направлении ощущений. Здесь мы имеем избыток жизненной энергии, в присутствии которого ностальгия представляется иначе. Это о силе, помогающей преодолевать. И вот её как раз не так просто держать в рамках. Именно она проявляется в виде означенных припадков. Выплёскивается нечто долго сдерживаемое. Это извергающийся вулкан, а не курящий. И, возвращаясь к образам, хочется отметить также их резкость, даже осколочность. И образ женщины на их фоне можно сравнить с ирисом, проросшим в разломе застывшей магмы.

 

 

Магарита Белая. Зелёная чешуя на снегу. Хокку 26-30

https://poezia.ru/works/187654

 

Лето дракона, осень, и вот – зелёная чешуя на снегу. Насчёт того, сбрасывают ли драконы чешую, мнения расходятся. Согласно большинству источников, драконов принято считать скорее теплокровными, чей покров не изнашивается за целую жизнь, и избавляться от него необходимости, в общем, нет. Разве что – помодничать. Однако, как раз зелёные драконы стоят особняком. В большинстве своём они одиночки, любознательные и мало интересующиеся всякого рода материальной наживой. А чешуя их – нежная, гибкая и… не очень прочная. Поэтому зелёные драконы чешую очень даже сбрасывают. К тому же зима и так – время трансформации.

Глядя на представленные хокку, нельзя не отметить, что сами фразы как бы извиваются внутри классической формулы 5-7-5, подобно представляемой из названия зелёной чешуе. Благодаря этому ощущению скольжения текст воспринимается мягко и ненавязчиво. Можно выбрать – приближаться к образам или – любоваться чуть отстранившись. Хотя смысловой рисунок не везде классически чёткий, дух японской поэзии улавливается и завораживает нужными паузами и тишиной.

Прогулка с собакой, удивление при виде размытой ливнем тропы, просторная гулкость праздничного утра, выхваченные сердцем берёзы в зимнем лесу, новорождённое зимнее солнце – всё это побуждает замедлиться и прислушаться к внутреннему ощущению жизни, к пониманию её ценности в каждом – самом обычном – моменте.

 

 

Светлана Ефимова. Дуэль

https://poezia.ru/works/187746

 

В этом стихотворении на первый план выходят не столько события давно минувших дней, сколько тонкое, но звучное эхо взаимосвязи их с настоящим.

В строках прежде всего чувствуются горячая идейная страсть и протест в отношении реального положения вещей. И конечно же любовь к Поэту. И любовь эта деятельная, прилагающая все усилия, чтобы сохранить его образ в движущейся от века к веку картине мира.

Если присмотреться к ритмике (здесь гетерометрия, а не логаэд, как может показаться на первый взгляд) – она очень напоминает сбившееся дыхание. Как будто человек бежал, потому что ему нужно было куда-то успеть. Но нет. Всё уже случилось. Он резко останавливается и сквозь сбитое дыхание пытается докричаться до тех, кто перед ним.

Особое внимание в произведении уделено сцене гибели, событию, развернувшемуся на грани.

Не Чёрная это речка-с –

неведомая опушка,

но снова в прицеле вечность,

и снова убит наш Пушкин!

 

Судьба или честь в ответе,

душевные ли скрижали,

и дело не в пистолете,

который не мы держали.

 

Эти две строфы достаточно полно отражают саму идею трагедии: то, что правильно беречь, вдруг становится разменной монетой в кармане Судьбы. И как такое возможно? Кто отвечает за это? Почему снова и снова?

В неофициальном перечне основных характеристикам текущего времени есть утверждение, что каждый будет отвечать за себя, и не будет возможности переложить эту ответственность на кого-то другого. Поэтому сохранность наследия Поэта, чистота и красота русского языка – дело каждого из нас. И ценность этого личного вклада не уступит коллективному.

Хочется надеяться, что Клото, прежде чем уснуть, всё-таки передала нить жизни душе Поэта, тем самым сделав его бессмертным.

 

 

Надежда Буранова. Лужа

https://poezia.ru/works/188012

 

Не секрет, что создавать детские стихи не так-то просто. Одна из сложностей – поставить себя на место ребёнка и оценить, какие процессы запустятся в его незрелой психике от тех образов и их взаимосвязей, которые предлагает автор. И какие сны им потом приснятся. Конечно же, дети разные. Но, обращаясь к детскому обществу в целом, правильно соблюдать принцип «не навреди». И добрые и понятные стихи всегда будут в приоритете.

