Лермонтов - 210. Диалоги

— Из-за этих французов мы лучшего поэта России потеряли. — Подытожил историю русско-французских отношений Василь.

— Даже двух. — Подытожил Лодейников.

— Кто второй? — Нетрезво поворачивал голову с круглыми глазами Василь.

— Лермонтов.

— И Лермонтова дантист уделал? — Василю мешал ворот.

— Чечены утверждают, мама поэта, Мария Михайловна Арсеньева, родила Лермонтова не от мужа, а от Бейбулата Таймиева, чеченского воина, которого встретила и полюбила. — Включился Хаматов.

— Я понимаю чеченский народ. А французский понимать отказываюсь. — Страдал чувствительный Василь. — Погиб поэт, невольник чести! Пал, оклеветанный молвой! Бессовестные подонки.

Василь сжимал кулаки, выпучивал глаза. Отложенный эффект от выпитого переставал быть отложенным. На полчаса эффекта хватит, а дальше...

— Как сказано! — Василь закидывал голову и закрывал глаза. — Какие строки, какой надрыв!

Василь скорбно склонял голову и отрицательно качал ею, не желая верить в произошедшее. На кочках голова Василя бравурно подскакивала, но тут же безутешно опускалась. А у Лодейникова от выпитого взыграл скепсис, вследствие чего завязался с Василем долгий и неравный диалог.

Лодейников, провокационно зевая, приставал к расползающемуся Василю.

— А как молва оклеветала перед смертью Пушкина? Да и невольник чести — это ведь тот, кого честь тяготит? Или как?

— Как любого человека, поэта тяготят ограничения. — С легкой надменностью пояснил Ромочка вместо Василя. Василь был убит горем. — А если поинтересоваться пушкинской эпохой, дуэльным кодексом в частности, то «невольник чести» становится предельно понятной идиомой. Честь котировалась выше жизни.

— Сильно. А мне, человеку из XXI века, трудно понять нюансы, поэтому я буду недоумевать с предельной натуральностью. Вот играют оне в карты, один ловит шулера за рукав: да Вы, батенька, передернули-с! Я — батенька? Вы — батенька. Позвольте Вам выйти вон! Шулеру все покер, ну и пристрелил он этого щепетильного. Честь восстановлена? И теперь скажи мне, знаток эпохи, почему Пушкин, плюя на честь и стыд, презирая всех и вся, давая циничнейшие, пошлейшие оценки знакомым, отчебучивая порой невероятно срамные штуки, в вопросах дуэльного кодекса был щепетилен? И настолько щепетилен, что готов был хоть юношу пристрелить, хоть почтенного отца семейства, да и сам погиб в перестрелке — все для него теряло ценность перед каким-то дебильным кодексом. Комплекс? Невероятно благородный декабрист Лунин развлекался, как кемеровская шпана: Сударь, Вы мне что-то сказали; я Вам ничего не говорил; так Вы утверждаете, что я лгу?.. И где тут вопрос чести — лишь амбиции, гордыня, пацанские понты.

— И часто Пушкин преклонялся перед дебильным кодексом? — С демонстративной ленцой вопрошал Ромочка.

Интеллектуальная ленца при расстегнутой ширинке, это как дорогостоящий сыр с плесенью.

— Преклонялся регулярно. Пара дуэлей состоялась из-за личной неприязни, типа Пушкину шутка не понравилась. Три дуэли имели дискуссионную природу: то по крепостному праву консенсуса не нашли, то Пушкин категорически не верил, что бывает градины огромного размера. Четыре, а с учетом последней, пять дуэлей из-за женщин. Семь — из-за стихов слишком шуточных, из-за эпиграмм слишком образных (со свиньей кого-нибудь сравнит, а тому не нравится). Но больше всего — девять — просто из-за поведения: ссора, пьяные выходки, карточные разборки, отсутствие чувства меры, или, говоря проще, хамство. Причем, возрастной диапазон его дуэльных оппонентов был очень широк — от друзей-ровесников, вроде Каверина и Кюхельбекера, до людей солидных, вдвое-втрое старше Пушкина.

— Это были не дуэли, а конфликты. — Спасал свой статус Ромочка.

— Это были дуэли, которые закончились примирением. Но шесть дуэлей было с пальбой: в 1819 году — с Кондратием Рылеевым и с Кюхельбекером, причем, это были четвертая и пятая дуэли Пушкина; 1822 год — дуэль с подполковником Старовым; в том же 1822 году Пушкин вызвал хозяина дома, где он гостил в Молдавии: жена этого Тодора Балша на некий вопрос ответила Пушкину недостаточно учтиво; 1832 год — с прапорщиком генштаба Зубовым из-за шулерства. Ну и 1837 год, Черная речка, самая темная история из всех пушкинских дуэлей. Всего мне известно 28 дуэлей Пушкина, но встречал и цифру 29. Не подскажешь, какую дуэль я упустил? Но попадается информация, что стрельбы происходили чаще и раненных было 13. А лучше вот что. Ты ведь литературу преподаешь? Напомни, как звали няню нашего всего, постоянно выскальзывает, холера.

— Все мои ученики, даже двоечники, знают, как звали Арину Родионовну. — Ромочка еще пытался модулировать ленивую ироничность. — А по мнению некоторых пушкиноведов, именно о ней пишет Александр Сергеевич в «Евгении Онегине»: Да как же ты венчалась, няня? // Так, видно, бог велел. Мой Ваня // Моложе был меня, мой свет, // А было мне тринадцать лет.

— Вот спасибо. Только Арина Родионовна никакая не няня Александра Сергеевича, а управдом. Вышла замуж в 23 года. А няню будущего поэта, любезный друг пушкиноведов, звали Ульяна. Ну да ладно. Значит, честь поэту в тягость. Бывает. И вот он «пал... поникнув гордой головой». Все же поникшая у него голова, или гордая?

Ромочка, судя по всему, иронию израсходовал, от дискуссии отказался, сомкнул уста и так, в сомкнутом виде, ехал до Белграда. Возможно, и уснул.

— Гордая. Но поникшая. Он ею пал. — Пьяный Василь выдал свою лаконичную аксиому, томно полузакрыв глаза. Отечественную литературу Василь готов защищать в любом состоянии.

