Есенин Сережа Александрович

...Как известно, советская власть любила убивать поэтов. Бывало, как увидит поэта, так и убьет. Вот и Сережу Есенина убили. Сталин убил. За что? Да боялся его Сталин, завидовал и ненавидел. За талант. Но уже с хрущевских времен в каждой интеллигентной квартире висел фотопортрет Есенина с курительной трубкой.

Впрочем, вопросы остались. Почему всех остальных советская власть убивала нормально, в сырых казематах, а Есенина как-то изощренно, в гранд-отеле? Этот буржуазный шарм на столетие запутал элементарную историю, придав всему делу невероятную интригу. Нина Александрова, биограф Есенина, — а по псевдониму Нина Грацианская! — повествует, как 27 февраля 1918 года в Большой аудитории Политехнического музея состоялось избрание Короля поэтов. Венком «Короля» увенчан был Игорь Северянин. Вторым к финишу пришел Владимир Маяковский, третьим — Василий Каменский. Северянину был 31 год, Маяковскому 25, Каменскому 33. А награды вручал Есенин, которому 22. Лауреаты имели в активе по десятку книг, Есенин одну. Маяковский к тому же основательно засветился и в кинематографе. Награждавший всех их Сережа начал профессиональную деятельность за четыре года до этого, опубликовав свои стихотворения в детском журнале. Пытался печататься в «Рязанском вестнике», но редактор отмахнулся. Конечно, летом 1916 года Есенин читал стихи девочкам из царской семьи (Есенин дважды выезжал с санитарным поездом за ранеными, в то время, как Гумилев получал Георгиевские кресты на фронтах Первой мировой), но в 1918 году о девочках лучше было не упоминать.

Сергей Есенин не без проблем закончил церковно-приходскую школу в Рязанской губернии, приехал в Москву, устроился в мясную лавку, а через четыре года уже венки лучшим поэтам страны раздает.

Правда, после мясной лавки Есенин в типографию устроился, поближе к литературе, зазнобу завел, женился, народил сына. Через месяц, глядя на пеленки-распашонки, решил, что из Москвы надо уезжать в столицу, то есть в Петроград, ибо в Москве его лиру не ценят. Поехал в Петроград, ближе к литературной среде — с твердым намерением вращаться. Утром 9 марта 1915 года прямо с Николаевского вокзала отправился к Блоку, не застал, оставил записку, мол, зайду в 4 часа. Нагловато, ибо Блок небожитель, к нему без приглашения не ходют. Читал стихи Блоку и Городецкому. Блок, вроде, заинтересовался, но Городецкий заинтересовался больше. Голубоглазый юноша со светлыми кудрями произвел на Городецкого неизгладимое впечатление. А был-то Городецкий педераст. И стали Есенин с Городецким жить-поживать. Городецкий ухаживал за белокурым юношей и всячески помогал ему публиковать стихи в петроградских журналах. Городецкий ввел Есенина в поэтические салоны Петрограда, в одном из которых произошло знакомство с Клюевым. Клюев так же как Городецкий был педерастом и так же, как и Есенин носил косоворотку. Вот и стали Есенин с Клюевым жить-поживать.

«Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи» — вспоминал Городецкий, всхлипывая и запрокидывая голову.

О, как Клюев ухаживал за белокурым юношей, как помогал ему продвигаться по поэтической стезе. Именно благодаря Клюеву удалось Есенину и от армии увернуться, и стать наконец известным в литературной тусовке Петрограда, и быть представленным императорской семье. Косили они с Клюевым, в вышиванках, под поэтов исконных да посконных, Клюев в лучшем ателье даже специальные костюмы для них заказал, а-ля рус, а спустя время Есенин Клюеву алаверды бритвенный набор подарил с рекомендацией сбрить старообрядческую бороду: «Поэзия должна быть совсем другой».

С приходом Февральской буржуазной революции Есенин стал имажинистом и бросил Клюева в косоворотке а-ля рус. «Мой совенок, птаха моя любимая!» — запишет Клюев, рыдая.

Период правления Временного правительства Есенин отметил женитьбой на Зинаиде Райх, члене партии эсеров, впоследствии известной актрисе. Известной, но бездарной. Впрочем, она его кормила-поила, перепечатывала стихи на машинке. Есенин, погулявши, бывало, с Мариенгофом, бил социал-революционерку Райх. Она была всецело невинна, но он бил. А спустя годы писал угрожающе: «Вы помните, Вы все, конечно, помните». Когда власть взяли большевики, эсеры и впрямь оказались врагами революции. Есенин понял, что надо перебираться в столицу, то есть в Москву. От машинистки Райх он ушел благородно — не претендуя ни на одного из двоих детей, которых родила ему Зинаида. А поскольку большевики легализовали мужеложство (единственное из социальных достижений большевиков; отмена классовых сословий и прочее состоялось до того), Есенин, расценив это как мейнстрим, сходится с Мариенгофом. И стали они жить-поживать. Все у них было общее. Потому что ничего своего у Есенина не было. Они вместе завтракали, гуляли и даже одевались одинаково, как близняшки.

И вот однажды неведомо зачем Мариенгоф тоже решил пожениться на актрисе. О, тут пришла очередь Есенина расстраиваться и негодовать: а где, на какие гроши ему теперь харчеваться? «Возлюбленный мой! дай мне руки — я по-иному не привык» пишет Есенин и в отместку сходится с членом партии РСДРП(б), сотрудником ЧК Бениславской. Бениславская бегает по редакциям, ведет переговоры, пробивает публикации. Вследствие чего у Есенина родился сын от поэтессы и переводчицы Вольпин. В связи с чем Есенин женится на Айседоре Дункан. Которая годится ему в мамы.

Наступает пора НЭПа, и теперь Есенин не просто Есенин, а Есенин-Дункан. Понтовые гетры, галстук-бабочка. Пару лет — Германия, Бельгия, Франция, Италия, США, — он живет за ее счет и негодует: басурмане безразличны к русской поэзии. Раненый безразличием, Есенин-Дункан бухает и бьет Дункан-Есенину по харе. Эту народную русскую забаву прогрессивная американская танцовщица воспринимает без задора. Как они умудряются скандалить, не понимая ни слова — загадка. В свою очередь мудреные танцы Дункан в пролетарской России тоже не нашли должного отклика, и Дункан, пресыщенная русской экзотикой, уезжает к себе за океан одна, оставив Есенина с его причудами и ранимой душой.

Ах так? И Есенин женится на внучке Льва Толстого.

Как явствует из товарищеского письма, внучка Толстого на хрен Есенину не нужна. Она нужна для другого. Для имиджу, как выразилась бы Айседора Дункан. Впрочем, деньги Толстой тоже не лишние: Есенин ушел от нее, почистив счета. Есенин уходит уже с пятью чемоданами, один из них особенно большой. И это не было неожиданностью; Сережа и наряды Дункан втихаря продавал. А, может, благородно дарил. Бениславской же Есенин дарит Библию, где подчеркнуто: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел». Бениславская после смерти Есенина отдавала его долги.

Был ли Есенин педерастом по призванию, или по необходимости, теперь уж и не понять. Но только сферу половых отношений — и с теми, и с теми, — использовал он самым продуктивным образом. Сережа с неприличной страстью посвящал стихи-поэмы-книги то руководителю Ленинградского Госиздата, то главреду журнала «Красная новь», то секретарю ЦК компартии Азербайджана. Это, конечно, как содомия не квалифицируется, но выглядит тоже непристойно. «Анну Снегину» — поэму о первой и безответной любви — Есенин посвятил члену бюро Петроградского Комитета РСДРП(б), автору «Краткой истории партии коммунистов». Ленина в стихах величал с фривольной нежностью: «Застенчивый, простой и милый». А в кулуарах власть ругал. Был Есенин виртуозом перевоплощения и вранья. Одним рассказывал, как целовался с юной княжной, другим рассказывал, что попал в штрафбат за отказ писать по просьбе царя стихотворение.

