Стихотворение «Sommerfrische» Альфреда Лихтенштейна, одного из основоположников немецкого экспрессионизма, убитого в самом начале Первой мировой войны, написано на фоне культурно-исторического предвоенного раннеэкспрессионистского контекста, когда иллюзии мирной жизни разрушаются внутренней неудовлетворенностью, протестом против бездействия и тоской по «настоящему» событию. Название звучит сарказмом: ценится не природная идиллия, а сокрушающий порыв. Поэтическая форма – три катрена с перекрёстной рифмовкой, регулярный ритм и контрастные образы спокойствия и насилия.

Второе стихотворение «Abshied» относится к периоду незадолго до отправки на войну, и в нем преобладают лирические ноты: умеренный спокойный тон, бытовые детали, образы заката как символа уходящей жизни. В отличие от гипертрофированного желания катастрофы в «Sommerfrische», «Abshied» принимает неизбежность гибели как долг и судьбу. Холодно-ироническое чувственное восприятие первого стихотворения перетекает в сдержанное и скорбное во втором.

Переводчик Дмитрий Тульчинский сохраняет общий тон и настроение первого стихотворения: ощущение умиротворённости, застывшей под скрытой угрожающей силой природы, а затем – жажда разрушения. Он сохраняет образ неба как синей медузы, зелёного лугового ковра и «большой мышеловки», обозначающий собой критическую социальную проблематику. Переводчик передает кулинарные метафоры (воскресное жаркое, изыск кулинарии) и динамично рисует финальный порыв разрушения: (вспорол бы вихрь железными когтями» и «скрутил бы смерч, порвав бы в клочья).

Перевод второго стихотворения точно передаёт желание успеть написать «свой стих». Оригинал звучит сдержанно, героически, с горечью и иронией. Перевод допускает сниженную интонацию (разговорный «не галдеть»), но в целом стремится сохранить образный строй стихотворения.

Рубен Дарио, считающийся основоположником модернизма в испаноязычной поэзии и оказавший значительное влияние не только на поэзию, но и на литературное мышление в целом, мастерски использует язык и образы, чтобы передать патриотические чувства и призыв к единству, что делает стихотворение "¡Argentina! ¡Argentina!" важным произведением для аргентинской литературы. Это величественный гимн стране.

Галина Бройер предлагает два варианта перевода этого стихотворения в стремлении к ритмической и звуковой гармонии с оригиналом. В скобках замечу, что в переводческом сообществе высказывалось мнение, с которым я, скорее, соглашусь, что пока переводчик не остановился на одном, окончательном варианте, работа над переводом полностью не завершена. Тем не менее, оба текста представляют несомненный интерес как иллюстрация творческого процесса.

В первом варианте словосочетание "Мощность звука, голосистая трутрука" передает звучность оригинала, но фонетически специфическая "трутрука" слегка сопротивляется восприятию по-русски в таком торжественном контексте. Употребление усеченных форм «злато» и «ветр» немного избыточно архаизирует стиль оригинала, тогда как второй вариант перевода, напротив, включает такую лексику, как «песня» (вместо «голос») и «ветерок», что придает переводу более мягкий тон. В целом же оба перевода сохраняют основные идеи и образы стихотворения, достигая созвучности с оригиналом.

Стихотворение Алеся Рязанова, чье творчество основано на глубоком уважении к белорусской культуре и стремлении к современному самовыражению, что делает его одной из ключевых фигур в белорусской литературе, – это обращение к судьбе через образ музыки. Его эмоциональный настрой и образность создают ощущение крайней преданности и жертвы (все отдавать и все отдать).

Перевод Барбары Полонской сохраняет поэтический смысл, настроение и выразительность оригинала, передавая атмосферу поиска счастья со скрытой надеждой на духовное бессмертие – ведь, как воскликнул однажды Н.В.Гоголь: «Если же и музыка нас покинет, что будет тогда с нашим миром?»

 

Сонет Элинор Уайли, наполненный темами любви, страдания и преданности, начинается обращением ЛГ к своему возлюбленному с просьбой о прощении за эмоциональную и, возможно, не всегда разумную речь, вызванную внутренней бурей страдания. Общий настрой стихотворения – сочетание стойкости, преданности и нежной любви, что делает его трогательным и насыщенным эмоциями. Использование образных сравнений и аллюзий подчёркивает тонкую тональность любви, где внутренние переживания становятся важной частью глубокой темы.

Перевод сохраняет эмоциональный заряд и образность, характерную для оригинала, несмотря на некоторые нюансы смысла и тональности поэтических образов (слабеющая надежда, мечтающая согреть озябшие пальцы у огня любви в оригинале и озябшая мечта в переводе, холодное звездное небо – и мерзлота, заполнившая воздушное пространство). Но поэзия – духовное явление, несводимое к конгломерату слов и художественных приемов, и она несомненно и неизменно присутствует в переводах Н.Корди.