— И в какой момент она стала поникшей? Просто интересно. В павшем положении уже никакой головой поникнуть не получится, значит, Пушкин, скорее всего, стоял гордо, потом поник так, поник и — уже с поникшей — пал?

— Поэт головой поник, но в принципе она у него гордая.

— Хорошо. А потом Лермонтов восклицает «Убит!.. К чему теперь рыданья...» Почему теперь рыданья не уместны, все-таки, человека убили?

— Раньше надо было рыдать.

— Согласен. А после гибели надо веселиться: «Что ж, веселитесь…» И следом «К чему... пустых похвал ненужный хор». Но почему ж похвалы-то пустые, все-таки Пушкин?

— Какие люди, такие и похвалы.

— Допустим. Итак, Лермонтов запрещает хвалить павшего, но и злословить не рекомендует: «напрасно вы прибегнете к злословью». Публика реагирует по-разному, что естественно. Кто-то рыдает, кто-то восхваляет, кто-то злословит, но Лермонтов им всем запрещает реагировать так-сяк-эдак. А как можно, Михаил Юрьевич? Или совсем не реагировать? Самодур какой-то. Может, самая правильная реакция у Лермонтова? И какая? Осуждать. Причем, всех. А дальше вообще интрига: «Не мог понять в сей миг кровавый, // На что он руку поднимал! // И он убит — и взят могилой, // Как тот певец, неведомый, но милый...» Кто на что руку поднимал, и кто все-таки убит?

— Поднимал француз, на что — на Пушкина.

— Но ведь он же, кто поднимал, и убит. И «взят могилой, как тот певец». Разве нет? И почему, кстати, певец неведомый? Или француз с тяжелого похмелья, певца никак не вспомнит?

— Француз был изначально тупой, в поэзию ни хрена не врубался. Короче, как глухой в филармонии. Для него, глухого тупицы, певец в принципе был неведомый.

— Но милый? «Неведомый, но милый». Может, мы чего-то не знаем? Вот Лермонтов утверждает: «И умер он — с напрасной жаждой мщенья», а нам-то говорили, Пушкин всех простил. Кому верить?

— Лермонтов Пушкина, как своего лирического героя, наделяет своими мотивациями, имеет право.

— Хорошо-хорошо. «Замолкли звуки чудных песен, // Не раздаваться им опять: // Приют певца угрюм и тесен, // И на устах его печать.»

— Ну?

— Что за печать у него на устах?

— Печать смерти.

— Так бы и написал. А вот тут про что: «А вы, надменные потомки // Известной подлостью прославленных отцов, // Пятою рабскою поправшие обломки // Игрою счастия обиженных родов!» Про потомков понятно, они надменные, отцы у них прославлены подлостью, соподчинить их между собой у Лермонтова не получилось, запутался. А что дальше происходит? Что там за обломки, и про игру счастия обиженных родов тоже интересно. Местами Лермонтов очень непоследователен, если не сказать, противоречив: кому-то судом грозит, а те под сению закона прячутся. Нашли сению, от суда прятаться. Начинает он, как бы повествуя: мол, так и так: погиб поэт. С свинцом в груди, с свинцом. Потом спохватывается и в четвертом четверостишье на кого-то начинает переть: «Не вы ль сперва так злобно гнали // Его свободный, смелый дар». Откуда они взялись, кто эти «вы» (читатели, что ли?), и разве кто-то гнал пушкинский дар? За этот дар Пушкин получал по червонцу за строчку и, насколько помню, за этот дар ему невероятно многое и прощалось. Потом Лермонтов «этих» бросает и переключается на убийцу, рассказывает про пистолет и про то, что «Не мог щадить он нашей славы» (то есть, французский барон мог бы снизойти и Пушкина пощадить, наше все, как-никак). И в финальной части снова спохватывается, набрасывается на каких-то потомков, которых называет наперсниками разврата и грозит им всяко. То есть, вместо фабулы стихотворения имеем неразбериху. Неразбериха во всем. То Лермонтов по-мужски констатирует: «Судьбы свершился приговор!», то по-бабьи начинает причитать: «Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, // Зачем поверил он словам и ласкам ложным». И, опять же, клеветники с ласками какими-то. Или клеветники сами по себе, слова с ласками сами? Тогда почему не обозначил этих, со словами и ласками? Нет, мы определенно не фокусируем ситуацию, либо Лермонтов от волнения утратил навыки и лепит все, что подвернется, лишь бы в рифму. И смотри, что эти клеветники с венком вытворяют: «И прежний сняв венок — они венец терновый, // Увитый лаврами, надели на него».

— А тут что не ясно?

— Не ясно, какой венок сняли. Лавровый?

— Лавровый.

— Если лавровый сняли, а терновый надели — тогда ясно. Но они-то надели «венец терновый, увитый лаврами». Клеветники совершили манипуляцию, думали, не заметит? Или так и было задумано, а тот, первый венок — вообще левый, из ромашек, забить и забыть? О'кей. Только выясним сначала, который из них увял: «Увял торжественный венок». Поскольку этот, торжественный, увял еще до ромашкового и лаврово-тернового, выходит, был еще один, самый первый. Из трех. А он из чего? Ну, хорошо, из васильков. И вот финал, финал: «Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: // Оно вам не поможет вновь, // И вы не смоете всей вашей черной кровью // Поэта праведную кровь!»

— А тут что?

— Понимаешь, корнет Лермонтов с высоты своего положения предупреждает, что кровь поэта им не смыть. «Вновь» означает, что фокус со смыванием крови Пушкина уже прокатывал, а теперь-то не прокатит, сколько ж можно. Но, судя по атмосфере невероятной подлости, злопыхатели и не собираются ничего смывать. Тем более, своею кровью. Или таки они, эти потомки, поправшие обломки, все же намерены смыть кровь поэта, а пока — анекдоты, сплетни, злословие. Либо в злословии был практический смысл; например, они полагают, что так их черная кровь пойдет мощнее. И какие краски: убийца хладнокровный, миг кровавый, черная кровь, праведная кровь. А чтоб наверняка, повсюду восклицательные знаки — двенадцать. И что с ритмами? То пять стоп, то шесть, то четыре, а то и три. Да за такое стихотворение не на Кавказ, — разжаловать и шомполами, шомполами.