«Я видел, как Есенин бил стекла, но я ни разу не видел, чтобы Есенин порезался». Это Мариенгоф.

После знакомства с Есениным Федор Сологуб отметил, что его крестьянская простота наигранная и фальшивая. Неподдельная в нем только жажда признания и славы. Есенин прямо наставлял Асеева: «На фунт помолу нужен пуд навозу — вот что нужно. А без славы ничего не будет!»

Ахматова тоже отмечает его ролевые игры, мол, наедине с ней Есенин был учтив и трогателен, а при встрече в Летнем саду, уже с цилиндром на простонародной голове, окруженный спутниками да спутницами, продемонстрировал нарочитое хамство. «Слишком уж он был занят собой. Одним собой. Даже женщины его не интересовали нисколько. Его занимало одно — как ему лучше носить чуб: на правую сторону или на левую?»

«Знаешь, и сапог-то я никогда в жизни таких рыжих не носил, и поддевки такой задрипанной, в какой перед ними предстал. Говорил им, что еду бочки в Ригу катать. Жрать, мол, нечего. А в Петербург на денек, на два, пока партия моя грузчиков подберется» — цитирует Есенина Мариенгоф. И продолжает: «А какие там бочки — за мировой славой в Санкт-Петербург приехал, за бронзовым монументом…»

Талантливый человек талантлив во всем. Адаптивность Есенина к ситуациям и условиям восхищает. Надумал Есенин выпустить свою книжку в издательстве «Трудовая артель художников слова», а бумага-то на строжайшем учете. Есенин в длиннополой поддевке, причесанный по-крестьянски — в Президиум Московского Совета. Стоит, кланяется, просит сделать божескую милость и отпустить бумаги для крестьянских поэтов Христа ради. А сам с десятилетнего возраста принципиально не носит крестик. Таким маскарадным способом был проложен путь для первой книги Есенина.

При необходимости Есенин менял крестьянскую косоворотку на костюм, рабочую кепку на котелок, не боясь выглядеть комично. При смене социального заказа окающий фольклорный херувим легко превращался в отпетого хулигана. Соответственно — дрался. Гражданская война, голод, эпидемии и кровавый беспредел, а Есенин только успевал менять имидж, жен, да партнеров. И неудивительно, что за два отчаянно-педерастических года Есенин вырос из застенчивого подростка с провинциальным узелком, в косоворотке и стихами о тихой родине в председательствующего на историческом турнире поэтов. Уже в первых публикациях вчерашний второгодник подписывается Аристоном. То есть самый лучший, по-гречески. «…Такая черная злоба. Зависть. Он всем завидует… Врет на всех, он ни одного имени не может спокойно произнести…» Это Ахматова о Есенине. Кстати, дрался Есенин тростью.

Всем, погруженным в проблематику литературного процесса, хорошо известно, что зачастую не талант выносит поэта на вершину социального успеха, а социальная адаптивность, которую тоже можно назвать талантом. Именно сочетание пробивных качеств с творческим потенциалом дает нужный эффект. Иногда на алтарь амбиций художнику приходится класть все. Вернее, художник-то надеется на свой артистизм, рассчитывает только сделать вид, мимикрировать, переиграть дьявола — а дьявол, что ж, соглашается. Иногда альянс с дьяволом заключается вполне сознательно и честно: продаю, мол, душу за успех.

У Гете история такого контракта описана подробно. Человек, поцелованный Богом, входит в альянс с конкурирующей стороной, ибо считает, что поцелуя недостаточно и, желая от жизни дополнительных бонусов, теряет главное, смысл жизни.

Внук трактирщика, Гете знал, о чем пишет: Гете вступил в масонскую ложу «Amalia aux Trois Roses» в 1770 году в Страсбурге, а в 1783 году Гете вступил в ложу «Веймар» и фактически стал главой правительства Веймарского герцогства.

Максим Горький, сугубо пролетарский писатель и член ложи Великий Восток с 1908 года, стал властителем дум и богатейшим человеком советской России. Имел даже соответствующую икону (на адописных иконах под красочным слоем находилось изображение дьявола; а еще бывали иконы и вовсе откровенные). Горький не был жадным и даже предлагал эту икону своему другу в целях карьерного роста. Испуганный друг отказался, хоть был литератором. Сегодня имя его забыто и ничего никому не говорит.

Вольный каменщик Александр Блок воспевал историческую необходимость кровавых метаморфоз и готовил для Временного правительства отчет чрезвычайной следственной комиссии по расследованию преступлений царского режима — с целью подвести юридическую базу под арест царя и его семьи. Приход к власти большевиков воспринял еще радостнее, тем более, что в юридических обоснованиях для расстрела царской семьи большевики не нуждались. Зато имя Блока было поднято советской властью на небывалую высоту...

И до чего же советская власть любила убивать поэтов. Но Есенин-то виртуозно находил общий язык с властью. С любой. Царская семья, или убийцы царской семьи — для всех Сережа был подкупающе мил.

Благодаря поэтическому таланту Есенина мы убеждены, что 26 бакинских комиссаров расстреляли англичане. Но, во-первых, в том регионе было всего 9 комиссаров, а во-вторых, кто расстрелял вышеупомянутых до сих пор не ясно. Баку — это нефть. И за нее в 1918 году развернулась невероятная свара: британцы, турки, дашнаки, азербайджанцы, дагестанцы, местный Совнарком и Совнарком московский. Есть серьезные основания предполагать, что расстрел 26 состоялся согласно приказу из Москвы. Так что «поэма о 26» очень похожа на заказ — чтобы поставить акцентированную точку в этом историческом тумане.

Троцкий восхищался Есениным, и Есенин восхищался Троцким. Со спецпропуском Есенин провожает Ленина в последний путь. Но вспоминал ли Есенин (а если вспоминал, то как) тех девочек в Царском Селе, которым посвящал некогда стихи и получил в награду перстень? При новой власти Есенин частенько знакомился с девушками под предлогом посмотреть расстрелы (его личным другом был Яков Блюмкин). Когда Есенин не по-детски пьет, члены правительства Радек, Раковский и Дзержинский пекутся о его здоровье. Через месяц после похорон Ильича Сережа сам лежит в больнице, причем, в Кремлевской. И хотя за время его пребывания только в Москве на Есенина было заведено тринадцать уголовных дел, Есенин неуязвим, как масленок на тарелке. Но, утверждает дьявол, на всякую гайку найдется свой болт.

Толстой перед смертью тронулся рассудком, и вселенский писатель помер как бомж, на вокзальной лавочке; Горький, прежде чем испустить пролетарский дух, пару часов изощренно и непрерывно матерился; Блок перед смертью тоже страдал рассудком, но с прояснениями: последним пожеланием поэта было уничтожение всего тиража «Двенадцати». Кончина Есенина так же была не простой, хоть и не столь загадочной, как ее чертят-малюют.

Есенин мистически боялся двух вещей — сифилиса и милиционеров. Сифилиса — понятно, а почему милиционеров? Интуиция у парня работала. Смерть Есенина приписывают ОГПУ — что вполне логично, хоть и не связано это ни с какими политическими убеждениями. Не было у Есенина никаких убеждений.

А чем жил поэт Есенин? На какие средства его легендарные загулы? С переездом в Петроград, ясно дело, жил как содержанка. А в голодные постреволюционные времена? В ресторан эпохи НЭПа в лапотках не зайдешь.

За последние 3-4 года жизни Есенин побывал в Средней Азии, на Урале, в Ташкенте, Самарканде, Азербайджане, трижды посетил Кавказ, пять раз съездил в Ленинград, семь раз был в Баку и семь на Рязанщине. С какой целью? Поэтические чтения в Ташкенте-Самарканде?

Еще в 1919 году Луначарский вписал Есенина в состав творческого десанта: ездят они, значит, на поезде с транспарантами и песни под гармонь поют, стихи громкие читают, фокусы революционные показывают. И, главное, так удобно на этом поезде перевозить ситец и парчу, бусы и свистульки, сало и рыбу, муку и сахар, короче, все, на чем можно приподняться и что зацепит прагматичный крестьянский ум. Ум у Есенина был прагматичный. Но как перевозить товар без агитпоезда? Да и для товарооборота нужны финансы. А они аккумулировались у новой власти, особенно у фискальных и силовых структур. То есть, в ОГПУ. А у Есенина там друзья. Кстати, «Англетер» — это ведомственная гостиница, и абы кого в ней не селили. А в свой роковой визит проживал он там даже без оформления.

Не смотря на привычку убивать поэтов, советская власть, когда наладилась литературная индустрия, платила им невероятно хорошо. Есенин был талантлив, хоть вкус его и не был безупречным: «приблизившись к стене» это перебор. Есенин получал рупь за строчку и при желании мог, как Маяковский, своей любовнице подарить автомобиль. Но у Есенина от вселенского успеха снесло крышу, и он пишет стихи перед зеркалом: «худощавый и низкорослый, средь мальчишек всегда герой». И снова перед зеркалом: «хочу я быть певцом и гражданином, чтоб каждому, как гордость и пример». И опять перед зеркалом: «в переулках каждая собака знает мою легкую походку». И совсем перед зеркалом: «я поэт! в глазах моих прозрения дивных свет». И вообще перед зеркалом: «прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист». Перед зеркалом неизменно, методично, убежденно: «я отважный и гордый, только новью мой брызжет шаг». Пишет, поправляя прекрасный чубчик и вздорно поднимая бровь. Пишет громко. Соответственно, обозначилось и серьезное увлечение, съедавшее все деньги — алкоголь.

Теперь шаги Есенина брызжут не только новью. Друзья-то они, друзья, но деньги дисциплину любят: социализм — это контроль и учет. Есенин, став всероссийским поэтом, да при поддержке-то первых лиц, пьет навзрыд. А у пьющего какая ж дисциплина, какой учет? Костюмы-маникюр-прически тоже деньги съедали, но алкоголь съедал все. Короче, попадает Серега на бабки. Серьезно попадает. Счетчик включили. Серега приобрел наган и ждет от родственника перевода — 650 рублей. А братве без разницы, великий ты, или какой. Деньги нужны вчера. Серега в бега, по знакомым, по психушкам прячется — глаза круглые, сам бледный, ничего толком не рассказывает. Но свидетели свидетельствуют: когда он последний раз в Ленинград ехал, в поезде разыгрался конфликт как раз с двумя ОГПУшниками.

Ну, короче, стали ребята в ведомственной гостинице мять Серегу, а он, здоровый, гад, сам кого угодно завалит. Помяли Серегу крепко, с избытком, лицо проломили, высадили глаз — Исидор Золотаревский, который снимал посмертную маску, вообще не понял, кто перед ним. Есенина с проломленным лицом подвесили к трубе. Обычное дело, даже банальное. Беспорядок, конечно, в номере, но пацаны протокол как надо оформили: мол, до свиданья друг мой, до свидания, все признаки суицида.

Все равно красиво получилось, пафосно. Туман неясности, глубокомысленный шепот, девушки в слезах. Но Кого Есенин в своей косоворотке переиграть-то хотел? Обыватель пухленький, бабы истеричные за эти голубые глазки, за кудри светлые, за декламацию возвышенную готовы простить Есенину любые тяжкие, любые формы человеческой деградации. А у дьявола все по прейскуранту, все четко: чем больше услуга, тем выше плата. Не спроста Есенин от крестика отказался.