Роберт Браунинг Иван Иванович-1

Роберт Браунинг Иван Иванович-1

Я слышал, встарь в России, строя каждый дом,
умелый плотник обходился топором
Топор им заменял и скобели, и пилы.
А что ещё - понять лишь мастеру под силу.
Расколют брус, зажмут, устроят птичий хвост.
Сплотят с другими в стену или мост.
Всё будет в нужный срок и выверено точно,
Надёжно, ладно, в аккурат и прочно.
Сосна податлива, топор - как брадобрей.
Не нужно разных скреп, ни крючьев, ни гвоздей.
При том сам плотник - Богатырь и Чародей.
"Он - как художник, труд ему в досуг.
Творит - забавится", - сказал мне русский друг.
Иные сказки для детей - не развлеченье.
Когда в них есть мораль, она для размышленья.
Здесь речь пойдёт о том, что было не вчера.
Могло случиться в век великого Петра.
Народ покамест жил с исконным сердцем,
Тогда ещё не приобщился к иноверцам.
Не онемечен был, не офранцужен, одурев,
Но здесь, как в Библии, вдруг грянул Божий гнев.
Село росло в глуши, в лесистом окруженье.
При нём шёл важный тракт, но рядом - запустенье.
Направо - чернолесье, налево - хвойный бор,
И был меж деревень дорожный коридор.
От рубок злобилась мятежная природа.
Всё гуще рос там лес от буйного приплода.
Где люди с их трудом слегка сбавляли пар,
То лес атаковал, то буйствовал пожар.
Грозились тьма и страх. Естественные силы
Войною шли на всё, что их хоть чуть теснило,
И гнали злобно, как бессовестных хапуг
Людей, что c ремеслом шли с Севера на Юг.
Чередовались злоключенья и ненастья,
Сдавались слабые, дрожа перед напастью.
Cуров был этот путь от плещущей Невы
До пышной, золотом сверкающей Москвы,
Но всё столичное богатство бесполезно,
Когда деревню поглощает бездна.
Cосновый край встрясло чудовищное зло.!!

Свой новый зимний день встречало всё село.
Везде был белый снег. Чернела лишь дорога,
Там сбит был наст. Вблизи трудился у порога
Иван Иванович. Он плотничал с утра,
Сперва с бревна была им стёсана кора.
Любой его удар и крепок был, и меток.
Потом освобождал от сучьев и от веток,
Чтоб вышла мачта, корабельную сосну.
По мерке обрубил на нужную длину.
Сошлись селяне, облачённые в овчину,
Полюбоваться на соседа-молодчину.
Вдруг неожиданно для этих зимних дней
Звон колокольчика и появление саней.
Разволновались все собравшиеся люди -
Весь двор и всё село - в растерянности судя:
Cпоткнулся старый конь - смертельно измождён.
Глядят: конь Дмитрия ! Где ж сам ! Где ж он ?
И где ж теперь его жена ? И где же дети ?
В санях лишь только труп ! Что ж деется на свете ?
Но нет, ещё жива. Здесь с месяц не была.
Вернулась, по пути за ночь изнемогла.
Что ж с Другом, с жеребцом ? Ведь он при издыханье.
Да и хозяйка в самом скверном состоянье.
Приди скорей в себя ! Ведь ты в родном селе.
Здесь все - твои друзья. Согреешься в тепле.
Поужинай в избе. Здесь люди - не медведи,
Твои знакомые, приятели, соседи.
Не бойся ничего. Припомни имена.
Своими были мы в любые времена.
Немного напрягись. не пожалей усилий.
Вглядись: Сергей, Иван Иванович, Василий...
Сиянью добрых глаз, как видно, власть дана.
Несчастная была, взгянув, оживлена.
И сразу смерчем разыгралось сновиденье
О непростительном и страшном преступленье.
И вырвался из горла страшный крик,
Он был не по-людски невыразимо дик.
Затем последовали вздохи и рыданья:
Поток обильных слёз. Она была в сознанье.
Лицо уткнула меж колен бородача,
И он не оттолкнул бедняжки сгоряча.
Ласкал, чтобы прогнать потоки угрызений.
Жалел Лукерью, не терзаясь от сомнений.
И к ней вернулась речь: "Иван, родной, как быть ?...
Ты добр и дорог мне. Ты должен защитить !

Cвятая Мать Спасителя благого !
Помилосердствуй и услышь с Ним это слово:
Прошу, чтоб зачеркнули эту ночь...
Он так могуч. Он может мне помочь.
Великий Боже, то в Твоей лишь власти
Молю: верни моё загубленное счастье !

Вчера, в тот час, как нынче, я в санях
Невинное дитя держала на руках.
Оно мне было всех других дороже.
Прошу: будь жалостлив, верни его мне, Боже !
О Бог Отец, Бог Сын и Дух Святой !
Как тяжко вспомнить бедной матери простой,
Всех тех, кого в сугробах потеряла".

И вслед поведала историю сначала.


Robert Browning Ivan Ivanоvich

"They tell me, your carpenters," quoth I to my friend the Russ,
Make a simple hatchet serve as a tool-box serves with us.
Arm but each man with his axe, 'tis a hammer and saw and plane
And chisel, and - what know I else? We should imitate in vain
The mastery wherewithal, by a flourish of just the adze,
He cleaves, clamps, dovetails in, - no need of our nails and brads,
The manageable pine: 'tis said he could shave himself
With the axe, - so all adroit, now a giant and now an elf,
Does he work and play at once!
Quoth my friend the Russ to me,
You never heard tell a tale told children, time out of mind,
By father and mother and nurse, for a moral that's behind,
Which children quickly seize. If the incident happened at all,
We place it in Peter's time when hearts were great not small,
Germanized, Frenchified. I wager 'tis old to you
As the story of Adam and Eve, and possibly quite as true.
In the deep of our land, 'tis said, a village from out of the woods
Emerged on the great main-road 'twixt two great solitudes.
Through forestry right and left, black verst and verst of pine,
From village to village runs the road's long wide bare line.
Clearance and clearance break the else-unconquered growth
Of pine and all that breeds and broods there, leaving loth
Man's inch of masterdom, - spot of life, spirit of fire, -
To star the dark and dread, lest right and rule expire
Throughout the monstrous wild, a-hungered to resume
Its ancient sway, suck back the world into its womb;
Defrauded by man's craft which clove from North to South
This highway broad and straight e'en from the Neva's mouth
To Moscow's gates of gold. So, spot of life and spirit
Of fire aforesaid, burn, each village death-begirth
By wall and wall of pine - unprobed undreamed abyss.

 
Early one winter morn, in such a village as this,
Snow-whitened everywhere except the middle road
Ice-roughed by track of sledge, there worked by his abode
Ivan Ivanovitch, the carpenter, employed
On a huge shipmast trunk; his axe now trimmed and toyed       5
With branch and twig, and now some chop athwart the bole
Changed bole to billets, bared at once the sap and soul.
About him, watched the work his neighbors sheepskin-clad;
Each bearded mouth puffed steam, each gray eye twinkled glad
To see the sturdy arm which, never stopping play,       10
Proved strong man's still boils, freezy winter as he may.
Sudden, a burst of bells. Out of the road, on edge
Of the hamlet—horse’s hoofs galloping. “How, a sledge?
What ’s here?” cried all as—in, up to the open space,
Workyard and market-ground, folk’s common meeting-place,—       15
Stumbled on, till he fell, in one last bound for life,
A horse; and, at his heels, a sledge held—“Dmitri’s wife!
Back without Dmitri too! and children—where are they?
Only a frozen corpse!”

            They drew it forth: then—“Nay,
Not dead, though like to die! Gone hence a month ago:       20
Home again, this rough jaunt—alone through night and snow—
What can the cause be? Hark—Droug, old horse, how he groans:
His day ’s done! Chafe away, keep chafing, for she moans:
She ’s coming to! Give here: see, motherkin, your friends!
Cheer up, all safe at home! Warm inside makes amends       25
For outside cold,—sup quick! Don’t look as we were bears!
What is it startles you? What strange adventure stares
Up at us in your face? You know friends—which is which?
I ’m Vassili, he ’s Sergei, Ivan Ivanovitch”—

At the word, the woman’s eyes, slow-wandering till they neared       30
The blue eyes o’er the bush of honey-colored beard,
Took in full light and sense and—torn to rags, some dream
Which hid the naked truth—O loud and long the scream
She gave, as if all power of voice within her throat
Poured itself wild away to waste in one dread note!       35
Then followed gasps and sobs, and then the steady flow
Of kindly tears: the brain was saved, a man might know.
Down fell her face upon the good friend’s propping knee;
His broad hands smoothed her head, as fain to brush it free
From fancies, swarms that stung like bees unhived. He soothed—       40
“Loukeria, Louscha!”—still he, fondling, smoothed and smoothed.
At last her lips formed speech.

              “Ivan, dear—you indeed?
You, just the same dear you! While I … Oh, intercede,
Sweet Mother, with thy Son Almighty—let his might
Bring yesterday once more, undo all done last night!       45
But this time yesterday, Ivan, I sat like you,
A child on either knee, and, dearer than the two,
A babe inside my arms, close to my heart—that ’s lost
In morsels o’er the snow! Father, Son, Holy Ghost,
Cannot you bring again my blessed yesterday?”       50

When no more tears would flow, she told her tale: this way.

Примечания.
Роберт Браунинг (1812-1889) - выдающийся английский поэт викторианской эпохи.
В 1834 году в течение около двух месяцев, зимой, он побывал в Санкт-Петербуге. Часто указывают, что в это время им была написана поэма "Иван Иванович". Как уточняет доктор филологических наук Екатерина Павловна Зыкова, на самом деле поэма написана была только в 1878 году, много лет спустя. В поэме описывается жуткое происшествие, отнесённое автором к петровской эпохе. На самом деле о подобных случаях упоминалось разными авторами и в разное время, хотя они, как правило, нигде не задокументированы. О наиболее похожем событии написала другая учёная дама Нина Павловна Михальская. Но Роберт Браунинг переработал полученный им от кого-то слух по-своему, приложив к делу собственную фантазию. Первые отзывы о поэме Браунинга были пренебрежительными. Указывалось, что у него нет достаточно точного представления о российской глубинке, её климатических и географических особенностях, о характере и поведении русских людей и о существующих порядках.
Указывалось даже на то, что русские имена в английской передаче звучат странно. Возможно, что по этой причине поэма "Иван Иванович" на русский язык до сих пор не переведена. Другую оценку поэме дала в 2014 глду Е.П.Зыкова. Она написала: "поэма Роберта Браунинга демонстрирует талантливую и серьёзную попытку интрепретации своеобразия русского менталитета, которую, однако, нельзя признать во всём удавшейся". Одна их основных мыслей, высказанных в поэме, гласит: нравственный и религиозный суд выше закона". Здесь публикуется только первая четверть поэмы Роберта Браунинга. Полный перевод можно найти 
на Стихах.Ру

Владимир Корман, поэтический перевод, 2022

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 165662 от 27.01.2022

2 | 11 | 645 | 20.04.2024. 05:48:02

Произведение оценили (+): ["Владислав Кузнецов", "Косиченко Бр"]

Произведение оценили (-): []