— Вот царь и расправился. — Василь снова запрокинул голову.

— Знаешь, когда я вижу, что автор не в теме, но мнение свое имеет, это не сильно раздражает, а признаком адекватности в этой ситуации является качество текста. Поскольку эти вещи взаимо — что? — связаны. Когда ты пишешь о Мордоре, мы же с Хаматовым к тебе по-человечески, без шомполов. Мы понимаем, энергию для своего стихотворения ты черпал из протестной ямы, как многие. Но когда круглый ноль, бездарь, смысловые и технические ляпы в каждой строке, а плюс еще и безнадежный профан, но кричит про волков позорных, — хочется дать подзатыльник, потому что для разговора предмета нет.

— И давно Лермонтов круглый ноль? — Недобро покосился Василь.

— Давай так. Автор текста — ноль. Но, скажу прямо, я сомневаюсь, что это Лермонтов. В период учебы в Школе гвардейских подпрапорщиков он пишет разное, включая похабщину. Но там иной профессиональный уровень. Совсем иной. Сам Лермонтов характеризует текст с невольником «к несчастью слишком скорым». В объяснении корнета лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтова ясно сказано, что автор «неправильными словами выразил нестройное столкновение мыслей». Но если он, профессионал, видит все ляпы, чего ж не исправит? Хотя бы впоследствии? Это ж нормальная практика. Так вот, допускаю, что от скандала с этой графоманской хренью Лермонтов просто не стал отбрыкиваться. Разумно решив, пусть резонирует.

— То есть, Лермонтов готов был заплатить жизнью за черный P-R, признавшись на всякий случай и в графомании?

— Ну какой жизнью, что за дичь? Почему все смакуют эту байку, даже не сверив ее достоверность с биографией Лермонтова? А P-R был невероятным и вовсе не черным. Вернее, это кому как. А.Муравьев, председатель уголовной палаты, пишет: «Ссылка его на Кавказ наделала много шуму; на него смотрели как на жертву, и это быстро возвысило его поэтическую славу. С жадностью читали его стихи с Кавказа, который послужил для него источником вдохновения». Сколько поэтов разного уровня и сегодня, и всегда пытались бренчать на актуальной струне? 90%. В феврале 1837-го и Павел Гвоздев — корнет из той же Школы гвардейских подпрапорщиков, — и Александр Полежаев написали по стихотворению на заданную тему: «Венок на гроб Пушкина». И справились с этим гораздо лучше. По крайней мере, их тексты редакторских нареканий не вызывают. Но должного резонанса не было. Потому что важен прецедент (любого качества) и цитирование. А «лермонтовский» текст почему-то распространялся — Святославом Раевским, — в сотнях копий. Двадцать три дошли до наших дней. Не удивлюсь, если «На смерть поэта» сам Раевский и написал. Тоже ведь слегка литератор.

— Подожди, подожди. — Подал наконец голос и Хаматов, кропотливый знаток поэтической хрестоматии. — В стремлении доказать авторство анонимного графомана ты выхватываешь из контекста даже не фразы, а отдельные словосочетания. Между тем текст данного стиха изобилует пушкинскими цитатами: и «невольник чести» из «Кавказского пленника», и «поникнув гордой головой» из «Поэта». Это во-первых. Во-вторых, Набоков в предисловии к «Герою нашего времени» высказал такую мысль: «Когда мы начинаем дробить фразу или стихотворную строку на составные элементы, банальности то и дело бросаются в глаза, а неувязки зачастую производят комический эффект; но в конечном счете все решает целостное впечатление, в случае же с Лермонтовым это общее впечатление возникает благодаря чудесной гармонии всех частей и частностей в романе». То есть, Набоков, величайший литературный сноб, считал, что все определяет общее впечатление.

— Ты цитируешь мысль Набокова, с которой я полностью согласен: общее впечатление возникает благодаря гармонии, а у гармонии иная природа, не подчиненная правописанию. Сам я с восторгом отношусь к решениям такого рода, потому что нахожу в этом виртуозность. Я только не понял, для чего цитата, разве ты сам так не считаешь? Но как быть, если вместо гармонии мы имеем неприличный конфуз? Конечно, какой-нибудь высоколобый Лотман научно объяснит, что в соседнем доме окна жОлты, потому что Блок хотел жути нагнать на читателя. Но, дорогой Лотман, непристойный конфуз — он и в тюремной камере конфуз, вне зависимости от авторства. В качественном тексте изогнутые метафоры, эти гордо-поникшие головы, не вызывают вопросов и воспринимаются адекватно, если ты не корректор до костей мозга. Но когда они проплывают в бурном потоке отходов литературной жизнедеятельности, то вполне очевидно, какой жизнедеятель их выдал вместе с остальными отходами, а рассматривать отдельные куски «вот этот получше» смысла нет. И все-таки: мы зачем-то используем фразы великих, будь то «невольник чести», или «воля к смерти» — отказываясь от своего эстетического чувства. Ради чего эти жертвы, ведь фразы и логически, и психологически не достоверны? Если Лермонтов использует пушкинские цитаты для стеба, а стихотворение пародийное, тогда вопросы снимаются; спишем все на трансформацию чувства юмора в веках. Но тут-то явная патетика.

— Конечно, на результат любого дела влияет озабоченность, торопливость, самочувствие. — Старался быть рассудительным Хаматов, который литературоведение без цитат всегда не любил и не принимал. — В соответствии с некоторой информацией, Александр наш Сергеевич еще в муках пребывал, а преемник ему уже некролог написал — за день до смерти. А ведь сам тогда бюллетенил. То есть не в форме был. Кашель усилил состояние аффекта — и уж тут не до шлифовки. А Раевский копытом бьет, торопится инфобомбу в социум запустить.

