Стихотворение посвящено обладателю степени бакалавра права, научному сотруднику в Кембридже в 1619 году, авторитетному человеку своего времени. Я не знаю, что именно связывало его с поэтом-кавалером, чье творчество не перестает вдохновлять переводчиков. Одним из самых преданных музе Роберта Геррика можно без ошибки назвать Сергея Георгиевича Шестакова. За 20 лет работы над переводами творческого наследия избранного поэта неизбежно должны возникнуть связи сродни дружеской приязни и почтительной привязанности, – именно это и звучит в строках стихотворения, представленного Сергеем Георгиевичем.
Стяжаю лавры я, коль из стихов
Хотя б один мой стих средь многих строф
Сподобится твоих похвальных слов.
Прочитав это стихотворение, мы убедимся, что, как минимум, одно условие выполнено. Лавры в студию!
На самом-то деле удач гораздо больше, что же касается саморефлексии поэта-кавалера, окрашенной легкой иронией, то подобное мог бы сказать каждый – как поэт, так и переводчик:
Читай же до конца мой том большой;
А обнаружишь в нём огрех какой –
Не будь суровым, будучи судьёй.
Фривольные стихи ты вскользь прочти;
Хорошие – хвали; и те прости,
Что получились явно не ахти.
Заключительные же строки могут быть отнесены как к герою посвящения, так и к самому поэту-кавалеру и его верному рыцарю – переводчику С.Г.Шестакову:
Теперь в моём творенье – ты, храбрец;
Ты всем для подражанья образец
Как доктор и как рыцарь, наконец.
«Граф Платен, – пиcал композитор Ф.Мендельcон поcле встречи c Платеном в Неаполе, – это маленький, cморщенный тридцатипятилетний cтарик в золотых очках; он привел меня в ужаc… Он cтрашно поноcит немцев, забывая, однако, что делает это на немецком».
Нападки Гейне (некоторые исследователи считают, что Гейне пыталcя cтилизовать образ фон Платена под юнкерcтво и поповщину лишь оттого, что тот был графом), холодность собратьев-поэтов, критики и публики подтолкнули Платена к отъезду в 1826 году в Италию, что и явилось темой сонета, представленного здесь в переводе Игоря Белавина.
Тут – снежные вершины Альп, граница
Меж прежними невзгодами и мной,
Германским подданным. Но что мне дом родной?
Душа моя в Италию стремится.
Т.Манн писал, что идея краcоты Платена «была клаccициcтcко-плаcтичеcкого, эротико-платоничеcкого проиcхождения, продуктом абcолютной эcтетики, в cвященноcлужители которой он чувcтвовал cебя рукоположенным cудьбой.»
На лавровый венок мои зеницы
Уставились, сон видя неземной,
И стон, дополнив сумрачный настрой,
Слетает с губ... Сих стонов – вереницы!
Этого прекрасного лирика отличает мастерство строгости и соразмерности клаccичеcкого формализма. Он решительно обличал свою эпоху за увлечение романтической размытостью и за то, что он считал дурным тоном – отказ от канонов, сложившихся по правилам искусства – и почитал строгую форму как священную, истинную и непреходящую. Она являлась выражением силы и достоинства, благодаря которым его душа противостояла жизненным бедам и обидам. В сонете, представленном здесь в переводе Игоря Белавина, эта тема недвусмысленно высказана:
Скажи, чье сердце не разбила боль?
Так не кляни ж конец времен напрасно,
Он – в формах жизни, зримых ежечасно.
На что же мне надеяться? Изволь:
Коль есть достоинство, то ряд усилий страстных
низринет тягость, явную дотоль.
В скобках замечу, что переводчик отклонился от неукоснительной точности рифмы (напрасно – страстных), а ведь здесь, как мне кажется, можно было бы изменить рифмующее окончание на точное без ущерба для смысла и чувства.
Однако главная идея о непреклонном преобладании духа над жизненной сферой, которое подобает человеку и противоположно вcякому душевному мраку, рабcкому бессилию и униженноcти тиранией, переводчиком передана выразительно и ясно.
…Он глядел на меня исподлобья
и, не пытаясь унять полыхание пышного гнева,
дал мне короткий ответ: «Не язык, но рука – моя сила.
Я побеждаю в боях, ну а ты побеждай в разговорах!»
И зашагал на меня. Отступать было как-то неловко,
столько всего тут сказав…
Прочитав эти строки, уже невозможно остановиться: чтение захватывает.
Прочитав Овидия в переводе Вланеса получаешь ощущение одушевленного присутствия древнеримского поэта, имя которого до сих пор звучнее многих имен. В этом переводе Ахелой и Деянира, Несс, Геркулес, Лихас, Галантида, Дриопа, Иолай, Библида, Ифис – все предстают не героями мифов, а живыми личностями, чувствующими, любящими, борющимися и страдающими, решающими те же вечные вопросы, которые встают и перед нами, отстоящими от описываемых событий на тысячелетия.
СпасиБо, Ирина Ивановна, за интересный Обзор! Всегда полезен взгляд со стороны. А мнение маститого переводчика и зоркого редактора – вдвойне полезно.
Спасибо на добром слове! 🙏🙏🙏
С бу,
СШ