Теофиль Готье. Поэма женщины (Паросский мрамор).

 Тому, кто грезил ей любовно -

Всё сокровенное открыв,

Она доверила стиховно

Телесной прелести порыв.


Сперва она инфантой пышной

Вступила гордо свысока,

И течью бархатно-неслышной

Шлейф плыл за ней издалека;


И блеск кровавого подбоя,

Венчающий её проход,

Был темой флейты и гобоя

Хвалебных италийских од.


Затем художественно чисто

Над тяжким бархатом взошла

И в светлом облаке батиста

Свой гордый контур обвела.


Сорочка с плеч скользнула книзу,

На бёдрах в складки собралась;

У ножек белых по капризу

Голубкой белой улеглась.


Оживший мрамор Клеомена

На апеллесовый сюжет;

Венера Анадиомена -

В прибрежной пене силуэт.


По коже атласной прохлады

Не влага каплями текла -

Большие радужные грады 

Венецианского стекла.


О! Восхитительные тезы

В её священной наготе...

О, позы! - строфами поэзы,

Могучим гимном красоте!


Так лобызают волны сонно

Песок под трепетной луной -

Так благодать её бездонна

В изгибах плавных над волной...


Но утомленной от античных

Венеро-фидиевых поз,

Красы нагой и строф пластичных

Иной ей мил апофеоз.


То на кашмир султаншей гибкой

Она в серале возлегла,

И уст коралловых улыбкой

Вгоняет в трепет зеркала;


А то грузинкой в тюркской позе -

На пышных бёдрах, как в седле -

Она в мечтательном серьозе

Враскачку тянет наргиле;


То сочной энгрской одалиской

С роскошной тыльною дугой -

Наперекор морали склизкой,

Ущербной скромности нагой...


Назад, ленивицы в сералях!...

Стой, время!... Вот её портрет -

Излом лучей в алмазных гранях,

Любви божественный секрет!


Грудь воздымается стесненно,

К спине склоняется глава...

В объятьях грёзы упоенно

В подушки пала чуть жива;


В глазницах глобусы закрылись

По серебро - крылами век,

И очи зримо устремились

В безбрежье материнских нег;


Туман британской плащаницей

Её красоты скрыл во мгле;

И от блаженства мёртвой птицей

Экстаз прибил её к земле.


Что ж - ей букетов поминальных

Фиалки пармские милей,

Где всякий жемчуг слёз прощальных

Искрится россыпью по ней,


Где по ночам в гробнице снежной

У ложа мягкого, как пух,

Её поэт, молитвой нежной

О двух коленях, грезит вслух.



LE POÈME DE LA FEMME


Un jour, au doux rêveur qui l’aime,
En train de montrer ses trésors,
Elle voulut lire un poème,
Le poème de son beau corps.

D’abord, superbe et triomphante,
Elle vint en grand apparat,
Traînant avec des airs d’infante
Un flot de velours nacarat:

Telle qu’au rebord de sa loge
Elle brille aux Italiens,
Écoutant passer son éloge
Dans les chants des musiciens.

Ensuite, en sa verve d’artiste,
Laissant tomber l’épais velours,
Dans un nuage de batiste
Elle ébaucha ses fiers contours.

Glissant de l’épaule à la hanche,
La chemise aux plis nonchalants,
Comme une tourterelle blanche
Vint s’abattre sur ses pieds blancs.

Pour Apelle ou pour Cléomène,
Elle semblait, marbre de chair,
En Vénus Anadyomène
Poser nue au bord de la mer.

De grosses perles de Venise
Roulaient au lieu de gouttes d’eau,
Grains laiteux qu’un rayon irise,
Sur le frais satin de sa peau.

Oh! quelles ravissantes choses,
Dans sa divine nudité,
Avec les strophes de ses poses,
Chantait cet hymne de beauté!

Comme les flots baisant le sable
Sous la lune aux tremblants rayons,
Sa grâce était intarissable
En molles ondulations.

Mais bientôt, lasse d’art antique,
De Phidias et de Vénus,
Dans une autre stance plastique
Elle groupe ses charmes nus:

Sur un tapis de Cachemire,
C’est la sultane du sérail,
Riant au miroir qui l’admire
Avec un rire de corail;

La Géorgienne indolente,
Avec son souple narghilé,
Étalant sa hanche opulente,
Un pied sous l’autre replié,

Et, comme l’odalisque d’Ingres,
De ses reins cambrant les rondeurs,
En dépit des vertus malingres,
En dépit des maigres pudeurs!

Paresseuse odalisque, arrière!
Voici le tableau dans son jour,
Le diamant dans sa lumière;
Voici la beauté dans l’amour!

Sa tête penche et se renverse
Haletante, dressant les seins,
Aux bras du rêve qui la berce,
Elle tombe sur ses coussins;

Ses paupières battent des ailes
Sur leurs globes d’argent bruni,
Et l’on voit monter ses prunelles
Dans la nacre de l’infini.

D’un linceul de point d’Angleterre
Que l’on recouvre sa beauté:
L’extase l’a prise à la terre;
Elle est morte de volupté!

Que les violettes de Parme,
Au lieu des tristes fleurs des morts
Où chaque perle est une larme,
Pleurent en bouquets sur son corps!