— Ты говоришь о состояние аффекта корнета Лермонтова, а я спрашиваю: с чего вдруг? Они с Пушкиным не были ни друзьями, ни знакомыми. Или так сложилось: смерть одного, температура другого, таблетки в избыточных количествах — в итоге помутнение рассудка, экзальтация, плюс Раевский с копытом. Если же Лермонтов действительно спешил со своим некрологом, то возникают логичные вопросы «куда спешил» и «почему спешил». У Лермонтова были какие-то соображения на этот счет? Какие? Ведь ни блогосферы тогда, ни публикаций в завтрашних газетах. Собственно, Лермонтова-поэта тогда и не существовало. Или актуальность была, а спешка — даже такой позорной и циничной ценой, — оправдана? Следовательно, и подозрения в хайпе обоснованы. Лермонтов даже к гадалке Кирхгоф, сходил, к той самой — для усиления образа, или хохмы ради?

— Лермонтов на чужом графоманстве в литературу вошел и, соответственно, в историю. — Нарочито улыбался Хаматов, поскольку всегда не любил графоманию. — Только вот я с трудом представляю себе графомана, бескорыстно и безропотно уступившего славу.

— С трудом представляешь бескорыстного графомана? Согласен. Но Раевский копытом все-таки бил? А почему бил? Зачем работал на лермонтовскую славу? И объясни, в чем удовольствие этого Раевского сотнями экземпляров переписывать чьи-то стихи? Или он выполнял свои профессиональные функции — а он был писарем — от любви к профессии? Но почему не переписывал Гвоздева с Полежаевым?

— Тебя все-таки тянет на путь конспирологии. — Сопротивлялся Хаматов, который, среди прочего, не любил конспирологию.

— Ты инкриминируешь мне конспирологию? О'кей же ж, давай зайдем отсюда. И начнем со встречного вопроса: а если графоман не бескорыстно уступил славу? Да и зачем такая слава, если все завтра закончится кутузкой и курьезным забвением — он же не планировал для себя литературной стези. А вот для стартующего Лермонтова это отличный промоушн.

— Так и для него могло все закончится кутузкой. Оно Лермонтову надо? — Сделал унылое лицо Хаматов.

— Вот для такого случая и сгодится небескорыстный графоман, который действует, сука, от имени пушистого Лермонтова. Заметь, по каким-то мотивам, которые считают благородными, Лермонтов долго не называет следствию имени переписчика и распространителя. А ведь криминал состоял не в том, что стих был написан, а в том, что был распространяем. И если Раевский это замутил по своей инициативе, подставив Лермонтова, то пусть сам мотивы следствию и объясняет. Зачем Раевскому кого-то выгораживать? Если же Раевский переписывал и распространял, согласовав это дело с автором, то что мешало Лермонтову с самого начала взять ответственность на себя: мол, я, такой-то такой-то, попросил Славку Раевского переписать и распространить незрелое аляповатое стихотворение, написанное в состоянии аффекта, усугубленного температурой и случайными таблетками. Может, Лермонтов выжидал, куда качнется ситуация? Кстати, откуда известно про ОРЗ, из допроса Лермонтова М.Ю.? И чем хворь — не алиби? Так что мотивы лермонтовского молчания о распространителе скорее неясные, чем благородные. В нынешних терминах вся история действительно будет называется гениальным стартапом. Ведь в случае, если она оборачивается серьезными неприятностями, от нее можно легко отказаться — подписи нет, оригинала нет, да и уровень качества не соответствует. Если издержки несущественные, а выхлоп колоссальный, то дискомфорт от графомании можно перетерпеть. И если конспирология верна, остается только выяснить мотивы самого Раевского. Между прочим, бабушка Лермонтова, которая некогда выкупила своего внука у его же отца за невероятные 25 тысяч рублей, которая, понимая толк в дипломатии, решала вопросы на высоком уровне, была и арт-менеджером повзрослевшего внука — то есть занималась публикацией его стихов. А еще она была крестной у того самого Раевского.

Сам же Лермонтов, которого не любили за надменность, амбициозность и хамство, откажется ли от резонансной славы? Но не будем думать за Раевского, за Лермонтова, упростим ситуацию до наивного вопроса и зададим его Василю: ты станешь сопротивляться, если твои тиражи начнут сметать с прилавков, потому что однофамильца посадили в психушку с громким скандалом? Если SNN и прочие «Голоса» разорвут тебя на цитаты и будут пересказывать твою биографию из литературного справочника, за неимением информации об однофамильце? А там, глядишь, и Нобелевку сосватают, как Бродскому? Вот и Лермонтов из-за курьеза стал в одночасье известен. Если не сказать, знаменит. Ни Вяземский, ни Денис Давыдов на 9 февраля 1837 года, судя по письму, про Лермонтова и не слышали: «Вот стихи какого-то Лермонтова, гусарского офицера».

— А какой смысл раздувать что-то из мухи? — Сделал мудрое лицо Василь. Ввиду избыточный стараний, лицо получилось слишком мудрым.

— Лермонтов — все-таки, не муха, он талант. Сколько сегодня таких талантов обитают в сетевой тишине и безвестности? Мы же знаем лишь тех, кто резонирует. Это научный факт. Другой научный факт — тактика и стратегия революции. Уж конспирология, так конспирология. В советские времена ходил анекдот: «Вы разбрасывали антисоветские листовки? Разбрасывал. Почему на них ничего не написано? Зачем писать, и так все ясно». И опытный Ленин тебе скажет, что при грамотном подходе из искры возгорится пламя, а из мухи вырастит боевой слон. Знаешь, какие масштабные мероприятия были в связи со смертью Пушкина? В ружье было поднято в два раза больше солдат, чем во время восстания декабристов с обеих сторон, включая пригородные заставы. На 1836 год в России планировались очень серьезные социально-политические метаморфозы. А преждевременное восстание декабристов, спровоцированное загадочной смертью Александра I, смазало цикл подготовки, но вряд ли отменило затею. Тем более, что затея разрабатывалась в Лондоне. По какому-то совпадению в 1837 году шумно избирается в Английский парламент Бенджамин Дизраэли. Литератор, реформатор и один из ключевых фигурантов мировой политики. Эдакий Бжезинский XIX века. Интересная рифма истории. И в 1837 году любую российскую искру, судя по контексту, проще было раздуть до революционного пламени.

