
Когда к парому* я подошёл,
У гáванского причала,
Узрел, как струился батюшка Рейн
И мирно луна блистала.
«Привет тебе, батюшка Рейн,
Как жил ты все эти годы?
Я в сердце тебя носил
Сквозь бури и невзгоды», --
Сказал я. Вдруг слышу: из глубины
Мрачное клокотанье --
Как будто закашлял старик --
И тихий стон, и ворчанье:
«Добро пожаловать, сын мой! И мне
Добрая память приятна;
Тринадцать лет не видал тебя,
А жил я подчас отвратно.
В Бибрихе я наглотался камней --
Противны на вкус, кроме шуток!
Но вирши Беккера* хуже всего
Отяготили желудок.
Воспел он, что якобы дева я
Чистая… непорочна…
И горе тому, кто сорвёт венок
Чести её досрочно.
Заслышу дурость, хоть в петлю лезь --
Этакая небылица --
Седую бороду вырвать готов,
В себе самом утопиться.
Что я не чистая дева, о том
Французские военпреды
Знают давно – орошали меня
Живительной влагой победы.
Дурная песня и парень – дурной!
Тучей позора нависли…
Ну это же политкомпромат
в определённом смысле.
А если вернутся французы, ведь я
Краской зальюсь от смущенья --
Не я ли так слёзно молил небеса,
Желая их возвращенья.
Мне были они всегда по душе,
Французики, шалунишки --
Всё также прыгают и поют?
Белые носят штанишки?
Хотел бы я снова их повстречать,
Да только боюсь персифляжа,
Из-за проклятой песни той,
Из-за такого бламажа.
Альфред де Мюссе, смешливый гамен,
Ударник их авангарда,
Отбарабанит остроты да так,
Словно взорвётся петарда.»
Так плакался бедный батюшка Рейн,
Экая всё же поруха.
Ему в утешенье сказал пару слов,
Для поднятия духа:
«Не бойся, мой батюшка Рейн,
Французских насмешек! Лихие
Французы забыли былую прыть
И носят штаны другие.
Штаны теперь красные, белых нет,
Застёжки другие в костюме,
Не прыгают больше и не поют,
И головы в тягостной думе.
Они философствуют, в темах бесед
И Кант, и Фихте, и Гегель,
Пьют они пиво и курят табак,
Есть и ценители кегель.
Ханжами станут, совсем как мы,
Хуже, возможно, злее. Словом,
Нужен им Генстенберг*, не Вольтер,
В их становлении новом.
Альфред де Мюссе, так и есть,
Всё тот же гамен задорный;
Не бойся, найдётся узда
На его язычок проворный.
Расскажет ударник плохой анекдот --
Так мы освищем похлеще,
Мотив насвистим, как случались с ним
При дамах забавные вещи.
Ты не волнуйся, батюшка Рейн,
Забудь и песни плохие, и речи,
Вскоре лучшая песнь прозвучит --
Прощай! И до новой встречи!»
Und als ich an die Rheinbrück' kam,
Wohl an die Hafenschanze,
Da sah ich fließen den Vater Rhein
Im stillen Mondenglanze.
»Sei mir gegrüßt, mein Vater Rhein,
Wie ist es dir ergangen?
Ich habe oft an dich gedacht
Mit Sehnsucht und Verlangen.«
So sprach ich, da hört ich im Wasser tief
Gar seltsam grämliche Töne,
Wie Hüsteln eines alten Manns,
Ein Brümmeln und weiches Gestöhne:
»Willkommen, mein Junge, das ist mir lieb,
Daß du mich nicht vergessen;
Seit dreizehn Jahren sah ich dich nicht,
Mir ging es schlecht unterdessen.
Zu Biberich hab ich Steine verschluckt,
Wahrhaftig, sie schmeckten nicht lecker!
Doch schwerer liegen im Magen mir
Die Verse von Niklas Becker.
Er hat mich besungen, als ob ich noch
Die reinste Jungfer wäre,
Die sich von niemand rauben läßt
Das Kränzlein ihrer Ehre.
Wenn ich es höre, das dumme Lied,
Dann möcht ich mir zerraufen
Den weißen Bart, ich möchte fürwahr
Mich in mir selbst ersaufen!
Daß ich keine reine Jungfer bin,
Die Franzosen wissen es besser,
Sie haben mit meinem Wasser so oft
Vermischt ihr Siegergewässer.
Das dumme Lied und der dumme Kerl!
Er hat mich schmählich blamieret,
Gewissermaßen hat er mich auch
Politisch kompromittieret.
