Уистан Хью Оден. Слова

Много распространяться не буду, перевод давний, изданный, вполне законченный – как русские стихи, на мой вкус, звучит очень хорошо. Глаз «зацепился» только на тех строчках, где и должен был (как потом выяснилось :), т.е. там, где, кмк, по сравнению с оригиналом есть некоторое смысловое упрощение:

Arcadian tales are hard-luck stories too.

Здесь, по-моему, некий каламбур у Одена. Он, мне кажется, говорит:
«Синтаксис должен оставаться ясным; подлежащее на полуфразе не поменяешь, как и грамматическое время : в этом смысле ( в плане грамматической свободы :) не везет даже пасторалям»
А каламбур в том, что «невезучие пасторали» в данном контексте выражены по-английски словосочетанием, которое обычно обозначает «истории с плохим концом, трагические», что к пасторали, в принципе, неприложимо.

Мне кажется, строка «Рассказ аркадский тоже нам знаком» простовата для этого случая.

Were fact not fiction for us at its best. По-моему, перевод «Когда б ступила явь на наш порог» - далековат. Я эту строку понимаю, как : If the fact were not a fiction for us at its best т.е. «если бы правда не оказывалась самой лучшей выдумкой, рассказанной нам».

В последних двух строках смысл, как мне кажется, можно выразить прямее – все-таки пуант.
По-моему, последний терцет значит:
«Если бы судьба наша не открывалась нам иногда в случайном словосочетании, словно нечаянный возглас в деревенской пантомиме, представляющей Рыцаря на распутье».

(То, что домашние пантомимы, традиционные для Британии на зимнее солнцестояние, используют рыцарские «квестовые» сюжеты и, сегодня, часто сопровождаются возгласами как участников, так и зрителей – есть где-то в Интернете:).

Ваш второй вариант заключительного терцета – яснее, но мне кажется, в оригинале не рыцарь сравнивается со случайным предсказанием судьбы – а возглас. Возможно в Вашем пуанте, Сергей, мне просто не хватает понятия – «случайный».

Все это, конечно - вещи субъективные и оттеночные. Остальное, на мой взгляд, безупречно.

С уважением,
Никита

Сергей,

По поводу третьего варианта. В целом, мне нравится. Сделано очень умело. Рифма на ЕНИЙ вполне простительна в таком трудном сонете.
Я не буду вдаваться в предмет разногласий ваших с Алексом. Вы оба на этом собаку съели, но где-то, кмк, прав то один, то другой. Скажу только о том, что можно было бы поправить с моей кочки зрения так, чтобы немного снять некоторые разногласия.

Во второй строчке ТАК ВЫГЛЯДИТ можно поменять на НАМ ПРЕДСТАЕТ:
Нам предстает, как сказано о нем.

Эти строчки:

Одно сначала, дальше – о другом; (надо: Сначала об одном, потом – о другом)
Времён порядок строг – и строй спряжений:

Можно поправить, кмк, таким образом:

То речь идет о том, то – о другом,
То время сдвинут ради украшений;
Аркадский миф – и тот с плохим концом.

Я бы тоже предпочел СПЛЕТНИ вместо ПЕРЕСУДЫ, но сюда их не вставишь.
Подчеркиваю, что это мое личное восприятие, которое не обязательно верное, ибо, как обычно, поспешное. Но если оно вас натолкнет на новую мысль, я буду рад.

С уважением,
ВС

“Sidney's Arcadia has a history that is unusually complex even for its time”
(Wikipedia)

Не исключено, что Оден с «аркадскими историями» мог ассоциировать как само содержание романа Филипа Сидни (1554-1586) «Аркадия», так и его непростую судьбу.
Как известно, незавершённый роман поэта, посвящённый его сестре – Мэри Герберт, графиней Пемброк - был издан в 1590 в доработанном виде. И вот что в связи с различными редакциями «Аркадии» пишет исследователь:

«Н.Т.ПАХСАРЬЯН.
«СВЕТ» И «ТЕНИ» ПАСТОРАЛИ В НОВОЕ ВРЕМЯ:
ПАСТОРАЛЬ И МЕЛАНХОЛИЯ

“В античных произведениях меланхолическое настроение - одно из многих и скорее составляет диссонанс, по контрасту служит прославлению идеала досуга и гармонии. Но, начиная с «Аркадии» Сидни, меланхолия прогрессирует в романах Нового времени. Любопытно также, что тексты «Аркадии», так же как пасторальных романов д'Юрфе, Сервантеса, Лопе де Веги и других не закончены, но неоднократно переиздавались с апокрифическими продолжениями, заключениями и т.п., аннулирующими их незавершенность, утверждающими счастливое видение аркадийского мира. Благополучные развязки отличают и пасторальные трагикомедии. Таким образом, между авторами и читающей публикой существовала некоторая несогласованность. Первые констатировали хрупкость, иногда невозможность пасторальных упований в противоречивом и смутном мире, окружающем их; вторые, движимые более вульгарными побуждениями, продолжали надеяться на буколический Эдем.

Первая версия «Аркадии» была закончена примерно в начале 1581 г., но довольно долго считалась утерянной. Только в 1907 г. были найдены три рукописи этого варианта. С этой поры стали сравнивать «Старую» и «Новую Аркадию». «Старая Аркадия» построена как любовная история, завершающаяся свадьбой двух влюбленных пар. По модели Саннадзаро, каждая книга заканчивается эклогами. В «Новой Аркадии» действие начинается«in medias res», как в «Эфиопике» Гелиодора. Линейное развитие действия заменяется вторжением вставных ретроспективных историй, из-за чего пасторальный локус теряет свое главенствующее значение. Множество конфликтов, жестоких интриг возникают не только вокруг Аркадии, но и в ней самой. Роман приближается к героической эпопее, даже к трагедии и остается незавершенным. Издание «Аркадии»
в 1590 и 1593 гг. затушевывает эту незавершенность, отрицает меланхолический характер текста. К тексту «Новой Аркадии» издателями было присоединено заключение «Старой». Автор статьи пытается понять, была ли «Новая Аркадия» не закончена по внешним или по внутренним причинам, и приходит к выводу, что Ф.Сидни был неудовлетворен тем, как он сам реализовал собственный замысел. Он запечатлел в этой версии мир поражений, постоянной и тщетной борьбы, что противоречило его собственным ранним гуманистическим убеждениям.

Мари Кутон («Голос тени: пастораль и меланхолия в «Аркадии» сэра Ф.Сидни»), останавливаясь на анализе первой сцены «Новой Аркадии», обнаруживает в ней идеализированный пасторальный декор. Однако он потеснен дальнейшим развитием действия, включающим мрачные политические битвы. Аркадия изображена не как поэтическое место спокойных раздумий, а как государство, входящее в политический контекст, пасторальное уединение правителя этого государства искусственно и умножает неблагополучие страны. Оно не совместимо с миссией короля, призванного управлять. Сидни вплетает пасторальные мотивы в более сложную повествовательную конструкцию, ограничивает пространство пасторали и насыщает пасторальный локус меланхолическими элементами. Совершенная Аркадия превращается в ментальную модель, входит в горизонт ожидания, но не реализуется в действии. Высокие герои романа - не пастухи, их переодевание в пастухов осуждается, ибо увеличивает опасности их существования, а большинство персонажей-пастухов обрисованы гротескными красками и вплетены в социальную иерархию, включающую и ремесленников, и крестьян. Некоторые пасторальные клише (например, встреча с дикими зверями) наделены новыми, неожиданными функциями. Пейзажи романа не содержат специфически пасторальной красоты, носят меланхолический оттенок. Эклоги также пронизаны меланхолическими настроениями, однако не все стихотворения связаны с пасторальной темой, а пасторальная риторика принцев Пирокла и Мусидора не всегда меланхолична. Если в «Диане» Монтемайора пасторальная меланхолия смягчается до элегантной ностальгии, то в сидниевской «Аркадии» она проблематизирует основное действие и набрасывает мрачную тень на рассуждения повествователя о самообладании и самосовершенствовании. ”

Опираясь на эту трактовку, склоняюсь к тому, чтобы дать новый вариант многострадальной 8-й строки. Вместо: «Аркадский миф – и он порос быльём» -
напрашивается что-то вроде: «Аркадский миф не кончился добром».