И. В. фон Гёте. Лесной Царь

Добрый вечер, Юрий! С вашего позволения, пара соображений к вашему добротному переводу «Лесного царя».  Я о «руках» и  о «груди». Гёте  в пяти строчках упоминает руку (руки), либо действия лирических героев руками:

Er hat den Knaben wohl in dem Arm...

Er fasst ihn sicher, er hält ihn warm...

Mein Vater, mein Vater, jetzt fasst er mich an!..
Er hält in Armen das ächzende Kind...
In seinen Armen das Kind war tot...

В том числе, дважды - в заключительной стофе; дважды в этой  строфе упоминается ребёнок (Kind):

Dem Vater grauset’s; er reitet geschwind,
Er hält in Armen das ächzende Kind,
Erreicht den Hof mit Mühe und Not;
In seinen Armen das Kind war tot.

Вам замечательно удалось сохранить здесь двойное упоминание о ребёнке:

Стонет ребёнок, всадник летит,

страхом и скачкой ночною разбит.

Едва доскакал до родного крыльца —

умер малыш на груди у отца.

А вот «руки» в этой строфе выпали полностью.

Зато в переводе трижды упоминается «грудь»:

ребёнку тепло на груди ездока...

Дочки понежат тебя на груди...

умер малыш на груди у отца...

Мне представляется, что "грудь" не из этого стихотворения; в оригинале вообще нет упоминания груди.

Клоню я вот куда.  Наверняка, Вы знакомились со многими аналитическими материала к этому стихотворению, интерпретациями, комментариями... Значительное место в этих материалах занимает точка зрения, что лесной царь – это не лесной царь, а педофил, завлекающий ребёнка, угрожающий ребёнку и, в конечном счёте, совершающий насилие над ним... А отец  малыша не обращал на это внимания, отмахивался, отделывался отговорками и, в результате – получил на руки то, что получил. 

Если сочтёте эти соображения достойными вашего внимания, подумайте, что можно было бы поправить в этой части.

Юрий Иосифович, помните: Ольховый Король причиняет мне боль?

Кто скачет сквозь бурю под уханье сов?
Несчастный родитель. Уж восемь часов.
Сыночка к груди прижимает отец,
У сына горячка и грипп-инфлюэнц.
Пол-первого ночи, пол-пятого дня,
Папаша, пришпорив, стегает коня.
И вот, наконец, показался дворец, -
Сынку - хоть бы хны, а лошадке - конец!

(Хайнц Эрхардт)

Здравствуйте, Юрий!

На мой взгляд, поправки вышли очень и очень уместными.

О словах  «уплясать» и «упеть». Полагаю, дело здесь совсем не в том, неологизмы это, повидавшие виды или относительно молодые. Дело  - в другом. Слова «eintanzen» и «einsingen» вообше не имеют этих смыслов.  Основное значение названных слов, всё-таки, подготовка к основному выступлению. Будь то танцы или пение. Есть и другие значения. Но не «уплясаться» и не «упеться».

Еще одно соображение к заключительной строфе. Вы, наверняка, заметили, что в оригинале всё повествование идёт в настоящем времени. За исключением последней строки: «In seinen Armen das Kind war tot.» Весьма желательно сохранить это до конца и в переводе.  Не в качестве предложения, только идея:

И вот он уже у  родного крыльца —

Был мёртвым малыш на руках у отца.

Яков, спасибо. Вы и правы, и не правы. Правы в том, что текст Гете имеет ямбическое начало. Но ведь он, текст, написан дольником, верно? А дольник размер нерегулярный, тогда как лошадь, как Вы пишете, при галопе - кстати, почем галоп, а не, допустим, рысь? - ставит ноги регулярным образом. Связывать скачку лошади с дольником, стало быть, иллюстрировать поговорку - конь о четырех ногах - и то спотыкается. Это шутка. А если не шутя, то рваным ритм текста говорит о переживаниях сына по поводу Царя и о переживаниях отца по поводу ребенка. Что же касается лукачевского текста, то там имеются строки, годящиеся в пародию. Само заглавие - Ольховый король, - на мой взгляд, приторное, жеманно-слащавое...

А насчет ритмики Вы все-таки более правы, чем неправы. Только не в связи с конем.

Яков, это дольник, и я исхожу из размера оригинала. И мне все равно, знал об этом Гете или не знал. Про нерегулярный размер я уже говорил. Еще раз прослушал оригинал, держа перед собой немецкий текст. Это никакой не галоп, скорее, аллюр три креста или, возможно, иноходь. Галопировать по ночному лесу папаша с сынком на руках едва ли рискнул бы. Вроде все. Нет, забыл, еще пара слов. Слава тебе, безысходная боль: умер вчера ольховый король. Впрочем, если Вы еще раз упомянете о нем, это, по Кэрроллу, станет истиной, и я в нее свято уверую.

Наконец-то. Дошло. Вы требуете от меня эквиритмического перевода. С чего Вы взяли, что вправе требовать это от меня? Почему Вы не требуете это от Жуковского, Фета, Григорьева, того же Лукача. ведь у него тоже не все чисто с этим? Я не ставил перед собой такой задачи. Дольник я делал дольником, как я это понимаю. Только и всего. Что Вы потребуете от меня в следующий раз? Передать синтаксис оригинала? Сохранить слова в краеосгласии? А что? Гумилев, например, считал, что хотя бы одно слово из пары рифмующихся должно быть взято из оригинала. Но по большому счету Вы правы. И я Вам это уже говорил.