Стихотворение начинается с внезапного, может, неожиданного появления той самой лужи, так обрадовавшей ребят. В ней, словно в зеркале, отражаются облака и солнце. И дети начинают с лужей играть. Кажется, они бы туда нырнули, не будь она такой мелкой. Но приходится довольствоваться топаньем по воде, в которой вместе с ними бегает солнце. В луже интересно, от неё летят брызги. Она живая и манящая своей неизвестностью. Лужа – это классно! Её хочется познавать и покорять. А всё остальное не так важно:

 

Не беда, что будут пятна!

Эта лужа нам приятна,

Пусть она неглубока, —

В ней и мы, и облака,

И хрустящий лёд к тому же.

Сколько счастья в этой луже!

 

И вдруг звенит звонок. Получается, лужа-то возле школы. И мальчишки вспоминают, что нужно идти на уроки...

Это стихотворение ещё и о том, как можно наслаждаться жизнью в моменте. Дети умеют. А нам, взрослым, можно и нужно вспомнить, как это делается.

Четырёхстопный хорей aabb – тоже родом из детства.

«Лужа» – во всех отношениях очень хорошее стихотворение для детей.

 

 

Пиратские байки на ночь. Игнат Колесник

https://poezia.ru/works/187881

 

Из этого замечательного цикла мне особенно приглянулось второе стихотворение. Образы, которыми насыщены строфы, можно назвать уникальными. Перечислять я их не буду, потому что на каждую строфу можно писать отдельную рецензию, и размышлять, и размышлять. По этой причине при первом прочтении сюжетную линию выделять не хочется. Напротив, возникает желание погружаться во фрагменты и исследовать каждый из них. Но сюжет здесь не менее интересный. Главная идея заключена в этих трёх строфах:

 

память на ключ закрыта

в старый сундук пиратский

под мертвецов слоями

скрытый в могиле братской

 

есть и бутылка рома,

и попугай болтливый

мертвые здесь как дома

вряд ли уйдут с отливом

 

досуха вечер выжат

вздулись течений жилы

время и море слижут

мертвых и тех, кто выжил

 

Разворачивать её можно как с философской точки зрения, так и с психоаналитической. Бренность бытия. И тайны памяти, к которым нет свободного доступа. Это можно приравнять к вытеснению. Главным образом осознанному, если учитывать особенности контекста. Что сродни намеренному уничтожению. Однако сам сундук погребён под слоями мертвецов. Кто они, эти мертвецы? Есть ли среди них двойники того, кому принадлежит память, а если есть – сколько? Море можно принять как образ коллективного бессознательного, которое в итоге поглотит как проявленный, так и вытесненный опыт. Тем не менее, в качестве утверждения надежды на Замысел логично привести строфу из третьего стихотворения:

 

Досказаны сказки и песни допеты,

И кончился рома запас.

Посланье в бутылке отыщется где-то,

И, может быть, вспомнят о нас.

 

 

Сергей Погодаев. Мимо меня проплывает

https://poezia.ru/works/187968

 

И ещё немного восточной поэзии в стиле свободного хайку. Эти строки – предощущение. Момент зачатия глубокого душевного переживания. Ждал и дождался – станет совсем одиноко. Из чего можно предположить, что ожидание было долгим. Смысловой акцент в этой высококонтекстной фразе принадлежит совсем. Прекрасная японская косвенность. То есть чувство одиночества уже присутствует в настоящем. Существовала связь с тем, кто нанёс обиду. И условное удаление на берег реки похоже на отступление от себя (если внутри не было желания ожидать), на смутную тоску по самому себе.

Этот коротенький стих – рамка, в которую не заключено ей же соразмерное, но через которую пропущено нечто гораздо большее.

 

 

Ира Якименко. Пирожки с повидлом

https://poezia.ru/works/187640

 

Там, конечно, нет тех заветных трав,

Но и смерти нету, пока мы живы!

 

Эти строки – сущностная антитеза к эпиграфу.