Et que mollement on la pose
Sur son lit, tombeau blanc et doux,
Où le poète, à la nuit close,
Ira prier à deux genoux!






Владислав Кузнецов, поэтический перевод, 2018

Сертификат Поэзия.ру: серия 1265 № 131993 от 19.01.2018

4 | 14 | 1494 | 29.03.2024. 02:48:18

Произведение оценили (+): ["Владимир Корман", "Надежда Буранова", "Сергей Шестаков", "Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °"]

Произведение оценили (-): []


Спасибо, Нина. 

Дарю, пока никто не видел.


Царь дарует вам шубу с плеча -

из естественной выхухоли...

Ниже там Сергей Северянина заловил - очень даже приятно...

Как повод сказать -

Ваш нежный, Ваш единственный...

СпасиБо, Нина.

Нежнейшего дня, Владислав!

Игоря Северянина не видела давно, но слышала

(о нём):

распеву царственных успений воскресен ход...

пс.

За шубейку спасибочки... Будем носить.

"Я, гений Игорь Северянин..."

Тот случай, когда в оригинал глядеть не хочется. Самодостаточные стихи. Браво, Владислав!

С БУ,

СШ

ЗЫ. силует?

Спасибо, Сергей.

Исправил. Через Э - как-то мужественно по-чиновничьи.

Через Е - теперь контрацептивно.

Подумаю.

Этому тексту повезло - от Гумилёва до Кроткова...

На поэтов и скульпторов.

Неизменно благодарно, В.К.

Владиславу Кузнецову

Владислав !  Не могу пройти мимо. Любую творческую дерзость и отчаянную смелую изобретательность нельзя не заметить и не поприветствовать. Готье пленяет и влечёт. Звучит в бессмертном подлиннике, в прекрасных переводах лучших мастеров: В.Бенедиктова, Н.Гумилёва,  Ю.Петрова.  Чувствуется их влияние на последователей. Например, в переводе Ю.Даниэля почти в каждом катрене слышны явные отзвуки гумилёвского перевода.

Уверен, что спор с признанными мастерами - это предрешённый

проигрыш. Но у Вас слышится новизна необычного своего

бунтарского подхода. Так что Ваша работа пробуждает неподдельный интерес, желание поспорить и снова взглянуть на

подлинник незамутнёнными глазами.

ВК

Добрый вечер, Владимир Михайлович.

Как на духу...

Не верю я в творческие состязания. В мотивацию подобную не верю.

Да я и у Вас ничего подобного не вижу.

Игра в живое слово. Вибрации ( хорошо - пусть отголоски)...

Как Гумилёв, не сделает никто. У него счастливое и трагическое сплетено намертво. Молодость, поэтический дар и ранний опыт смертельных потерь... Любви и Музы одновременно.

Это и есть мотивация его перевода. Он - в Теме. 

И в силе не растраченной чувственности.

Взгляните, Владимир Михайлович. Того стоит.

Неизменно и благодарно, В.К.




Владислав, приветствую!

Есть интересные находки, но некоторые обороты "смущают",

например, "течью плыл" (мерещится пробоина), или

уточнение: О "двух" коленях

Добрый вечер, Бр.

Плыть течью возможно, наверное. Намёк на инородность...

Вообще-то, у меня между "течью" и "плыл" ещё три слова.

Можно и не заметить. Можно от "плыл" избавиться.

О двух коленях... Знаки-препинаки я ставить не стал. Потом запятую одну поставил. Можно переставить.

Как поэт молится. Как-то особенно... Не знаю.

Мне надо на кого-нибудь молиться...

вдруг захотелось в ноженьки валиться...

У меня здесь есть и более странные места.

Где музыка вступает... И ещё есть.

Если акцент на поэму - позволительно.

Если на скульптуру - лишнее отсекается.

Для меня всё, что нельзя смахнуть в присест - неестественно длинно. Первый опыт... Что-то начинал и бросал.

Если будет Автор читаться - буду стараться.

Благодарно, В.К.




Шестаков правильно заметил. Это не Готье - это псевдосеверянин. Не совсем верно использовать специфические новоязы Северянина в переводе. 

Добрый вечер, Александр Викторович.

Виноват, немного отвлёкся.

Северянин - слово ругательное, попрошу ко мне его не применять....

Это я так шучу.

Когда по серебряному веку пошёл разлом - те, кто не упал в бездну, оказались по разные стороны.

Северянину повезло - его любили женщины, а он любил рыбалку.

И то, и другое продлевает Поэту жизнь.

Северянин ещё будет читать из лодки стихи о России советским пограничникам. И плакать.

Сокращают жизнь Поэту редакторы.

Такие, каким был Мандельштам. Неофиты, приносившие ему свои опусы, завязывали со стихами навсегда. 

Получали чудовищную отповедь из правды, лжи и вкусовщины.

Это я Вам, как редактору рубрики напоминаю.

Редактор - ответственная должность.

А при отсутствии любви - опасная.

Благодарно, В.К.



"специфические новоязы Северянина"

У Игоря-Северянина не было новоязов, он не Оруэлл. У него были неологизмы, а точнее - окказионализмы.