Я чту порядок, всех склонить бы мог

Блюсти закон, что справедлив и строг:

Брал в помощь бы тебя, мой друг, тогда я,

Весь свод его в одном тебе читая;

Ты и закон – единый монолит;

Вы суть одно, как тот гермафродит.

Не ради серебра твои старанья –

Закону, Джон, ты служишь по призванью;

Является основой власти он;

Пусть каждому своё даёт закон;

Он перед сильным слабому опора,

Чужим и бедным – щит от наговора.

Ты призван, ставя древнюю печать,

Изгнаннику жилище сохранять,

Опекуна же прятать за решётку,

Когда он волком смотрит на сиротку;

И утешать вдовицу от скорбей,

Бальзам и масло лить на раны ей, -

Так, почитая времена златые,

Днесь продолжать традиции святые.

Тебя хвалить я скромно буду, но

Нельзя не молвить слово мне одно:

Скорее заросла бы волосами

Твоя ладонь, чем вещью иль деньгами

Взял взятку ты, нарушив свой устав,

Свободу Правосудия связав.

Увы, я принцем не рождён, к несчастью;

Но если буду наделён я властью,

Тебя назначу в честь твоих заслуг

Советником и канцлером, мой друг. 

Robert Herrick

557. To His Honoured Friend, M. John Weare, Councillor

Did I or love, or could I others draw

To the indulgence of the rugged law,

The first foundation of that zeal should be

By reading all her paragraphs in thee,

Who dost so fitly with the laws unite,

As if you two were one hermaphrodite.

Nor courts[t] thou her because she’s well attended

With wealth, but for those ends she was intended:

Which were — and still her offices are known —

Law is to give to ev’ry one his own;

To shore the feeble up against the strong,

To shield the stranger and the poor from wrong.

This was the founder’s grave and good intent:

To keep the outcast in his tenement,

To free the orphan from that wolf-like man,

Who is his butcher more than guardian;

To dry the widow’s tears, and stop her swoons,

By pouring balm and oil into her wounds.

This was the old way; and ’tis yet thy course

To keep those pious principles in force.

Modest I will be; but one word I’ll say,

Like to a sound that’s vanishing away,

Sooner the inside of thy hand shall grow

Hisped and hairy, ere thy palm shall know

A postern-bribe took, or a forked fee,

To fetter Justice, when she might be free.

Eggs I’ll not shave; but yet, brave man, if I

Was destin’d forth to golden sovereignty,

A prince I’d be, that I might thee prefer

To be my counsel both and chancellor.