Стихотворение влюбляет в себя с самого начала. Потому что оно про что-то тёплое и родное. И на душе от него ощутимо теплеет. Становится хорошо. Появляется ощущение безопасности. Музыка предновогоднего базара – музыка самой жизни, самой что ни на есть настоящей. Слышишь её (видишь, чувствуешь) – и кинолента становится видна с самого начала. Однако, вглядываясь в образы, понимаешь, что они не совсем те, которыми были раньше. В них словно больше деталей, которые уточнились гораздо позже их, образов, возникновения. И по мере чтения осознаёшь, что есть нечто незыблемое, которое со временем перестаёт быть легко видимым, но всегда присутствует в основе, как поддержка и опора текущего бытия.

Атмосфера стихотворения чувственно-насыщенная. Автор перебирает воспоминания, как ёлочные игрушки, таинственно светящиеся в коробке. Одновременно чувствуется многомерность, пронизывающая и отдельно взятые кадры, и эпохальные рубежи.

К главной идее стихотворения более других тяготеет идея осознания в себе пережитого опыта, понимание корней собственных ценностей и того, что именно даёт опору осмысленным и безотчётным стремлениям.

Несмотря на чувственный аспект, стихотворение красиво спокойной природной красотой, подсвечивающей удивительную утончённость привычных, обыденных вещей.

 

Есть ещё рассветы с росой в траве,

И лиловый берег, и рыбки гуппи –

Если в шарик долго смотреть на свет,

То печаль уйдёт, а зима отступит...

 

 

Родина детства. Николай Горячев

https://poezia.ru/works/187723

 

Читая это стихотворение, можно представить очень короткую остановку поезда где-то в почти забытых, но по-прежнему родных местах. Вот он начинает торможение, останавливается… и осторожно вновь набирает скорость. Поездам нужны эти короткие остановки. Памяти они тоже нужны. В такие моменты происходит исцеление, временное и неполное, но ощутимое. Остановка здесь как будто бы не положена, поэтому она краткая. Но вспомнить воздух родины позволяет. В стихотворении просматривается решение, которое человек постоянно носит с собой и может принять в любой момент. Однако почти никогда не принимает, даже оказываясь в родных местах. Но сам факт присутствия такой возможности удерживает его на плаву в неспокойном житейском море. Сюжет выглядит живописно-взъерошенным и щемящим. Как ребёнок, вволю наигравшийся и вдруг осознавший, что потерялся. И щемящее чувство поиска незаметно становится внутренним компасом.

 

 

Однажды случай приключился. Слава Баширов

https://poezia.ru/works/187908

 

Первые два стихотворения в этом цикле построены с опорой на ощущения, бродящие вблизи предсознания. Как будто лирическому герою трудно подобрать соответствующие им слова. Но это, скорее, выбор – подзабыть навязанные определения и подключить невербальные средства. Потому что именно они, невербальные, лежат в основе всего процесса коммуникации. Здесь это можно рассматривать как попытку проверить т.н. первоначало.

Сам цикл похож на разгорающуюся лампочку, окончательно разгоревшуюся в финале. И задержаться мне хочется на заключительном стихотворении.

Оно написано в той же манере. Разница в чёткости, в степени выраженности образов. В этих двух строфах затронута тема бесправности творения по отношению к творцу, который поступает с ним произвольно, не соотнося свои решения с желаниями объекта. В общем, это то, что принято называть слепой судьбой. Вопрос, конечно, риторический. С ним можно поспорить и предположить вполне определённую логику событий, сформированную волей вышестоящего разума. Но, говоря конкретно о стихотворении, это точка зрения, идущая изнутри, не предполагающая полной картины бытия, опирающаяся исключительно на ощущения, так, как это продемонстрировано в первых двух частях цикла. Если присмотреться, в побудительном аспекте можно разглядеть скрытый смысл. И тогда перефразировать, заменить на «не подчиняйся, почувствуй собственную волю, найди её в себе». А за всем этим – главный вопрос: а есть ли она, собственная воля? Есть ли диалог, полноправным участником которого является творение? Или только монолог кукловода? Творец, сообщая конкретному творению прежде не свойственные тварной природе возможности, не уничтожает ли его прежнего? С ощущением этого вопроса и остаётся читатель.

