Обзор поэтических переводов за январь 2024

Элизабет Барретт Браунинг Сонет XXV До нашей встречи... (Наталия Корди)

 

Sonnets from the Portuguese» («Сонеты с португальского»,1850) Элизабет Баррет Браунинг – цикл, занимающий особое место в наследии поэтессы. Он единственный в ее творчестве обращен к любовной лирике, и если любовь в реальности и не правит миром, то люди все равно не оставляют надежд в попытках ее короновать. Поэтому именно этот цикл воспринимается как вершина поэзии Э.Б.Браунинг и именно он принес ей всемирную славу и признание.

Полные переводы «Португальских сонетов» на русский язык выполнялись в разное время И.В.Павловой и Я.А.Фельдманом, М.О.Цетлиным, И.Астровым, а переводы отдельных текстов осуществили Г.М.Кружков, А.А.Щербаков, М.Я.Бородицкая, В.А.Савин, А.В.Парин, а также некоторые переводчики-любители, публикующие свои работы в сети, среди которых хочется выделить талантливую Л.Рогожеву.

Рассмотрим новый перевод авторства Наталии Корди в отношении соответствия его критериям успеха переводчика, в числе которых: гармоничное удержание формальных и содержательных характеристик оригинала, что значительно усложняется при переводе сонета – в данном случае его четырнадцатистрочной итальянской формы.

В отличие от некоторых из предшественников-профессионалов, Н.Корди скрупулезно сохраняет форму подлинника: перевод выполнен пятистопным ямбом с сохранением системы рифмовки. Подлинник не цезурирован и это же мы наблюдаем в переводе. Синтаксис у Браунинг мне представляется новаторским для ее времени, не говоря о том, что поэт – женщина: она использует анжамбеманы, окрашивающие повествование в оттенок сдерживаемого волнения, свидетельствующего о неподдельной искренности чувства:

A heavy heart, Beloved, have I borne
From year to year until I saw thy face

And sorrow after sorrow took the place
Of all those natural joys as lightly worn
As the stringed pearls, each lifted in its turn
By a beating heart at dance-time…

Переводчику необходимо решить задачу, отказываясь от дословной верности подлиннику, с максимальной точностью воссоздать авторский замысел: лирическая героиня повествует о том, как жила с тяжелым сердцем все годы до встречи с любимым, когда печаль за печалью сменяли друг друга, заменяя собою радости. В подлиннике здесь возникает образ ожерелья, в котором каждая из жемчужин взлетает с груди одна за другой во время танца под биение сердца.

До нашей встречи я из года в год

Низала ожерелье из печали,

А радости сквозь пальцы утекали,

Легко, как бусины идут вразлёт,

Когда во время танца их взметнёт,

Волнуясь, грудь.

 

Далее, содержание любовного признания концентрируется, достигая апогея благодаря парадоксальному откровению: сердце, наполненное тяжестью, не способно взлететь в благословенные небеса, но погружение в глубины существа возлюбленного поднимает его до звездных высот:

                                                    …Hopes apace
Were changed to long despairs, till God's own grace
Could scarcely lift above the world forlorn
My heavy heart. Then thou didst bid me bring
And let it drop adown thy calmly great
Deep being! Fast it sinketh, as a thing
Which its own nature doth precipitate,
While thine doth close above it, mediating
Betwixt the stars and the unaccomplished fate.

А вот перед нами строки перевода:

            …Любимый, я вначале

Надеялась на бога, но едва ли

Могло бы сердце до таких высот

Подняться над землёй опустошенной.

Но ты его позвал и погрузил

В свой чудный мир возвышенно-бездонный,

Увлёк под сень своих широких крыл

Парить между судьбой незавершенной

И небом, ясным от ночных светил.

 

Чудный мир возвышенно-бездонный – прекрасная находка переводчицы. Надо глубоко прочувствовать стихотворение, чтобы дать услышать читателю голос поэтессы (упреки в обесценивающем значении этого слова по отношению к женщине-поэту не принимаются), осознающей поэзию как высшую миссию. Надо еще отметить, что перевод передает важнейшую мысль подлинника о незавершенности судьбы.

 

Я поздравляю Н.Корди с успехом. При этом не могу не коснуться скептических эманаций, в силу некоторых неназываемых причин испускаемых по отношению к ней и ее творчеству определенным лобби, сложившимся в рубрике. К этому случаю выдержка из дневника Элизабет Барретт Браунинг: «Когда вы говорите о долге поэта, никто в мире не чувствует так глубоко правдивость этого, как я. Если я, в конце концов, не буду иметь успеха у публики, то это потому, что эфемерная популярность не имеет значения для меня…»

 

И.Бараль

 

 

 

Вильям Шекспир. Генрих IV. Ч. I. Акт 3 (А.В. Флоря)

 

И снова Шекспир. “…не из зависти к твоему имени приобщаюсь я к твоей книге и к твоей славе, хотя я признаю написанное тобой столь ценным, что ни человек, ни сами музы не в состоянии воздать должные за это похвалы.” Полагаю, что эти слова великого современника о Шекспире могли бы быть приложимы к его увлеченному переводчику А.В.Флоре. Ответ на возникающее порой «а зачем опять Шекспир?» совсем простой: этот перевод не повторение знакомого, это новый, свежий, современный взгляд, когда при совершенном владении средствами своего родного языка переводчик предлагает вниманию читателя и зрителя яркое многоплановое полотно смыслов и ассоциаций.

В том, что А.В.Флоря переводит Шекспира с большой точностью, можно убедиться, читая его комментарии к переводу. При этом переводчик интерпретирует текст, трактуя его по-своему.

Например, реплику Генриха IV:

And dress’d myself in (such) humility.

Он переводит:

[Присвоил я всю ласковость небес]

И нарядился в истинную кротость,

и поясняет: «Слово нарядился указывает на то, что кротость – показная. Генрих не замечает противоречий в своих словах и вообще их лицемерия».

Стилю переводчика Флори свойственно введение в текст фрагментов из русской классики. Это не просто игра. Как филолог, он ставит эксперимент: вводит цитаты таким образом, что они не нарушают фактуру оригинала.

Но, кроме того, эти цитаты имеют концептуальный смысл. Например:

Но я был царствен и не расточал

На воздухе свой голос понапрасну –

Это цитата из «Бориса Годунова». А.В.Флоря сопоставляет Генриха IV с Борисом Годуновым – через параллели не только с А.С.Пушкиным, но с А.К.Толстым (в уже опубликованном V акте). Эти два правителя в самом деле похожи друг на друга: они оба избраны, оба пережили смуту, умирают они оба весьма похоже. А.В.Флоря подводит читателей к мысли о том, что Пушкин мог вдохновляться пьесой Шекспира.

Перевод написан колоритным выразительным языком, чему пример фрагмент из сцены 3:

ФАЛЬСТАФ

Я точно знаю, что меня обобрали в вашем серпентарии. Евина дочь!

МИССИС БИСТРЕЙ

Что?!! Чья дочь?!! Ах вы бесстыдник! Так меня срамить в моём же серпентарии!

FALSTAFF

I'll be sworn my pocket was picked. Go to, you are a woman, go.

HOSTESS

Who, I? no; I defy thee: God's light, I was never called so in mine own house before.

И.Бараль

 

Gottfried Benn. Erst – dann

«Erst – Dann» Готфрида Бенна относится к числу самых герметичных стихотворений автора. Завесу в известной степени приподнимает письмо Бенна к его другу и меценату Фридриху Вильгельму Эльце в начале января 1950 года, в котором ГБ сетует на «невыносимые» условия жизни в западном секторе Берлина, «непрозрачное» распределение и использование средств, выделяемых городу по плану Маршалла и подозревает, что «высшие бонзы распихивают всё по своим карманам»... В заключение этого письма следовала приписка без всякого комментария:

-«und am Schluss des Wahnes
(-man sagt es nicht gern-):
Domini canes:
Hunde des Herrn»

 

Эти строчки можно интерпретировать как возмущение автора действиями берлинских чиновников: нет на них инквизиции, доминиканцев/псов господних. Oни бы, дескать, выпытали из чинуш, куда деваются городские деньги.

Пять с лишним лет спустя – в 1955 году – Готфрид Бенн   напишет ещё два четверостишья, а упомянутые выше строчки станут заключительной строфой стихотворения Бенна «Erst – dann». При жизни ГБ это стихотворение не публиковалось.

К переводу, выполненному Ириной Бараль.

Прежде и после

 

Прежде – незнанье
В блеске корон,
После – срыванье
Тесных пелён.

Раньше – затменье,
Дымно, темно,
После – прозренье:
Разрешено?

И в жарком багрянце
Качнулись весы:
Доминиканцы –
Божии псы.

На языке оригинала стихотворение состоит из двенадцати двухударных строк (двухиктовый дольник). Ирина несколько усложнила себе задачу, выполнив первые две строфы перевода в хориямбе. В заключительной строфе к этой схеме добавились строчки с ямбо-анапестом и ямбом с пиррихием.  

Полагаю, стихотворения такого типа и размера, как правило, не получается переводить «в лоб». Слова переводятся, а смыслы ускользают. Нужно найти, уловить «нерв» оригинального стиха. В этом отношении видится вполне удачная попытка автора перевода связать оригинальный текст и перевод с генезисом, этапами становления святой инквизиции.

В первые столетия своего существования церковь и церковный суд могли «пожурить» богоотступника, потребовать от него покаяния, в крайнем случае, отлучить от церкви, но не больше того («прежде – незнанье / в блеске корон»). Инквизиция, как таковая, получила лишь в начале XIII века полномочия не только выявления еретиков, но и проведения следствия и осуждения виновных («после – срыванье / тесных пелён»). Но хотелось большего. В 1224 году император священной Римской империи Фридрих III издаёт указ о том, что все признанные еретиками должны быть наказаны: они лишались имущества и прав, а при упорстве в ереси подлежали сожжению на костре («после прозренье: / разрешено?») Разрешено! И дальше – вот эти (полагаю, главные) строчки перевода: «и в жарком багрянце / качнулись весы...» – качнулись весы и море разливанное огня по уничтожению неугодных и неудобных. Большие смыслы в коротких строчках. Интересная, нестандартная переводная работа. Спасибо автору перевода!

Вяч. Маринин

 

О «XXXII. Durch den Wald, im Mondenscheine...» Генриха Гейне и его переводе, выполненном Ольгой Нуар. Входит в сборник «Новых стихотворений» (цикл «Новая весна», 44 произведения), опубликованный в 1844 году.

 

XXXII

Durch den Wald, im Mondenscheine
Sah ich jungst die Elfen reuten;
Ihre Horner hort ich klingen,
Ihre Glockchen hort’ ich lauten.

 

Ihre weißen Roßlein trugen

Guldnes Hirschgeweih’ und flogen
Rasch dahin, wie wilde Schwane
Kam es durch die Luft gezogen.

Lachelnd nickte mir die Kon’gin,

Lachelnd, im Voruberreuten.

Galt das meiner neuen Liebe,
Oder soll es Tod bedeuten?

 

Стихотворение Гейне оставляет впечатление сказочного сценария. Лес, лунная ночь, встреча с королевой эльфов Титанией и сопровождающей её свитой эльфов. Красочное описание кортежа (белые лошадки, рожкИ, колокольчики, золотые оленьи рога), его сравнение с полётом лебединой стаи. Нейтральное (с точки зрения эмоциональности) повествование в первых восьми строчках. В заключительном четверостишии королева обращает внимание на лирическое «Я», кивая ему с улыбкой. Это порождает неуверенность и всплеск эмоций последнего... Означает ли улыбка Титании надежду на новую любовь (вершина положительной эмоциональной волны в этом произведении) или следует начинать бояться близкой смерти (непроглядная пучина негатива)?

 

Ритмически Гейне решил это стихотворение четырёхстопным хореем с женскими окончаниями во всех 12 строках; схема рифмовки 2–4–10–12 и 6–8.

 

Стоит заметить, что несколько лет спустя после публикации упомянутого выше сборника Гейне использует это стихотворение в полном объёме в своём очерке «Духи стихии»: «Кто не знает Титании? Кто так глух, что временами не слышит веселого звенящего полета eё свиты? Но верно ли, что увидеть своими глазами эту царицу эльфов, а то и получить от нее привет — предвестие смерти? Я хотел бы знать это наверняка, ибо: Через лес, при лунном свете...» (здесь и далее курсив мой, - В.М.)

 

В книжных публикациях анализируемое стихотворение наиболее часто встречается в переводах П.И. Вейнберга (Разъ въ лѣсу, при лунномъ свѣтѣ),  К.Д. Бальмонта («В чаще леса, в лунном свете…» ), Т.И. Сильман («Через лес, при лунном свете…»), М.К. Павловой («Видел я, как в чаще леса…».

 

К переводу из Гейне, выполненным Ольгой Нуар.

XXXII.
Эльфов мне явил недавно
Лунный свет, объяв дубраву:

Их рожки и колокольцы
Летней ночи пели славу;

Их лошадок златорогих
Над землёй скользнула стая -–
Близ меня, летящих белых
Лебедей напоминая;

Королева их с улыбкой
Мне кивнула величаво.
Это к новой страсти или
К смерти, скорой на расправу?

 

Нетрудно заметить, что переводчик очень внимательно отнёсся к передаче на русском языке реалий и стилистики стихотворения Гейне. И там, где не получалась такая передача напрямую, автор перевода нашёл, на мой взгляд, вполне приемлемые косвенные решения. Скажем, «Ihre weißen Roßlein...» («их белые лошадки») переводчик передаёт не буквально, а через уподобление лошадок стае «белых лебедей».

 

Другой пример. Анафора «Ihre Hoerner - Ihre Gloeckchen - Ihre weissen Roesslein» предстала в переводе так: «Их рожки и колокольцы» - «Их лошадок златогривых» и далее – «Королева их...» Ещё одну анафору Гейне использовал в заключительной строфе этого стихотворения:

 

Lachelnd nickte mir die Koen'gin,
Lachelnd, im Vorueberreuten.

 

Никто из упомянутых мной выше переводчиков не смог воспроизвести этот или применить иной замещающий приём усиления эмоционального напряжения в этой центральной строфе стихотворения Гейне. Ольге, на мой взгляд, вполне удалось найти решение через градацию в заключительных двух строчках:

 

Это к новой страсти или
К смерти, скорой на расправу?

 

В результате получилось зримое кинематографическое приближение от общего плана в предыдущих строфах к встрече взглядами с королевой эльфов и далее к совсем личным переживаниям лирического «Я» о новой любви или о скорой смерти.

 

Полагаю, представленный Ольгой Нуар перевод из Гейне вполне состоялся, с чем и поздравляю автора этой переводной работы.

 

Вяч. Маринин

 

Луиза Глик. Одиночество (Ида Лабен)

 

Стихи лауреата Нобелевской премии 2020 года по литературе уроженки Нью-Йорка Луизы Глик впервые появились на русском языке в книге "Шесть поэтов" (перевод и составление Изабеллы Мизрахи), Санкт-Петербург, издательство "Абель", 1999 год – задолго до знаменательного события. (Кроме Глик, там опубликованы переводы из Уолкотта, Стрэнда, Малдуна, Хини, Сильвии Мосс.) Полнее и обстоятельней Луиза Глик была представлена в 2002 г. некоммерческим Нью-Йоркским издательством "Арс-Интерпрес", организованном поэтом и переводчиком Владимиром Гандельсманом (большая часть переводов выполнена Изабеллой Мизрахи и Валерием Черешней).

 

Перед нами перевод недавно влившейся в коллектив переводческой рубрики Поэзии.ру Иды Лабен, уже продолжительное время занимающейся переводами на русский язык стихотворений поэтессы, чьи стихи, по словам американского поэта Стэнли Кьюница, «…хрупки и страстны, сплавлены из огня и воздуха, и поддерживаются упругой силой, которая маскирует их хрупкость. Они берут начало в ландшафте и погоде, а ещё больше, в глубинах сердца. Всё, чего она касается, превращается в музыку и легенду."

 

В представленном стихотворении Луиза Глик касается одиночества. Снова прибегаю к цитате, на этот раз из Гете, который сказал, что поиск правды, это первое и последнее, что необходимо настоящему гению. Так у Луизы Глик: пристальное внимание к каждой вещи или явлению насквозь до самой глубины, придает ее взгляду удивительную мощь, несравнимую с обыденным взглядом.

Ритмическая структура стихотворения «Одиночество» Л.Глик тяготеет к регулярности, иногда в нем проскальзывает концевая и внутренняя рифма, что не ускользает от внимания переводчицы.

It’s very dark today; through the rain,
the mountain isn’t visible. The only sound
is rain, driving life underground.
And with the rain, cold comes.
There will be no moon tonight, no stars.

The wind rose at night;
all morning it lashed against the wheat—
at noon it ended. But the storm went on,
soaking the dry fields, then flooding them—

Сегодня очень темно: сквозь дождь
Не видно горы. Единственное для слуха —
Сам дождь, струящий жизнь под землю; ни звука.
Там и холод, где дождь.
Ночью луна не проглянет, не будет звезд.

Ветер возник в ночи;
Все утро трепал пшеницу в полях,
К полудню стих. Но пришло ненастье,
Размыло сушь полей, потом затопило их.

К финалу стихотворения ритм укорачивается, создавая атмосферу фатальности и неизбежности

The earth has vanished.
There’s nothing to see, only the rain
gleaming against the dark windows.
This is the resting place, where nothing moves—

Now we return to what we were,
animals living in darkness
without language or vision—

 

Земля исчезла.
Ничего не увидеть, и только дождь
Мерцает за темными окнами.
Здесь стоит покой, ничего не движется;

Теперь мы то, чем и были когда-то:
Животные, населившие тьму;
Ни языка, ни зрения, —

 

И заключительные строки, в которых диалог бытия с небытием:

 

Nothing proves I’m alive.
There is only the rain, the rain is endless.

 

Ни знака, что я жива.
Есть один только дождь, нескончаемый дождь.

 

Попадание в тональность очевидна, по-моему. Спасибо, Ида. Ожидаем новых переводов.

 

И.Бараль.

 

 

 

Овидий, "Метаморфозы", книга 7 (Владислав Некляев Вланес)

 

Поэма Овидия в 15 книгах, написанная между 2м и 8м годами н.э. представляет собой уникальный по охвату сборник античных мифов.

С латинского на русский язык поэма переводилась неоднократно, последний раз С.В.Шервинским в 1938 году. Как ни странно себе это представить, но через всего лишь 14 лет можно будет отмечать столетний юбилей этого перевода, а новый перевод на пороге.

 

В переводе, представленном автором рубрики Вланесом произведение античного автора играет свежими, живыми красками и звучит удивительно современно. Это увлекательное чтение, от которого не хочется отрываться и, чтобы не быть голословной, приведу примеры переводческого искусства Вл. Некляева:

 

Странная сила во мне! Страсть одно говорит, ум другое!

Вижу я лучший исход, восхищаюсь разумным решеньем –

а ведь за худшим иду! Почему ты, царевна, пылаешь,

думая о чужаке и о браке в стране иноземной?

Может и эта земля дать любимого. Юноша либо

выживет, либо умрёт. Это боги решат. Хоть бы выжил!

 

…

 

Значит, меня навсегда от сестры, от отца и от брата

ветер морской унесёт, от богов и от родины милой?

Да, мой родитель – дикарь, это место – дикарское место,

брат мой – ребёнок ещё, а сестра моя в мыслях со мною,

бог величайший – во мне! Я великое не покидаю,

я за великим иду!

 

…

 

Ничего я не буду бояться,

если же буду чего – то всегда одного лишь супруга!

Впрочем, супруг ли он мне? Под названием брака, Медея,

ты не таишь ли вину? Посмотри, на какое нечестье

ты упоённо идёшь! Ещё можно злодейства избегнуть!»

Перед глазами её Жалость, Стыд, Правота появились,

и приуныл Купидон, и спиною уже повернулся.

 

 

И увлеченный читатель незаметно для себя становится соучастником удивительных метаморфоз — волшебных продолжений обычных, но непостижимых законов жизни.

 

И.Бараль