— Фраза «Из искры возгорится пламя» принадлежит поэту Александру Одоевскому, декабристу. — Снова включился Хаматов, который всегда недолюбливал и мысль, что корни народной российской революции тянутся из-за бугра. — После восстания Одоевский был приговорен к двенадцати годам каторги, его папа договорился о восьми, в реальности оттрубил пять. Потом прожил три года в своем доме в ста км от Байкала, надоело, попросился в армию. По протекции отца был Одоевский определен в Нижегородский драгунский полк и в 1937 году на Кавказе познакомился с Лермонтовым.

— И опять Лермонтов. Опять рифма истории. Метафизика. А между прочим, та графоманская хрень, которая ходила по рукам в многочисленных копиях — только не смейтесь — к царю пришла именно с грифом «Воззвание к революции».

— О, да. Ода! Воззвание! Верхи не могут, низы не хотят! И Лермонтов на баррикадах, шашкой размахивает. — Как мог, ерничал Василь, глаза его почти не открывались.

— А вот зря, Василь ерничаешь. — Хаматов почесал живот и продекламировал:

Как сладостно отчизну ненавидеть

И жадно ждать ее уничтожения!

И в разрушении отчизны видеть

Всемирную десницу возрождения!

Я этим набожных господ обидеть

Не думал: всяк свое имеет мненье.

Любить? — любить умеет всякий нищий,

А ненависть — сердец могучих пища!

Когда в конвульсиях рука трепещет

И огненная кровь кипит рекою

И, как звезда, кинжал пред оком блещет,

И в темный путь манит меня с собою…

Я твой! я твой! — пусть мне навстречу хлещет

Весь океан гремящею волною!..

Дотла сожгу ваш подлый храм двуглавый,

И буду Герострат, но с большей славой!

Владимир Печерин, профессор Московского университета. 1837 год.

— И снова 1837 год. В этот год наблюдаем невероятную движуху в связи с тризной по Пушкину, обличительные вирши, пожар Зимнего дворца в столице. Так что папка «Воззвание к революции» на царском столе не случайна. Кстати, о Герострате. После пожара Москвы 1812 года, это самый масштабный пожар в России. Зимний дворец горел три дня, сгорел полностью. Полтора десятка трупов. Сто тысяч наблюдали. «Солдаты, отряженные для спасения всего, что возможно было спасти, вместо того вламывались в погреба и оттуда пьяными толпами устремлялись во внутренние покои, где они, для своей забавы, били и ломали все, что им ни попадалось». Даже публикация придворного поэта Жуковского о пожаре была запрещена. Чем не октябрь 1917-го? Любой политтехнолог покашляет в кулачок. И Лермонтов туда же. Только у него-то типичная листовка из анекдота. Ведь сам Лермонтов ничего резкого никогда не писал. Ну да, печально он глядел на ихнее поколенье. Поколение обреченных, обличенных, облученных, пропущенное поколение, опущенное поколение. С поколениями в России всегда беда. Ну, в детском возрасте от имени турка описал Лермонтов трудную жизнь и, конспиратор, подмигнул читателю в пост-скриптуме. Все. Остальное — переложения европейской поэзии, романтика, героика джигитской жизни, ручьи, горы, борьба с барсом. Более того, автор в этом скандальном стихотворении на царя-то не наезжает. В эпиграфе стоит: «Паду к ногам твоим: // Будь справедлив и накажи убийцу». Как бы на случай осложнения. Так что причиной перевода Лермонтова в другой полк могло быть что-то иное, например, систематические нарушение дисциплины. Вот, использовали повод, какой подвернулся. И не важно, кто что написал. В армии особо не разбираются. Лермонтов — маменькин сынок, точнее, бабушкин, и по жизни был пакостником, но не бунтарем. А вот при завышенных амбициях выбор использовать-не-использовать энергию такой волны для продвижения очевиден.

— Как не был бунтарем? А «Прощай, немытая Россия»? — Продолжал булькать Василь.

— Этого он точно не писал. Даже не буду задавать наивные вопросы, почему «прощай», и куда он собирался. Неужели на мытый Кавказ? Дело в том, что впервые это стихотворение упомянуто в письме издателя Бартенева через 32 года после смерти Лермонтова. Подлинника нет, но Бартеневу сказали, Лермонтов-Лермонтов. Издатель «Русского архива» Бартенев сам с публикацией не спешит, а сообщает о радости издателю Ефремову. Но и тот не спешит. Публикует стихотворение издатель Висковатов, но не в своем «Русском мире», а в журнале Семевского «Русская старина». Того самого Семевского, что запустил в научный оборот обычай кормить щенков грудью крепостных девок. Почему ни Бартенев, ни Ефремов, ни Висковатов не взяли ответственность за Лермонтова? Просто для них, буквоедов этих, пародийный характер текста был очевиден. Сравни:

Прощай, свободная стихия!

В последний раз передо мной

Ты катишь волны голубые

И блещешь гордою красой.

Это Пушкин. А вот якобы Лермонтов:

Прощай, немытая Россия,

Страна рабов, страна господ,

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ.

Итак, имеем: после гибели поэта проходит треть века и невнятным образом находится стихотворение, написанное незнакомой рукой; три издателя отказываются от триумфа, передавая друг другу право на открытие; стихотворение опубликовано через пять лет после радостной новости и через десятые руки. Но Петр Ефремов, который находил, атрибутировал, публиковал массу неизвестных автографов Пушкина, Рылеева, Радищева, Фонвизина, Жуковского, Батюшкова и того же Лермонтова, отказался от подарка судьбы, когда — внимание, — готовил второе издание Лермонтова. Под авторством Лермонтова это откровенно русофобское стихотворение было введено в школьную программу в 1961 году, во времена Никиты Хрущева. А то, что Лермонтов талантлив, царь это прекрасно видел.

— То-то царь в ссылку его, на пули. — Поднимал растопыренные ладони Василь, словно держал арбуз-привидение.

— Как у тебя все четко. Тебе бы в угрозыск. А ведь та графоманская цидуля могла быть и элементарной подставой, поскольку Лермонтов и в Школе подпрапорщиков, и в гвардейском полку вел себя разнуздано, и наверняка наоскорблял сослуживцев. Сбегая по лестнице, Лермонтов имел привычку задевать того, кто поднимался, а вместо извинений смеялся неприятным голосом. Кстати, Школа подпрапорщиков была не сразу. Лермонтов сначала в Московский университет поступил на «нравственно-политическое отделение». Но, видимо, это был не его профиль. Преподавателей не слушал, надменно троллил, оставлен на второй год. Пытается поступить в Петербургский университет, опять что-то не сложилось. И только потом Школа подпрапорщиков, где, курсом младше, учился и Мартынов. Почему, Василь, не спросишь, за какую провинность, как Мартынов оказался на Кавказе?

— Ну и как?

— Прекрасный вопрос, Василь, прекрасный. Отправился добровольцем, где, в отличие от Лермонтова, получил орден Святой Анны. Герой битвы при Ахульго 1839 года. Лермонтов же после скандала со «Смертью поэта» из гвардии переводится в Нижегородский драгунский полк имени поэта-декабриста Одоевского. Поскольку полк воевал на Кавказе, едет на Кавказ и прапорщик Лермонтов. Но едет как-то не спеша: аж на три недели застрял в Москве. Взял вот так узник и застрял. Встречается с Белинским, надменно троллит. (Белинский назвал его пошляком.) Снова едет в ссылку, едет-едет, едет-едет, ох заболел, слег, просит чая с малиной. Выздоровел, а бабушка поэта уж подсуетилась, и Мишенька переведен обратно, в гвардию, в столицу. То есть, сатрап Николай Палкин катается по полу, ненавижу, кричит, ненавижу, а бабушка передает кому яблочки сушеные, кому тараньку вяленую, и готово дело, вопрос решен. Когда говорят о ссылке Лермонтова на Кавказ, почему-то опускают сроки этой ссылки. Иногда называют несколько месяцев, но это вместе с дорогой и лечением, а в реальности ужасная ссылка — точнее, лермонтовская служба на Кавказе — измерялась неделями. Сам Лермонтов назвал ее просто путешествием. Хотя Радищев, вообще-то, за литературное произведение был приговорен судом к смерти через отсечение головы. Царица его помиловала, но — отправив на десять лет в Сибирь, где узник наплодил детей. Павел этого вруна простил, но шесть лет врун свое отбарабанил. А тут — ссылочка в несколько недель, как в профилакторий, из которой Лермонтов привозит массу произведений, впечатлений, творческих планов.

— Значит, все же от царей кто-то получал суровые наказания за творчество? — Вопрошал Василь с растопыренными пальцами.

— За творчество не знаю. А как агенты влияния пострадали многие. В 1789 году во Франции случилась масонская революция, а в 1790 году в России выходит вредительская книга Радищева. Он, директор столичной таможни, анонимно печатает книгу в своей типографии. Анонимно — значит, без указания авторства. Цветные технологии не напоминает? То, что в книге набор фейков, это и сама Екатерина еще отмечала, и Пушкин книгу высмеял. После досрочного возвращения из ссылки наш героический масон кончает суицидом. Видимо, считает свободу без борьбы хуже смерти.

— Конечно, только масоны переживали за народ. — Опять включился Хаматов, который ну не любил царей, не любил. — Да одна циничная фраза «если нет хлеба, пусть едят пирожные» говорит обо всем, и такие фразы элементарно могут спровоцировать народный гнев и, как следствие, погромы с революцией.

— Согласен, фраза возмутительная. И спровоцировать гнев может. При одном условии — если сказана публично. Да только Мария-Антуанетта такого не говорила. Ни вслух, ни про себя. Мария-Тереза, жена Луи XIV, произнесла «пусть едят бриоши». И тут надо пояснить, что по закону, если дешевый хлеб заканчивался, булочники обязаны продавать хлеб из более дорогой муки за те же деньги. То есть, смысл слов народолюбивый. А вот уже искаженную фразу вложили в уста Марии-Антуанетты, впоследствии казненной. Кто вложил? Руссо в своих «Признаниях».

— Лермонтов не был агентом Коминтерна, но под пули абреков отправился. А пулю можно схлопотать и за пару дней. — Трезвым суждением нетрезвый Василь возвращал разговор на рельсы.

— Да, — пишет Лермонтов, — слышал два-три выстрела. И на этом тема ссылки, репрессий из-за «невольника чести» закрывается наглухо. Зафиксируй этот факт, пожалуйста. Лермонтов с кучей рукописей (в которых описывает Кавказский антураж, плохо ориентируясь в деталях) приезжает в Петербург. Где намерен заменить неудачную службу в армии на писательский успех. Тем более, что рекламная кампания прошла на ура. Правда, бабушка считала, службу оставлять нельзя. Поэт в сюртучке, кривоногий, маленький, но с большой головой и жидкими усиками неудачника — банальщина, Совсем другое дело — эполеты, кивер, эфес зазубренной сабли и писательское перо, торчащее... И писательское перо. В мундире-то Мишенька почти красавец. И чтоб не огорчать бабушку, Мишенька остается в гвардии.

— Ах, так Лермонтов прожил долгую благополучную жизнь и умер глубоким старцем при нотариусе и враче? А учителки с крашенными губами про Кавказ лапшу вешают.

— Лермонтов погиб на Кавказе, на дуэли, но учителя рассказывают утрамбованную версию, которую можно назвать и лапшой. Если из-за «вольнодумного стихотворения» Лермонтов получил предписание ознакомительной поездки на Кавказ и всероссийскую славу, то вторую поездку на Кавказ с трагическими последствиями Лермонтов получил из-за дуэли с французом у Черной речки.

— Ты, вроде, учился в нормальной школе, а говоришь, как невеста футболиста. Все ли у тебя благополучно с головой, друг мой?

— Давай разбираться с головами по мере поступления. Итак, возникшее поздней осенью недопонимание между Лермонтовым и сыном французского посла, вроде бы рассосалось, но в феврале дуэль у Черной речки все-таки состоялась. И не надо так широко улыбаться, а то мне страшно становится. Известны три состоявшиеся дуэли Лермонтова и четыре, отмененные уже на стрельбище. Итого семь. С французиком сражались на шпагах, мальчишка — а он был моложе Лермонтова на пять лет — даже слегка ранил оного, но после того, как у Лермонтова сломался кончик, перешли на пистолеты. Промахнулись. Юноша пожал Лермонтову руку и, довольные, разошлись. Симпатии общества были на стороне Лермонтова, чего нельзя сказать про Пушкина в аналогичной ситуации. И время (третья годовщина смерти Пушкина), и место дуэли, и даже обращение к гадалке символичны — сегодня Лермонтова обоснованно заподозрили бы в хайпе. Поскольку информация дошла до инстанций, Лермонтова арестовали. На следствии Лермонтов рассказал, как он благородно стрелял в воздух. Вероятно, Лермонтов был не чужд эффектных поз, поскольку французский юноша, прослышав о благородстве оппонента на дуэли, приезжает, возмущенный, к арестованному с разговорами о продолжении. Лермонтов что-то ему объяснил, юноша успокоился. Но в соответствии с военно-уголовным уставом суд постановил лишить Лермонтова дворянского достоинства, разжаловав в рядовые. И снова ситуация разворачивается к Лермонтову с объятьями: генерал Аудиториата пишет определение по военно-судному делу, в котором ходатайствует о смягчении, то есть, о содержании арестанта на гауптвахте в течение трех месяцев и выписке в армейский полк. За Лермонтова вписывается и великий князь Михаил Павлович. Николай I лично написал на докладе: «Поручика Лермантова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином». Даже без понижения.

— Чем объясняется такое позитивное единодушие, — Василь для повышения качества речи зверски шевелил губами, — и каков был предлог для дуэли?

— Ты не поверишь, но и этот предлог восходит к тому дурацкому стихотворению про невольника чести. Что усугубляет подозрения в намеренном выборе места и времени дуэли. Юноша-щелкопер обиделся за французскую нацию, поскольку в «лермонтовском стихотворении» она, нация, оскорблена. Александр Тургенев просит Лермонтова прислать строфу, чтобы разобраться, бранит ли он французов вообще, или только одного убийцу Пушкина. Текст стихотворения у Лермонтова конечно есть, вне зависимости от авторства. Тот же Тургенев, едва узнав о существовании поэта Лермонтова, в письме от 13 февраля 1837 года уже сомневается в авторстве и подлинности рукописей. Просьба Тургенева в конце 1839 года — это и для нас великолепная возможность получить подтверждение авторства. А что же Лермонтов? «Посылаю Вам ту строфу, о которой Вы мне вчера говорили, для известного употребления, если будет такова Ваша милость». Умница. Его попросили прислать строфу, он ее прислал. Тему авторства обходит, избегая местоимений. А сыну посла устно поясняет, что ничего лично против французов никогда не имел. Поэтому, когда недоразумение рассосалось, а потом обрело новые формы и новый градус из-за какой-то эпиграммы, в конфликте Лермонтов представлял сторону отечественных интересов.

— Ты обронил, что нет текста этого стихотворения, написанного рукой Лермонтова. А в Википедии он есть. — Василь тыкал могучим пальцем в смартфон.

— Понимаешь, какое дело, в доме Лермонтова был обыск, но в деле черновиков нет. Если эти два листа из Википедии принято считать чистовым оригиналом, то объясни, почему графическое оформление на них разное? А на большом экране рекомендую сравнить и почерк этого текста с почерком других рукописей Лермонтова. И подписи сравни.

— Прямо детектив какой-то.

— Да бог-то с ним, со стихотворением. Следи за тем, что проверяемо элементарно. Если усилиями бабушки в 1837 году Лермонтов был восстановлен в гвардии, то через три года — уже после дуэли с сыном французского посла де Баранта — Лермонтова из гвардии снова выставили. Но для новой поэтической звезды России это был единственный минус, ведь за шесть лет службы Лермонтов в звании не приподнялся ни на звездочку, а в гвардии дуэлянт не мог находится по-любому. Много ты слышал об этой дуэли? Но история и с роковой дуэлью тоже отличается от учебно-образовательной. Ведь как в учебниках? Есть два плохих персонажа — царь с Мартыновым, и один хороший — Лермонтов. Но есть еще одна составляющая — обстоятельства. А они бывают парадоксальными. Бывает, вообще никто не виноват, так складывается.

...Семейство Мартынова дружило с семейством Лермонтова. Он, Лермонтов, частенько посещал дом Мартынова, где облюбовал его сестру Наталью, впоследствии графиню Де-Турдоне. А в амурных делах Лермонтова можно было бы назвать неудачливым и посочувствовать, если бы не знать о подлостях, порожденных этими неудачами. Влюбившись в 14 лет, он натыкается на безразличие, спустя годы — у той же девушки — вызвал сильные встречные чувства, а когда до венчания остался шаг, изменил свои планы в оскорбительной форме. Казалось бы, ну, унизил, ну оскорбил, ну, порадовался — отдыхай, удовлетворенный. Так нет же. Когда девушка выходила замуж, Лермонтов продолжал мельтешить и делать гадости. Другую девушку Лермонтов тестировал надменным смехом. Поэтому родня Варвары Лопухиной, услышав об очередном сватовстве, махала руками и слушать ничего не хотела.

Еще в 1837 году Лермонтов пересекся с Мартыновым на Кавказе, куда был жестоко сослан за революционный стих про невольника чести. Позднее, туда же, в Пятигорск, с намерением потреблять нарзан в профилактических дозах, приехал Мартынов-старший. Да с семьей, да с восемнадцатилетней Натали. Лермонтов, который на Кавказе во второй раз, тут как тут, круги нарезает. От избытка чувств-с берется доставить приятелю в воинскую часть ее письмо. Та, чтобы разнообразить досуг брата, вложила в конверт и свой дневник — ну, в котором барышни всякую ерунду записывали, мол, приходил гусар N, шпорами звенел, шутил и был хорош, ой, не могу. А Мартынов-папа, зная, что сынок нуждается, еще и 300 рублей вложил. Повез Лермонтов сию бандероль, а девичий дневник гениталии жжет. Тем более, что и перед Натали Лермонтов зачем-то смеялся, как Гомер. А вдруг в дневничке есть переживания по этому поводу? Распечатал конверт в полном изнеможении, а там, кроме дневника этого сраного, деньги. И обратно-то не залепишь. Приехал. Давай Мартынову впаривать, мол, цыганка-наркоманка из города Тамани его обокрала, а поскольку папенька деньги передавал, то Лермонтов, как человек благородный и жалостливый, своих 300 рублей отдает, вот они.