 

 

Татьяна Григорьева. Про ворон и про меня

https://poezia.ru/works/187751

 

Стихотворение, написанное простым языком, похоже на тихий зимний блюз. Оно рассказывает читателю одну из историй обычного земного переживания, сопровождённого попыткой не переживать. Результирующее переживание дуально. С одной стороны, сон о лучших временах, с другой – неверие в чудеса. Интересно желание представить размышления зимующих птиц. Они выходят очень похожими на человеческие. И полюсом, к которому в итоге стремится изложенная мысль, оказывается та самая «беловоронная» инаковость, отнюдь не способствующая гармоничному сосуществованию. Но это жизнь. Надо уметь слушать её музыку. И понимать тоже. Даже если грустно.

 

 

Блажен хафиз. Мариян Шейхова

https://poezia.ru/works/187723

 

Он придал вам облик и сделал ваш облик прекрасным (40:64)

 

Должно быть, счастлив бродячий поэт, в чьей душе звучание аятов великого Корана переплетается с музыкой Жизни. Что ещё нужно? Аллах и так дал ему высшую степень бытия – сотворчества и созерцания, когда человеческая душа становится саму себя окликающей свирелью, которую даже смерть, заслушавшись, не решается остановить. Теплыми красками прорисованы привычные, но величественные образы, с любовью и трепетом передано восхищение божественным миром. В финале слышен призыв не терять времени, воспевать то, что вокруг, пока силы не иссякнут.

И глубока и прекрасна мысль, естественно развивающаяся с самого начала:

 

Блажен хафиз бродячий – он легко

Всех птиц души на волю отпускает

 

Блажен, потому что отпускает легко. Блажен, так как понимает: нет разницы между внутри и снаружи. Отпустить, не неволить. Ни себя, ни ход вещей.

 

Пока еще податлива свирель,

И дрожь в губах, и скоротечна осень,

Вдохни весь мир в касыду и газель-

Завороженно смерть об этом просит.

 

 

У окна. Александр Куликов

https://poezia.ru/works/187643

 

Стихотворение Александра Куликова напоминает прекрасную художественную инсталляцию, которую хочется назвать «пространство в пространстве». Инверсии, из-за своей глубины тяготеющие к эпитетам, активная динамика сюжета и общая стереофония – всё это захватывает внимание, погружая читателя в мирную эмоциональную атмосферу, где всё узнаваемо, от скрипа санных полозьев и смеха до щелчка зажигалки.  

Отдельное внимание хочется уделить монологам и разделённому на две части диалогу. С одной стороны, их можно рассматривать как отдельное произведение. С другой – это то самое второе пространство, которое то является следствием картины, то становится её источником. Монологи можно рассматривать как внутренние размышления, которые на какое-то время образуют условное третье пространство, откуда в итоге развивается естественный внутриличностный конфликт. Но с ним главный герой, в общем, привык справляться. Интересен и образ «серой беды». Быть может, в нём можно рассмотреть черты Тауламп. Но интереснее, на мой взгляд, обратиться к самому образу. Серый цвет – это не только блёклость. Это, в первую очередь, осознанная сдержанность. Цвет пепла, в который всё обращается, но из которого и воскресает. Цвет неотвязно преследующего неосознанного желания. И именно это послевкусие, тревожное и таинственное, утомляющее и манящее одновременно, остаётся и побуждает читателя заглянуть вглубь самого себя и собственного бытия.

 

 

Другая жизнь. Пахомов Сергей Станиславович

https://poezia.ru/works/187641

 

Этот цикл не просто не оставляет равнодушным, но входит в резонанс с чувствами читателя. В эмоциональной базе – грусть, семенящая, подобно лебедю с простреленным крылом. И на эту грусть, как на остов, нанизаны драгоценные кольца воспоминаний. Более подробно мне хочется рассмотреть второе стихотворение:

Как радостно висеть на облаках,

Как сладостно витать под облаками

На маминых заботливых руках...

 

За чёрными уральскими горами

Очерчен день, как сумраком киот.

Я в руки взял свидетельство о смерти.

Подумалось: берёзы у ворот

Лежат в таком же сумрачном конверте.

Казённая чернильная печать

Расплывчата, как мир перед глазами…

Со временем я стану примечать,

Какие вещи думают о маме:

В цветочках блюдце вырвется из рук,

Утюг сопя наедет на мизинец,

Машинки швейной донесётся стук…

Я оглянусь — на тумбочке гостинец.

