Франсуа Коппе Бабки (Избранное)

Франсуа Коппе Бабки
(С  французского)

Селения совсем пусты в конце июля.
Давно уж облака всё небо затянули,
и с Запада вот-вот гроза придёт в наш край.
Разумный сеятель встречает урожай.
Жнут хлеб, затем пойдёт уборка винограда.
Здесь косы точатся, а там готовят склады.
Крестьяне тешатся, хлопочут на заре
быстрей воздать почёт отрадной им поре.
Пока все трудятся, у хижин в деревушке
остались только лишь убогие старушки,
сидят на солнышке. Их челюсти дрожат,
и битвами, что шли столетия назад,
расписаны пестро базарные их шали.
Старушек скорчил труд, а годы вниз прижали.
Одеты во фланель, при палке и в чепце,
они весь божий день проводят на крыльце.
Без мыслей в голове, обычно молчаливо
всё улыбаются, и будто бы счастливы,
смотря на солнышко, ласкающее храм
и давшее свой свет и гроздьям и хлебам.
Сейчас для бабушек бесценная пора.
Им стали тягостны сплошные вечера
в беседах у огня. Они отговорили.
Старик-супруг давно покоится в могиле.
Дочь стиркой занята, лелеет лозы зять.
На сердце тяжело, но стоит ли страдать ?
Ведь солнце – щедрое. В его лучах отрада.
А прежде бабушек так радовали чада.
Сердца у стариков в спокойных деревнях
стучат без суеты, по нраву старым взмах
и непрестанное качанье колыбели,
но выросли птенцы, взвились и полетели.
И делать нечего заботливым рукам;
и впавшим снова в детство старикам
уж больше не дают первейшей той игрушки.

Могли бы прялку взять, могли б вертеть коклюшки.
Увы ! Глаза уже не могут им служить.
Устали пальцы прясть, и непослушна нить.
Их руки высохли и мечены печатью
бесчисленных утрат, похожих на проклятье.
Они свою родню сносили на погост,
одевши в сотканный когда-то ими холст.

Но всё ж ни боль утрат, и даже гибель сына,
ни злая нищета, ни павшая скотина,
ни голод в горький год плохого урожая,
ни безотказная работа полевая,
ни дочь – уехала в служанки, и молчок,
ни тысяча других мучений и тревог,
причина тайных слёз, когда хоть лоб об стену,
ни молния с небес, пожёгшая всё сено,
ни всё, что им твердит о невозвратных днях
на местном кладбище, где тихо тлеет прах,
(там часто детвора играет без догляда,
там в диких зарослях травы и винограда -
знакомые кресты, и под каким-то – муж ) –
ничто уж не мутит их христианских душ.
Им только бы присесть у дома на крылечко,
смотреть на тёплый юг и поберечь сердечко.
Сердцам тех героинь пора уж отдохнуть.
Желаний больше нет. Исхожен тяжкий путь.
Теперь бы им глазком следить благоговейно,
как утки возятся у мутного бассейна,
послушать, что поёт хор прачек над рекой,
взглянуть, как поведут коней на водопой.
На бледных лицах – дрожь и детская улыбка,
Доброжелательность, как всё вокруг ни зыбко.
Забыты, кажется, все беды прошлых лет.
Навек всё прощено, хотя так тяжек след.
Но, слава Господу, все прежние ненастья
умчались, минули. А старость – это счастье.
Крестьянской бабушке – за восемьдесят лет,
и солнце , верный друг, несёт тепло и свет.



Francois Coppee Les aieules

A Madame Judith Mendes

A la fin de juillet les villages sont vides.
Depuis longtemps deja des nuages livides,
Menacant d'un prochain orage a l'occident,
Conseillaient la recolte au laboureur prudent.
Donc voici la moisson, et bientot la vendange
On aiguise les faux, on prepare la grange,
Et tous les paysans, des l'aube rassembles,
Joyeux, vont a la fete opulente des bles.
Or, pendant tout ce temps de travail, les aieules
Au village, devant les portes, restent seules,
Se chauffant au soleil et branlant le menton,
Calmes, et les deux mains jointes sur leur baton,
Car les travaux des champs leur ont courbe la taille.
Avec leur long fichu peint de quelque bataille,
Leur jupe de futaine et leur grand bonnet blanc,
Elles restent ainsi tout le jour sur un banc,
Heureuses, sans penser peut-etre et sans rien dire,
Adressant un beat et mystique sourire
Au clair soleil, qui dore au loin le vieux clocher
Et murit les epis que leurs fils vont faucher.
Ah ! c'est la saison douce et chere aux bonnes vieilles!
Les histoires autour du feu, les longues veilles
Ne leur conviennent plus. Leur vieux mari, l'aieul,
Est mort ; et, quand on est tres vieux, on est tout seul.
La fille est au lavoir, le gendre est a sa vigne.
C'est triste, et cependant encore on se resigne,
S'il fait un beau soleil aux rayons rechauffants.
Elles aimaient naguere a bercer les enfants.
Le coeur des vieilles gens, surtout a la campagne,
Bat lentement et tres volontiers s'accompagne
Du mouvement rythmique et calme des berceaux.
Mais les petits sont grands aujourd'hui; ces oiseaux
Ont pris leur vol; ils n'ont plus besoin de defense
Et voici que les vieux, dans leur seconde enfance,
N'ont meme plus, helas! ce supreme jouet.
EIles pourraient encor bien tourner le rouet;
Mais sur leurs yeux palis le temps a mis son voile;
Leurs maigres doigts sont las de filer de la toile ;
Car de ces memes mains, que le temps fait palir,
Elles ont deja du souvent ensevelir
Des chers defunts la froide et lugubre depouille
Avec ce meme lin file par leur quenouille.
Mais ni la pauvrete constante, ni la mort
Des troupeaux, ni le fils aine tombant au sort,
Ni la famine apres les mauvaises recoltes,
Ni les travaux subis sans cris et sans revoltes,
Ni la fille, servante au loin qui n'ecrit pas,
Ni les mille tourments qui font pleurer tout bas,
En cachette, la nuit, les craintives aieules,
Ni la foudre du ciel incendiant les meules,
Ni tout ce qui leur parle encore du passe
Dans l'etroit cimetiere а l'eglise adosse,
Ou vont jouer les blonds enfants apres l'ecole
Et qui cache, parmi l'herbe et la vigne folle,
Rien n'a trouble leur coeur heroique et chretien.
Et maintenant, a l'age ou l'ame se repose,
Elles ne semblent pas desirer autre chose
Que d'aller, en ete, s'asseoir, vers le midi,
Sur quelque banc de pierre au soleil attiedi,
Pour regarder d'un Sil plein de sereine extase
Les canards bleus et verts caquetant dans la vase,
Entendre la chanson des laveuses, et voir
Les chevaux de labour descendre a l'abreuvoir.
Leur sourire d'enfant et leur front blanc qui tremble
Rayonnent de bien-etre et de candeur : il semble
Qu'elles ne songent plus a leurs chagrins passes,
Qu'elles pardonnent tout, et que c'est bien assez
Pour elles que d'avoir, dans leurs vieilles annees,
Les peines d'autrefois etant bien terminees,
Et pour donner la joie a leurs quatre-vingts ans,
Le grand soleil, ce vieil ami des paysans.
“Poemes divers”

То же, в переводе на английский, сделанном Артуром  О’Шоннеси

The grandams.

 
Empty the village is in late July,
For livid clouds already some time since
Brought threat of storms upbrewing in the west
And fears for harvest to the husbandman.
So now 'tis harvest-time, and vintage soon,
The scythes are sharpened and the barns clean swept
And reapers meeting joyously at dawn
Go forth to gala days amongst the grain.
Now all this while the grandams left behind
Sit in the sunshine at the village doors,
A staff supporting hands and quivering chin,
For labour crippled them long years ago.
In homely skirt of fustian, with large white
Sun-bonnet, and a kerchief gaudy yet
With some old battle scene, they sit all day
Upon a bench, content with ne'er a word
Or thought, perhaps, unless the quiet smile
Conveys mute benediction to the sun
That gilds the old church-tower, and makes so ripe
The ears of corn their sons have gone to reap.
Ah, 'tis the best-loved time with these old dames !
The fireside stories of long winter eves
Scarce suit them now. The grandsire, their good man,
Is dead, and one gets lonely being old.
The daughter cannot leave her washing-tub,
The son-in-law is busy at the vine. '
Tis lonesome, true ; and yet not all so bad
In summer when the bright sun warms you well.
Not long ago they had the child to rock,
And the old hearts of country-folk beat slow
And timed them with the cradle's easy pace.
But now the babes are grown ; the youngest birds
Have tried their wings, and want such cares no more.
So the old dames, children again themselves,
Have lost their second childhood's pastime now.
They might have turned the spinning-wheel, but Time
Over their faded eyes has drawn a veil,
And their thin fingers weary of the thread ;
For those same hands of theirs, now blanched with age,
Have all too often urged the distaff on,
Making the last sad garment, fair and white,
For loved ones whom they buried long ago.
Yet not long poverty, the death of flocks,
The eldest son made conscript ; not the year
Of dreadful famine following scanty crops,
Nor thankless tasks unmurmuringly done ;
Not even the fretting when the eldest girl
In service far away forgot to write,
With thousand woes that make poor mothers weep
Silently in the night ; not even the sign
From heaven when God's own lightning struck the mills ;
Nor now that voice that speaks from all the past
In yonder quiet ground against the church,
Where between schools the children play with flowers
Twined around many a well-known cross of wood —
Not one nor all of these e'er shook their faith,
Nor turned their Christian and heroic hearts.
And now their hearts' own time is come for rest ;
And nothing seems more pleasant than to sit
In summer on a stone bench in the sun,
Watching with quiet joy the waterfowl,
Blue heads and green heads, splashing about the silt,
Catching a snatch of singing now and then
From busy scenes around the washing-tubs,
Counting the waggon-horses come to drink.
Their childlike smile and tremulous white brows
Speak candour and content, as though past griefs
Vex them no more, and they have pardoned all,
And find that 'tis enough to have at length,
After all else for ever put away,
For only solace of their fourscore years,

From "Songs of a Worker", 1881

Владимир Корман, поэтический перевод, 2008

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 66259 от 30.11.2008

Избранное | 4 | 4 | 2369 | 26.11.2024. 21:25:33

Произведение оценили (+): ["Елена Рапли", "Корди Наталия", "Ирина Бараль"]

Произведение оценили (-): []