Уважаемые коллеги!

Ввиду постоянных и пространных споров между отдельными авторами с их личными

предпочтениями и неких "высших инстанций", к которым я лично отношу не отдельных людей,

а саму историю поэтических переводов, даю комментарии к моему переводу.

Кроме моего варианта, ниже представлены две версии: профессиональная (Ревича) и

непрофессиональная, однако вполне достойная (Илья Термов).

Почему я перевожу после Ревича (с которым мне лично посчастливилось познакомиться),

хотя переводить "после" куда легче, нежели "до"? Мой Гейне лежал в столе с примерно

конца 60-х. Тогда нечего было и думать о публикациях чего-то типа гениального Гейне.

Да и мой тогдашний уровень на книгу не тянул. Был Левик, был Ревич, да и еще достойные переводчики

старшего поколения. Ну, мне наглядно объяснили, почему - не надо.

Вообще-то, пытаться выставить себя "первачом" - большая глупость. Но объяснять детали не стану. Дело хозяйское.

Ну так мой перевод "Злосчастный Атлас, должен я держать" был тепло принят, как принято говорить, литературной общественностью.

Но помешал Блок... И к счастью! В противном случае есть опасность сгореть в лучах эфемерной славы.

Ну так вот.

У Ревича (хотя, боюсь, мало кто знает уровень и статусность этого гения переводов советской эпохи) версия, пожалуй, наиболее соответствует

 уровню стихотворения (ну. там. идиостиль, содержательная и формальная точность и т.д.; Ирина Ивановна вполне подскажет всяким дилетантам, почем фунт лиха). У Ильи Терма тот же подход, однако дилетантский (но умный и качественный). Почему так? "Кибитка" - это реалия другой эпохи. У Ревича "дилижанс". Опять-таки, рифма, ну, "темноте"-лице". В подлиннике - почтовая, рифма "Nacht"-"lacht". Есть малоупотребительный термин "мальпост". Штука в том, чтобы и форма, и содержательная точность перевода были адекватны оригиналу. Кто не хочет - так и не надо! Ну, переводите (пересказывайте, перелагайте. трансформируйте) в рамках другой школы, делов-то. Илью Терма знать не знаю. Надесюь, ему спится хорошо.

Ваш И.Б.

 

***

Тащились в карете почтовой

Мы как-то с тобою всю ночь.

Ты к сердцу меня прижимала,

Шутить и смеяться не прочь.

Как только разъяснилось утро,

Мы диву дались в унисон:

Сидел безбилетник меж нами,

И это был сам Купидон.

Heinrich Heine. «Wir fuhren allein im dunkeln…».

Wir fuhren allein im Dunkeln

Postwagen die ganze Nacht.

Wir ruhten einander am Herzen,

Wir haben gescherzt und gelacht.

Doch als es morgens tagte,

Mein Kind, wie staunten wir,

Denn zwischen uns saß Amor,

Der blinde Passagier.

С тобою в ночном дилижансе

Мы ехали наедине,

Ты смехом на смех отвечала

И ластилась нежно ко мне.

Но как мы с тобой удивились,

Когда рассвело за окном.

Амур, пассажир безбилетный,

Подсел к нам в дороге тайком

(Ревич)

Тряслись мы в почтовой кибитке

Вдвоем, через ночь в темноте.

В беседе сердечной, улыбки

Сияли теплом на лице.

Когда расцвело же под утро,

Для нас изменился вдруг мир.

Меж нами ютился уютно,

Амурчик - слепой пассажир.

(Илья Термов)