Мартынов ему: извини братан, ты и так из-за меня мук претерпел, не могу я у тебя денег взять. Лермонтов, понятно, оставить себе чужие деньги тоже не может. Поэтому поступает очень разумно и в высшей степени благородно — эдак швыряет случайным прощелыгам на выпивку.

Ну что ж, деньги немалые, но — с гусарами бывает. А жест красивый. Взволнованный Мартынов о благородстве товарища папеньке отписал, да чтоб не расстраивать старика шальной выходкой достойного человека, делает вид, что с деньгами все нормально. «Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письмо, также пропали; но он, само собой разумеется, отдал мне свои». Папенька в такую историю и сам поверил бы с превеликою радостию, но сынишке объясняет, что Лермонтов о деньгах ничего знать не мог, ибо 300 рублей были вложены молча и без свидетелей.

Пердюмонокль, короче. И живут оне, касатики, дальше, стараясь глазами в глаза не попадать. Да, если бы не Мартынов, Лермонтов мог бы прожить долгую, но не факт, что счастливую жизнь.

Как-то унтер-офицер Ермолаев — а дело было как раз на Кавказе, — взял у рекрута пять (пять) рублей. Был за это разжалован в рядовые и получил 500 шомполов. Деньги обязали вернуть. Если б наказания вычислялись математической пропорцией, Лермонтову маячило бы 30.000 шомполов и ежедневное разжалование в рядовые в течение двух месяцев. Объясняй потом, что интересен был девчачий дневничок. Поведение Мартынова спасло Лермонтова и от разжалования, и от физического наказания, и от срама невероятного. Хотя ситуация дурацкая. А у них, у ровесников, и так в званиях три ранга разницы. И это при амбициях-то Лермонтова, при невероятной избалованности: еще ребенком увидев в зоопарке оленя, сказал «хочу» и оленя получил.

Итак, Лермонтов от конфузливости шутит, Мартынов от конфузливости молчит. Поручик Лермонтов шутит все язвительнее, майор Мартынов молчит все значительнее. Мартынов — орденоносец, а Лермонтова к награде представили, да оказалось, что поручиков так награждают только за особые подвиги. У Лермонтова, похоже, подвиг был не особый. Зато у Лермонтова поэтическая слава. Гордыня распирает. Как-то ехал он из Пятигорска в Георгиевск в одной фуре с тремя офицерами. По дороге так он их достал, что его высадили, а заодно вызвали на дуэль. Все трое. Как д'Артаньяна. Тогда все рассосалось. Но симпатий Лермонтов не вызывал ни у кого. И вот однажды, когда Лермонтов совсем берега потерял, Мартынов на него шепотом цыкнул, поясняя, что терпение не резиновое. Лермонтов губу прикусил, а спустя время — опять за свое. Мартынов помолчал-помолчал, да и намекнул очень ровным голосом, что может доставить неприятность. Но и Лермонтову деваться некуда, он же надменный герой нашего времени, стихи про барса писал — вот и хорохорится, давай, мол, секундантов подгоняй. О'кей, отвечает Мартынов, будут тебе секунданты.

Недельки через две приехали друзья к магматической горе Машук. Поскольку Лермонтов себя виноватым чувствует, а Мартынов стреляет из рук вон плохо, то ничего им не надо. Перетерли бы по-свойски, разъяснили бы историю эту с письмом дурацким, погоготали б, но — у подножья целая гоп-компания: один чувак благороднее другого, сами не призывают к примирению и дуэлянтов смущают.

Это уж потом, на суде, Глебов и Васильчиков мозг включили и ротозеев не выдали, дабы агнцы невинные от жестокого царя не пострадали. Хотя на дуэль агнцы приехали в здравом уме и ясной памяти. В общем, Лермонтову-Мартынову деваться некуда. Стоят с протянутыми пистолетами, стрелять не хотят. Лермонтов, как в кино, вишни ест, а Мартынов и вовсе молчит.

Зеваки уж ропщут, промокли, караул устал, кто-то из секундантов подначивает, надо кончать, а кто-то давай кашлять. Прозвучал выстрел, Мартынов подбежал, Лермонтов ногами подрыгал и затих. С места дуэли Мартынов прямиком к коменданту — такое дело, но хочу, чтоб меня, демобилизованного, предали не гражданскому суду, а военному, чтобы по всей строгости смутного времени. Теперь, вместо Лермонтова, уже Мартынова приговорили к лишению чинов и всех прав состояния.

На следствии оказалось, что Лермонтов говорил своему Васильчикову: «Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что, чувствую, рука моя на него не поднимется». Мартынов убивался: «Передай мне об этих словах Васильчиков или кто другой, я Лермонтову протянул бы руку примирения».

Но всем было не до них, все были преисполнены дуэльной патетики, каждый прикидывал, с каким бы лицом сам стоял в роковую минуту, эффектно думая про чаши весов — на одной, значит, жизнь, а на другой-то честь, бля, и достоинство.

Никто из этих балаболов палец о палец не пошевелил. Даже труп оставили на месте из-за грозы. Потом они напишут мемуары, они же свидетели, очевидцы. Бесспорно одно: метафизика. Ведь поехал Лермонтов на Кавказ, с мутным шлейфом «невольника чести», с мутным шлейфом невольника чести и погиб. Вот так слово и отозвалось. Не должен художник ходить не своими путями, чревато. В итоге получилось все глупо, курьезно, как бы потом эту историю не подкрашивали. О да, виновным сделали Мартынова, ну и царя проклятого, он же поэтов ненавидел.

Кстати, о злобном царе. Генерал Вельяминов как-то процитировал слова императора: «Сегодня я получил грустное известие: поэт наш Лермонтов, подаривший России такие великие надежды, убит на поединке. Россия в нем многое потеряла».