Denn kehren jetzt die Franzosen zurück,
So muß ich vor ihnen erröten,
Ich, der um ihre Rückkehr so oft
Mit Tränen zum Himmel gebeten.
Ich habe sie immer so liebgehabt,
Die lieben kleinen Französchen –
Singen und springen sie noch wie sonst?
Tragen noch weiße Höschen?
Ich möchte sie gerne wiedersehn,
Doch fürcht ich die Persiflage,
Von wegen des verwünschten Lieds,
Von wegen der Blamage.
Der Alfred de Musset, der Gassenbub',
Der kommt an ihrer Spitze
Vielleicht als Tambour, und trommelt mir vor
All seine schlechten Witze.«
So klagte der arme Vater Rhein,
Konnt sich nicht zufriedengeben.
Ich sprach zu ihm manch tröstendes Wort,
Um ihm das Herz zu heben:
»O fürchte nicht, mein Vater Rhein,
Den spöttelnden Scherz der Franzosen;
Sie sind die alten Franzosen nicht mehr,
Auch tragen sie andere Hosen.
Die Hosen sind rot und nicht mehr weiß,
Sie haben auch andere Knöpfe,
Sie singen nicht mehr, sie springen nicht mehr,
Sie senken nachdenklich die Köpfe.
Sie philosophieren und sprechen jetzt
Von Kant, von Fichte und Hegel,
Sie rauchen Tabak, sie trinken Bier,
Und manche schieben auch Kegel.
Sie werden Philister ganz wie wir,
Und treiben es endlich noch ärger;
Sie sind keine Voltairianer mehr,
Sie werden Hengstenberger.
Der Alfred de Musset, das ist wahr,
Ist noch ein Gassenjunge;
Doch fürchte nichts, wir fesseln ihm
Die schändliche Spötterzunge.
Und trommelt er dir einen schlechten Witz,
So pfeifen wir ihm einen schlimmern,
Wir pfeifen ihm vor, was ihm passiert
Bei schönen Frauenzimmern.
Gib dich zufrieden, Vater Rhein,
Denk nicht an schlechte Lieder,
Ein besseres Lied vernimmst du bald –
Leb wohl, wir sehen uns wieder.«
Здравствуйте, Александр Владимирович. Рада, что Вы наконец высказались и винюсь в неосведомленности. В каком словаре можно найти подтверждение?
Я думаю, в любом толковом словаре. Но уже точно - в словарях Кузнецова и Ефремовой. Смотрите у Кузнецова "гавань", а у Ефремовой прилагательное дается отдельно.
Здравствуйте, Ирина Ивановна!
Я скуп на проявления душевных веяний, но сообщу, что штанишки-плутишки есть, например, в переводе П.Вейнберга, а шутить Гейне мог ещё похлеще.
Да, точно. Штанишки плутишки у Галины как у Вейнберга. А "в самом себе утопиться" как у Левика. Хотя Левик за Вейнбергом повторил. А Галина за ними обоими. Повторенье мать ученья.
Это не у Левика, а у Гейне, калька, туды её в качель
Деваться некуда. Можно допустить, что и политкомпромат калька. А военпреды?
Ну, я бы посоветовал заменить на какого-нибудь атташе, делов-то...
А ударника на перкуссиониста.
Ах, Ирина Ивановна, всё у Вас про любовь, да про любовь - однобокие соцассоциации:
1913 г.
Музыкант-ударник Амматняк пробовал шантажировать и не хотел играть на сцене в костюме иначе как за 10 р. разовых,
....а вапче ударник - деталь ружья, выбирайте на вкус...
"Если он сыграет с тобой плохую шутку, мы сыграем с ним еще худшую". Выбираю музыканта )
И это правильно, потому как это ещё и тип запала бомб, а Мюссе, как всем известно, в дрампоэме Lorenzaccio высказался против бомбометания
Бомбы и ружья тут ни при чем. Эстрадная музыка и джаз - вот ключ к разгадке.
Я тоже, Ирина Ивановна, Армстронга люблю, но копайте же глыбже!
Ударник - стих четырёхдольного ритмического строения с внутритактовыми паузами и растяжениями слогов (близкий к тактовику), у Блока, к примеру:
Коля проснууулся, радостно вздохнул
Голуб-ому-у сну ещё рад наяву
Интересно, найдется ли кто-нибудь душевно отзывчивый, кто, как минимум, подскажет Галине, что не существует в русском языке нормативного варианта слова "гаванский" с ударением на первый слог (как производное от "гавань"), а только на второй - для обозначения гаванских сигар.