 

Сергей Пахомов – автор с удивительно ярким, самобытным почерком. Его образы, взятые из самой жизни, из её природы, волнуют и восхищают. Уникальны сравнения, олицетворения, метафоры. Вроде бы всё знакомо, но вот так сложено впервые.

Вчитываясь в приведённые строки, чувствуешь щемящую боль. И кажется, всё вокруг переживает вместе с человеком, старается уменьшить боль хоть чуть-чуть. Мир начинает отражать и повторять эту глухую, невыносимую тоску, словно хочет вобрать в себя хотя бы часть.

Ещё одна удивительная особенностью этого стихотворения – практически каждая строка самодостаточна: чёрная гряда Урала; очертания дня, напоминающие вылепленные сумраком контуры киота; сумрачный конверт; мир, плывущий подобно чернильному пятну; падающее блюдце; сопящий и обжигающий мизинец утюг; неожиданный гостинец-утешение на тумбочке.

В заключение хочется привести строки из другого стихотворения этого цикла, которые очень сильно похожи на то самое памятное утешение:

Темнело... Выли домовые,

Лампадка таяла в углу...

От страха ножками босыми

Я поскользнулся на полу.

Под одеяло был уложен,

Покрыт добавочно дохой.

Молитва... Бог: «Усни, Сережа.

Ты скоро вырастешь большой».

 

 

И храм был полон, как сосуд… Владимир Мялин

https://poezia.ru/works/187846

 

Не могу не привести исчерпывающий комментарий, написанный Александром Закуренко:

«…эту оду Державин писал в два этапа? Вернее, так - часть написал сразу, но именно в момент, когда должен был заиграть этот самый "патетический орган", ода остановилась. И Державин не стал ее дописывать, чтобы ничего не придумывать. По его собственному свидетельству, он несколько раз пытался дописать текст, но ничего не получалось. А завершение пришло неожиданно - через 4 (!) года в ночь на Пасху. И Державин его просто, опять же по собственному свидетельству, записал. Теоретически можно предположить, что музыкант начинает играть пьесу, потом замолкает и через четыре года доигрывает, но, скорее, ради интеллектуальных упражнений. У музыки совсем другая природа - музыка звучит в непрерывном континууме, чтобы быть услышанной. Слово, во всяком случае, когда у этого слова есть сложное содержание, разворачивается постепенно, каскадом, ну очень условно как у неоплатоников - от высшего смысла к его модификациям на более низких уровнях бытия»

 

Предположу, что произведение вышло настолько мощным, что этот перерыв потребовался, подобно тому, как земле требуется отдохнуть под паром. В любом случае, история крайне интересная и мистичная.

Но обратимся к стихотворению. Его идея – в настолько полном приобщении к божественному, что Страшный Суд, где душа осуждается за ситуативное или тотальное богоотступничество, перестаёт пугать. Потому что происходит преображение. Может, потом всё и вернётся назад, но в моменте естество преображено и теряет связь со способность быть разделённым с Богом.

В данном случае объект тонкой лирики Владимира Мялина определяется между любовным и божественным. В этом вариативном союзе подтверждается и Замысел, и условие спасения. Очень естественно передана взаимосвязь впечатления с раскрытием невидимых событий. Именно эту со-бытийность можно увидеть в прекрасных, глубоко насыщенных эмоциональных образах:

 

Дыша поэзией живой,

Торжественные звуки плыли,

И над вельможной головой

Уснувших ангелов будили.

 

Здесь нет необходимости в первоисточнике, чтобы почувствовать глубину звучания. Потому что звучат сами образы.

Финал остаётся открытым, но в этом и его завершённость – в неизвестности, о которой в момент со-бытия можно не тревожиться.

 

 

При повороте с улицы Áлленби на проспект Хаганы́. Дмитрий Коломенский

https://poezia.ru/works/188113

 

Видишь велосипед, машину, поезд, корабль, самолёт

 

Другими словами – видишь целую жизнь, в процессе её усложнения и отрыва от тверди ради возможности самой стать себе опорой.

