ПЕРЕВОД И ПОЭЗИЯ. Приглашение к дискуссии

Я давно подбираюсь к этой теме, хотя и почти уверен, что на главный вопрос ответить не смогу. Казалось бы, очевидно, что поэтический перевод прежде всего обязан быть поэзией, а, следовательно, переводчик поэзии обязан быть поэтом: иначе поэтическое содержание переводимого стихотворения донести до читателя не удастся. В противном случае следует переводить стихи прозой – это будет и честнее, и продуктивнее, поскольку непоэтический рифмованный перевод дальше даже от смысловой сути стихотворения, чем добросовестно сделанный прозаический. Но что это такое – «поэт», «поэзия»? Ведь определение поэзии невозможно по определению – ее можно «определить» только метафорически.
Я надеюсь, у нас на сайте никто не путает версификацию с поэзией: искусство версификации – далеко еще не искусство поэзии, хотя любой поэт искусством версификации владеет (или должен владеть). Умению рифмовать, так же как и искусству аллитерации, обычно учатся на самом начальном этапе, еще до обретения собственного голоса, когда становятся главными собственный метафорический строй, собственный круг тем. Разговор о качестве рифм уместен в учебном классе, но не на сайте Поэзия.ру.
Если бы мы оценивали не поэзию, а искусство версификации, задача была бы достаточно проста: а ну-ка, как у вас обстоит дело с рифмами? О, что же это за рифма, молодой человек, да вы никак и рифмовать не умеете (более сдержанный вариант: «вам эту рифму не мешало бы поправить»)! А что это у вас за звукопись такая странная: два «к» подряд, какое-то нагромождение согласных! А вот у вас все чистенько и замечательно: и рифмы, как у Пушкина, и звуки друг на друга не налезают – да и смысл вроде бы передан верно!
О грамотности я здесь не говорю: я думаю, не нужно доказывать, что грамотным перевод должен быть в любом случае, это условие необходимое для любой литературной речи, и концентрировать внимание на ляпах и недоразумениях (вроде «себя в бутоне схоронить готов» и тому подобных) при разборе перевода как стихотворения – дешевый прием, достойный «критики» Ситницкого.
Приведу уместную в отношении такой критики цитату из Чуковского:
«Достоинства и недостатки художественных переводов не измеряются случайными промахами. Бывает, что переводчик делает десятки ошибок, и все же его перевод имеет высокую ценность, если в этом переводе передано самое главное: художественная индивидуальность переводимого автора во всем своеобразии его стиля.
Те критики, которые пытаются дискредитировать в глазах непосвященных читателей тот или иной перевод при помощи указаний на подобного рода промахи, пользуются такой демагогией исключительно для развращения читательских вкусов.»
Но я отвлекся. Итак, когда речь идет об оценке версификации, проблем не возникает. С поэзией же дело обстоит непросто. Если бы мы могли четко сформулировать, что есть поэзия, а что нет, мы могли бы со стопроцентной уверенностью отличить талантливого поэта от посредственного, про любое посредственное стихотворение сказать, что оно именно таково, - а мы этого сделать не можем; все это остается на совести нашего личного восприятия, обусловленного многочисленными факторами, от вкуса и пристрастий до настроения читателя. То же самое происходит и при оценке стихотворного перевода.
Так что же, положение безнадежно? Неужели нет никаких критериев, по которым можно было бы хотя бы в первом приближении оценить уровень стихотворного перевода? Нет ли каких-нибудь принципиальных отличий перевода от оригинального стихотворения, которые дали бы нам зацепку? Оказывается, есть. В отличие от оригинального стихотворения у перевода есть первоисточник – оригинальное стихотворение, и эта связь весьма существенна. Правда, мне могут возразить: все говорящееся поэзией уже сказано в мире – и неоднократно, и любой поэт только перепевает уже сказанное, делая своеобразный «перевод» этого уже сказанного своими средствами на современный ему язык. И я соглашусь. Более того, я скажу, что именно здесь заложен принцип истинно поэтического перевода: современный поэт использует близкие ему круг тем и интонации «уже сказанного», перепевая их по-своему. Таков, например, поздний Пушкин, целиком стоящий на английской «озерной школе» (см. кандидатскую диссертацию Владимира Сайтанова). Он до того плотно следует в начале стихотворения за английским оригиналом, что берет тот же размер и даже целиком повторяет первую строку, но, во-первых, всегда уходит от рифмовки на мужских рифмах, а, во-вторых, как только его собственный опыт начинает расходиться с опытом и переживаниями английского поэта, преображается и подход к теме. Потому и получаются у него настоящие стихи, а не формальный перевод. И вот почему почти всегда переводы, сделанные большими поэтами, в чем-то отличаются от «точных» переводов переводчиков, поскольку они неизбежно привносят в перевод свое, личное.
А что, если и нам при оценке перевода исходить из оригинала – но не по подстрочной близости текстов, а из духа стихотворения и перевода – из поэтического образа. А у поэтического образа есть некие характерные черты, передача которых в переводе и может приблизить нас к передаче и самого образа. И прежде всего речь пойдет даже не о стиле, хотя стиль – наиболее характерное и узнаваемое в подлиннике и в переводе. На мой взгляд, первое, о чем мы должны помнить и в процессе перевода, и при его оценке, - это интонация стихотворения. С чего начинается перевод? – С первой строки: она определяет размер, тип чередования будущих рифм – и интонацию будущего стихотворения, она задает тон. Удача перевода на 90% зависит от его первой строки.
Что я подразумеваю под интонацией? – Например, интонация первых 17 сонетов Шекспира – убеждающая, интонация 66-го сонета – интонация отчаянья и безнадежности, интонация 116-го – протестующая, интонация – 121-го – гневная, интонация 129-го – интонация горечи. Часто именно в переводе первой строки заключена его главная удача, а иногда – дальнейшие трудности перевода. А иногда и то, и другое. Например, в переводах 66-го и 73-го сонетов своей главной удачей я считаю именно первые строки («Постыла жизнь, и только смерти жду» и «Ты узнаешь во мне то время года»), но если в 66-м весь перевод согласован с этой первой строкой, и мне, по-моему, удалось добиться его органичности, то в переводе 73-го из-за этой строки я столкнулся с трудностями, до сих пор непреодолёнными, - а ведь я перевел эти сонеты еще в 1984 году, к ленинградскому семинару, проводившемуся Аникстом и Левиным.
Первоначальный вариант этой строфы был:

Ты узнаешь во мне то время года,
Когда в ветвях дрожит последний лист;
На голых хорах уж не певчий голос –
Звучит лишь ветра леденящий свист.

Найденная интонация («Ты узнаешь…») дала возможность передать настроение сонета и в каждой самостоятельной строфе, и в замке, но вот рифма «года» - «голос»… В моей поэтике, в собственных стихах, эта рифма была совершенно нормальная, но я понимал, что в переводе именно она вызовет резкие возражения. Я впоследствии изменил 4-ю строку, поскольку увидел возможность постепенного усиления настроения от строфы к строфе («Ты узнаешь во мне то время года», «Ты узнаешь во мне лишь угасанье…», «Ты узнаешь во мне всего лишь тленье…»), и в этом случае «лишь» в 4-й строке оказывалось нежелательным повтором; я ее переделал – и даже с усилением: «Гуляет ветра леденящий свист»). Оставалось только «поправить» рифму. И вот тут оказалось, что без ухудшения качества я не могу изменить рифму в этой «закованной» конструкции, где все уже стоит на своих местах наилучшим образом : в любом другом варианте стихотворение проигрывает. Я не смог даже подрифмовать предударный слог, как я в таких случаях поступаю. Прошло 20 с лишним лет, а мне так и не удалось достойно выйти из положения: либо надо оставлять эту рифму, либо переделывать всю строфу, а с ней и все стихотворение. Вариант, который я привел на сайте, – компромисс:

Ты узнаешь во мне то время года,
Когда в ветвях дрожит последний лист;
На голых хорах певчих нет: под сводом
Гуляет ветра леденящий свист.

Возникает вопрос: а стоило ли пытаться переделать 3-ю строку только потому, что переводчики не воспринимают в переводах современную рифму (хотя читатель к ней уже давно привык)? Идти ли мне на поводу у расхожих мнений, с которыми я к тому же не согласен? Я решился на временный компромисс на сайте, потому что собирался об этом обязательно рассказать и показать, к каким потерям приводит формальный подход в переводе исходя из некоторых неписанных законов, по сути спорных, а на деле просто вредных – и особенно вредных именно при переводе англичан. Я знаю, что мне не удастся переубедить абсолютное большинство переводчиков, но если найдется хоть кто-то, кто воспримет мои рассуждения и, согласившись со мной, примет мои подходы на вооружение, я буду считать, что моя цель достигнута.
Но даже с такими потерями перевод этого сонета – из лучших, и прежде всего потому, что мне удалось передать интонацию – а это дорогого стоит. И оценивать перевод надо прежде всего исходя из того, насколько органично передана интонация, заявленная его первой строкой (или строфой) – то есть подходить к переводу как к цельному органичному стихотворению. И здесь произнесено и второе важное слово: цельность.
Выполнение первого требования – передачи в переводе интонации – облегчает и выполнение второго: интонация должна быть выдержана на протяжении всего стихотворения: любой ее сбой становится заметным. (С этой точки зрения чем лучше переведено стихотворение, тем заметнее становятся огрехи; см. сонет 70:

Злословью на тебя не взвесть вину,
Хоть красота ему всегда – мишенью;
Как ворон в небесах – голубизну,
Так красоту лишь красит подозренье.
На чистом оттеняет клевета
Достоинство, что временем хранимо…)

К понятию цельности (здесь можно было бы сказать – органичности) относится и цельность в использовании словаря (вот почему неуместно использование архаики), и логическая непротиворечивость – то есть сам подход от общего к частному диктует, как именно надо эти частности рассматривать. Но в любом случае анализ перевода как стихотворения должен начинаться с общего подхода к стихотворению как образу. И только на основании такого общего подхода можно переходить к вопросам перевода метафор или игры слов, к вопросам стиля и стилевого соответствия оригинала и перевода (об этом я уже говорил).
А о чем обычно говорим мы? Наши разговоры постоянно сводятся к трактовке отдельных слов и строк, и до тех пор, пока мы будем на этом сосредоточены, это не продвинет ни одного переводчика ни на дюйм, а все наши комментарии останутся пустыми похвалами или руганью и переливанием из пустого в порожнее.
На мой взгляд, нам надо приучать себя и друг друга смотреть на стихотворение как на некую цельность со своими закономерностями и чертами; только такой подход к стихам в наших комментариях может быть плодотворным.

Владимир Козаровецкий, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 986 № 55836 от 01.10.2007

0 | 3 | 2428 | 20.04.2024. 15:09:22

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []