Суинбёрн  Предсмертная песня (с французского) 1795

(С английского).

В дни, когда вдруг умерли наши розы,
я взглянул на мёртвое нынче лето;
обратился к берегу моря взором,
молча глядя, как полыхают краски:
будто пламя ярости в львином взгляде...
Приоткрылись веки заката в небе.
Cлышу вскоре якобы плещет влага,-
льётся, ноги ангелов омывает.
Много всех их, грянули сразу вместе.
Слышу: ветер мечется, ветви машут;
всюду тряска, трепетный плеск и тени.
Вижу землю, смятую горней ратью.
Нивы щедро залиты лунным светом.
Пресной влагой полнится сеть каналов.
Ветры морщат походя гладкость плёсов;
мчатся сразу всякие, отовсюду.
Южный ветер холоден, как другие...
Слышен голос, дерзностный, наглый, громкий:
"Лета нет уж. Солнечный жар затушен.
Будто листик, сморщился год и вянет.
Сняты вишни, яблоки, груши, сливы
с тысяч ветвей. Нечего больше сбирать.
Сникли маки, ирисы - цвета уж нет.
Всё сменилось, прошлого не возвратить,
лишь огарок тлеется в стылом пепле.
Дальше будут зимние дни да стужа,
вместо красок - оттенки льда и снега.
А не вянут осенью лишь подделки -
цветики, что склеены из бумаги.
Эти ярче красками настоящих,
росших на поле, глядя в звёзды неба.
Луч скользнул до дальней ветренной кромки,
там возникла Лилия - вдруг - из пены,
прямо сразу, в нищенски бедном месте,
в мутной жиже, в пустоши, где нет пастбищ...
Зимний месяц царствует. Очи плачут.
Слёзы льются, катятся, лижут щёки .
Холод прочно панцирем их скрепляет...

Swinburne Hendecasyllabics

In the month of the long decline of roses
I, beholding the summer dead before me,
Set my face to the sea and journeyed silent,
Gazing eagerly where above the sea-mark
Flame as fierce as the fervid eyes of lions
Half divided the eyelids of the sunset;
Till I heard as it were a noise of waters
Moving tremulous under feet of angels
Multitudinous, out of all the heavens;
Knew the fluttering wind, the fluttered foliage,
Shaken fitfully, full of sound and shadow;
And saw, trodden upon by noiseless angels,
Long mysterious reaches fed with moonlight,
Sweet sad straits in a soft subsiding channel,
Blown about by the lips of winds I knew not,
Winds not born in the north nor any quarter,
Winds not warm with the south nor any sunshine;
Heard between them a voice of exultation,
"Lo, the summer is dead, the sun is faded,
Even like as a leaf the year is withered,
All the fruits of the day from all her branches
Gathered, neither is any left to gather.
All the flowers are dead, the tender blossoms,
All are taken away; the season wasted,
Like an ember among the fallen ashes.
Now with light of the winter days, with moonlight,
Light of snow, and the bitter light of hoarfrost,
We bring flowers that fade not after autumn,
Pale white chaplets and crowns of latter seasons,
Fair false leaves (but the summer leaves were falser),
Woven under the eyes of stars and planets
When low light was upon the windy reaches
Where the flower of foam was blown, a lily
Dropt among the sonorous fruitless furrows
And green fields of the sea that make no pasture:
Since the winter begins, the weeping winter,
All whose flowers are tears, and round his temples
Iron blossom of frost is bound for ever."

Примечание.
Hendecasyllabic - гендекосиллаб. Это античный размер стиха, изобретённый в
древней египетской Александрии поэтом Фалеком. Сапфо и поэт Алкей вели переписку
между собой в стихах, пользуясь этим размером. Этим греческим размером овладели затем латинские поэты Катулл и Луксорий. Этот метр оказался пригоден и для русских стихов. Пример его употребления показал Валерий Яковлевич Брюсов.
Гендекосиллаб - это пятистопный одиннадцатисложник. В стихе пять стоп: четыре
хорея и один дактиль. Они могут применяться в разных сочетаниях. Другое название
этого метра - сапфический размер.

Суинбёрн Перед расставаньем
(С английского).

Два месяца среди медовых сот -
но утомляет даже наслажденье,
и скука настаёт от повторенья,
хоть эта сладость пурпуром цветёт.
Пьянея, нужно знать рубеж.
Не первый поцелуй уже не свеж.

В рутине - скука. Я её не снёс,
но не прошу тебя о пылкой страсти.
Привычна горечь после сласти...
Нет ! Лучше плачь. Пусть будет больше слёз,
и станут радостью для глаз
потоки всех смываемых прикрас.

Нам всем знаком обычный сельский труд:
идёт косьба - лежат цветочные головки.
Их ценят лишь для сенозаготовки,
да топчут, сушат, граблями гребут.
Косьба важна - как и жнитво.
Былая страсть не мучит никого.

Твой облик изучил я наизусть,
по взмаху век умел постичь все чувства.
Творения великого искусства
в сравнении с тобой приводят в грусть.
Кто ж скажет, отчего
мог разлюбить такое существо ?

Любовь ли это всё, о чём сказал ?
Нет ! Свойств для совпаденья не хватило.
Я днём без сил, и ночь не пособила,
чтоб в чувствах был заветный идеал:
подобие медовых сот,
чтоб тёк в уста один пчелиный мёд.

Не знаю, будет ли в твоих кудрях
ещё и пурпур и былая пряность -
и та твоя раскованная рьяность
в заботливых внимательных глазах...
А нынче - жаль, и не секрет
любви в восторгах и лобзаньях нет.

Swinburne Before Parting

A month or twain to live on honeycomb
   Is pleasant; but one tires of scented time,
   Cold sweet recurrence of accepted rhyme,
And that strong purple under juice and foam
Where the wine’s heart has burst;
Nor feel the latter kisses like the first.

Once yet, this poor one time; I will not pray
   Even to change the bitterness of it,
   The bitter taste ensuing on the sweet,
To make your tears fall where your soft hair lay
All blurred and heavy in some perfumed wise
Over my face and eyes.

And yet who knows what end the scythed wheat
   Makes of its foolish poppies’ mouths of red?
   These were not sown, these are not harvested,
They grow a month and are cast under feet
And none has care thereof,
As none has care of divided love.

I know each shadow of your lips by rote,
   Each change of love in eyelids and eyebrows;
   The fashion of fair temples tremulous
With tender blood, and colour of your throat;
I know not how love is gone out of this,
Seeing that all was his.

Love’s likeness there endures upon all these:
   But out of these one shall not gather love.
   Day hath not strength nor the night shade enough
To make love whole and fill his lips with ease,
As some bee-builded cell
Feels at filled lips the heavy honey swell.

I know not how this last month leaves your hair
   Less full of purple colour and hid spice,
   And that luxurious trouble of closed eyes
Is mixed with meaner shadows and waste care;
And love, kissed out by pleasure, seems not yet
Worth patience to regret.

Перед расставаньем. (Второй вариант).

Два месяца среди медовых сот,
но устаю и в сладком упоенье
от мерности и рифм стихотворенья,
и пурпурный напиток не влечёт,
а в пьяном сердце - будто брешь:
не первый поцелуй уже не свеж.

Не поцелуя жду - я жажду слёз.
Не нужно повторений страсти,
раз горечь возникает после сласти.
Пусть влага умягчает нежность кос,
что вьются с ароматом каждый раз
вблизи моих лица и глаз.

Хлеба созрели - жатва, суета.
Разинув рты легли дурные маки,
ведь сеяли и жнут лишь только злаки.
А мак - сорняк, и вянет красота..
Лежит у ног. Топчи его, дави !
Кому есть дело до былой любви ?

Тень губ твоих я знаю наизусть.
По взмаху век могу познать все чувства.
В сравнении с тобой приводят в грусть
творения великого искусства.
Не знаю разлюбил я отчего
такое существо.

Где ж тут любовь ? Я зря её искал.
Всех нужных свойств для сходства не хватило.
Ночь - не помощница, а день - без силы;
и чувствам не открылся идеал -
подобие медовых сот,
чтоб тёк в уста один пчелиный мёд.

Не знаю, будет ли в твоих кудрях
и дальше пурпур и былая пряность
и та твоя раскованная рьяность
в тревожных и внимательных глазах.
Любовь в восторгах - сладостная снедь,
но всё ж о них не стоит сожалеть.

(Любовь в сплошных лобзаниях - елей,
но стоит поискать ещё милей.

Любовь, чей смысл в лобзаниях, - сладка,
но разойтись - беда невелика.

Любовь в восторгах - это благодать,
а кончится - к чему себя терзать ?).

Суинбёрн Любовь на подмостках
(С английского).

Они затеяли сценический бурлеск:
решили показать свой королевский блеск.
Пусть лёгкий смех сметает все рыданья
о лучших днях при грустном расставанье !

Порой, утехам вслед, лишь боль терзала,
а в долгих радостях таилось жало.
Игра ! - Полулюбовь ! Актёр - полукороль,
и королева лишь играет эту роль.

Спектакль идёт - внушает им то смех, то плач. -
Что ж ? Убивай дружка, жури, забавь, дурачь !
Сплетай ему сплошную паутину -
пускай порвёт - изведает кручину.

Что значат годы ? Им нет смысла угасать.
Любовь живёт, хохочет, стонет, манит вспять.
Актрисе внятно то, чему нет меры...
Спектакль сыграла только ради кавалера.

Swinburne Stage Love

WHEN the game began between them for a jest,
He played king and she played queen to match the best;
Laughter soft as tears, and tears that turned to laughter,
These were things she sought for years and sorrowed after.
Pleasure with dry lips, and pain that walks by night;
All the sting and all the stain of long delight;
These were things she knew not of, that knew not of her,
When she played at half a love with half a lover.
Time was chorus, gave them cues to laugh or cry;
They would kill, befool, amuse him, let him die;
Set him webs to weave to-day and break to-morrow,
Till he died for good in play, and rose in sorrow.
What the years mean; how time dies and is not slain;
How love grows and laughs and cries and wanes again;
These were things she came to know, and take their measure,
When the play was played out so for one man’s pleasure.

Cуинбёрн  Росянка
(С английского).

В росянке зелень чуть желта,
красны, слегка колючи губки.
Места вокруг обычно хлюпки:
в болоте влага разлита.
Ходи с опаской - кости хрупки.

Вопрос: а травка ли она ?
Спроси у лета о росянке.
Мох густо вырос на полянке:
так та и в зной защищена.
У мошек меж цветов - гулянки.

Дух вереска глубок и жгуч,
к тому ж он и удушлив тоже:
велит покорствовать, тревожа.
А у росянки дух живуч -
она с морской травою схожа.

У нас, людей, несчастный вид.
Воспоминанья и мечтанья
вопят о жажде состраданья -
так август клюкву нам дарит,
как утешает щедрой данью.

А ветер мечется в лужках,
как будто силится укрыться
от ног отбившейся телицы,
не то, как стайка вольных птах
шныряет в островке пшеницы.

Росянкой названный цветок -
забавнейший жилец трясины -
привольно дышит до кончины,
и людям даже невдомёк
не страждет ли и в чём причины.

Росянка - дочь прекрасных дней !
Полроста набрала в апреле,
когда весной ручьи запели,
и силы набрала полней
к июньским дням... Достигла цели.

О красногубые уста !
Не прячьтесь от меня в лабазник.
Ты знаешь всё, цветок-проказник.
В ком и любовь и красота ?!
Чьё имя и лицо - мой праздник ?

Но солнце жгло во весь свой пыл.
Твои цвета болото смыло.
В тебе не стало юной силы,
и август мало пособил. -
Ты милую мою забыла !
 
Algernon Charles Swinburne The Sundew

A little marsh-plant, yellow green,
And pricked at lip with tender red.
Tread close, and either way you tread
Some faint black water jets between
Lest you should bruise the curious head.

A live thing maybe; who shall know?
The summer knows and suffers it;
For the cool moss is thick and sweet
Each side, and saves the blossom so
That it lives out the long June heat.

The deep scent of the heather burns
About it; breathless though it be,
Bow down and worship; more than we
Is the least flower whose life returns,
Least weed renascent in the sea.

We are vexed and cumbered in earth's sight
With wants, with many memories;
These see their mother what she is,
Glad-growing, till August leave more bright
The apple-coloured cranberries.
 
Wind blows and bleaches the strong grass,
Blown all one way to shelter it
From trample of strayed kine, with feet
Felt heavier than the moorhen was,
Strayed up past patches of wild wheat.

You call it sundew: how it grows,
If with its colour it have breath,
If life taste sweet to it, if death
Pain its soft petal, no man knows:
Man has no sight or sense that saith.

My sundew, grown of gentle days,
In these green miles the spring begun
Thy growth ere April had half done
With the soft secret of her ways
Or June made ready for the sun.

O red-lipped mouth of marsh-flower,
I have a secret halved with thee.
The name that is love's name to me
Thou knowest, and the face of her
Who is my festival to see.

The hard sun, as thy petals knew,
Coloured the heavy moss-water:
Thou wert not worth green midsummer
Nor fit to live to August blue,
O sundew, not remembering her.