 

И всё-таки жизнь в Израиле особенная. Она должна быть особенной. Не может не быть. Особенно и само движение от улицы, названной в честь Эдмунда Алленби, отвоевавшего Палестину у турок до проспекта, значение названия которого как будто вступает в противоречие с первым и подтверждает ранее упомянутый отрыв.

 

В маленькой этой стране возможно вполне,

Если стоишь чуть-чуть в стороне, чуть-чуть в глубине,

Видеть все стороны жизни

 

Если отвлечься от физического смысла, получится насладиться глубиной философского обобщения. Человеку, не вышедшему из себя, а смотрящему изнутри – мир видится правильно. Не чёрно-белым, а полным множества оттенков, позволяющим принять его, одновременно делая вывод о собственных предпочтениях, главное из которых – чтобы не было войны. Потому что мир такой хрупкий, такой безмерно дорогой, и каждая деталь его значима.

 

Можно составить карту небес, но как постичь,

Что замышляет мышь, какой на подушке сыч

Вышит

 

И тем, чьи ракеты вспарывают мирное небо – каким образом постичь им, как всё это вписывается в картину мира ребёнка? Не постичь. Им нет дела ни до мыши, ни до сыча на подушке. А ребёнку есть. Потому что он ещё не делит на важное и неважное то, что доступно его пониманию. Для него важно всё, что он может осмыслить.

 

Столько земного и мелкого, дышащего навзрыд,

Что понимаешь: мир до конца никогда не будет открыт –

Где б Хейердал ни плыл, чего б Моисей ни высек.

 

Стихотворение напоминает течение полноводной реки, которая не шумит на порогах и не огибает препятствия, а спокойно принимает их в свои воды.

И принятие это неотделимо от веры, что диалог с хаосом возможен. И, если привести веские аргументы, он согласится уступить порядку Жизни.

 

Так что не надо ракет, стригущих небесный свод.

Пусть машина не глохнет, поезд едет, самолёт летит, корабль плывет,

Пусть мой сын научится ездить на велосипеде.

 

 

Равный. Марк Шехтман.

https://poezia.ru/works/188032

 

Все перед Богом равны, а на деле –

Жид, инородец, и взгляды косые...

 

В этом удивительном стихотворении поднята тяжёлая и глубокая в своей основе тема. В синагогальные книги были вписаны не только артисты, но и великие учёные, и другие выдающиеся личности. Автор, однако, приводит в пример именно артистов, людей, проживающих на сцене другую жизнь, что вступает в ожидаемый резонанс с фактом смены имени.

Благодаря редкому литературному таланту автора и его абсолютному пониманию темы, шаг за шагом читатель проникает внутрь скрытой от посторонних глаз боли человеческой души. И ужасается причине:

Тщательно прятали антрепренёры

Происхожденье Джульетт и Офелий:

Вредно для публики знать, что кумиры,

Чьи так возвышены речи и лики,

Эти Кречинские-Зигфриды-Лиры

В синагогальные вписаны книги...

 

Если посмотреть внимательно – людям была предложена сделка. Конечно же, предлагали не антрепренёры. Её предлагала система. Откажись от себя – и «…дам тебе все царства».

Однако сами процессы гораздо более сложные. И в стихотворении это отражено:

Но на гастролях в глубинку заброшен,

Где-нибудь в Ки́нешме и Таганроге

Звёздный артист вспоминал мамэ-лошн,

Слыша молитву в окне синагоги.

– Останови! – и возница двуколки

Долго дивился заезжему гостю,

К нехристям шедшему в старой ермолке,

Чуждой в соседстве с сигарой и тростью.

 

Читатель может задаться вопросом: одобрял ли Господь такое отречение во имя лучшей жизни? Ответа на него не будет. Но очевидно, что Он не оставлял и поддерживал:

Будто бы давнее сделалось ближним,

Будто бы все бенефисы приснились...

Был среди прочих он свой и не лишний,

И потому рядом с ним потеснились.

И в рединготе, английском и длинном,

С их лапсердаками схожем немного:

– Шма, Исраэ́ль...** – повторял за раввином

Равный меж равных пред именем Бога.

 

Образы, перейдя из рамки стиха в поле внимания читателя, начинают в нём раскрываться согласно собственной мощной природе. И как-то ограничить их не получается. И что, если зритель всё-таки чувствовал в Ярославе и Изабелле – Хайма и Двойру? Что, если любил он именно их?