Джон КИТС. На Фейный Двор пришли...

Китс, продолжая свое пространное письмо-дневник, адресованное брату Джорджу и его жене Джорджиане в Америку, начатое 14 февраля 1819, 15 апреля того же года неожиданно включает в него довольно длинный экспромт – пародию на масштабные эпические поэмы. Содержание этой импровизации с трудом поддаётся истолкованию: вернее сказать, ключ к её прямому смыслу для нас навсегда потерян, поскольку пародийное обыгрывание каких-то неизвестных нам внутрисемейных обстоятельств (кому теперь понятны все эти намёки?) на фоне литературных отсылок (также довольно загадочных) изначально не предназначалось для сколько-нибудь широкого круга читателей. Тем не менее, этот фрагмент (частично опубликованный только в 1880) интересен не только как свидетельство широты творческого диапазона Китса, но и как очевидное предвестие поэзии абсурда, нашедшей столь полное выражение у Льюиса Кэрролла.

На Фейный Двор пришли. Звонят: в ответ –
Молчанье. Резвых фей простыл и след:
Умчались танцевать и целоваться
(Любовь и феям свойственна, признаться)
В густую чащу, где в сплетенье дрока
Малиновке бывает одиноко,
Где даже ручейки спешат в смятенье
Подалее – к не столь волшебной тени.
«Нет никого! – Принцессы гневен взор. –
Зачем же мы неслись во весь опор?
На мне мой крест с алмазами зачем?
Качну плюмаж персидский перед кем?
Шута и Карлика, и Обезьяну
Моих – кому показывать я стану?
Отахетайнца-Мула? Эй, живей!
Взломайте двери – а не то, ей-ей,
Отведаете у меня плетей!»
Затрясся Карлик, Шут в испуге кинул
На Обезьяну взгляд – и рот разинул.
За хлыст Принцесса раздражённо - хвать,
Но Карлик вмиг принялся рифмовать:
«Преславная! Неведомо ужели
Тебе о том, что знаем мы на деле?
Трёх прегрешений не прощают тут:
Я – о, неотвратим был феин суд! -
Из палочки волшебной сделал кнут.
Храпеть в их обществе – проступок тяжкий,
Но нету непростительней промашки -
В отсутствие хозяек править бал.
Я юным Принцем был – и кем я стал?
Из палочки волшебной смастерил
Я кнут – и сон с тех пор меня сморил.
И Шут был Принцем – королевским сыном,
Пока он по невесть каким причинам
Не захрапел на празднестве у фей.
И Обезьяна – бывший Принц; отныне
Пребудет он в уродливой личине:
Он в будуаре фей взломал замок.
Тяжёлое мы испытали горе:
Сдержись – иль станешь обезьяной вскоре».
Принцесса прут ореховый взяла,
От кожуры очистив добела,
И, стиснув зубки (скрыть своё волненье),
Старалась усмирить сердцебиенье.
Те, видя, что от порки не спастись,
Как три былинки, разом затряслись.
Досталось им по первое число,
Но с перепугу – ох, как повезло! –
Пустилась Обезьяна в пляс от боли.
Принцесса гнев смирила поневоле:
Уродством тешась, зеркальце достала,
Взглянула на танцорку для начала,
Потом себя довольно оглядела;
Залюбовавшись, улыбнулась смело,
Но, красотой своей восхищена,
Дворец увидеть вздумала она.
Не учит женщин опыт ничему;
Всегда их представляется уму:
Красавице повсюду в мире рады –
И перед ней ничтожны все преграды.
Принцесса тоже думает: «Ей-ей,
Моя персона осчастливит фей.
Мартышка, позабудь про ай-яй-яй:
Давай сюда отмычку – и гуляй!»
Все трое – в рёв, но переубедить
Принцесс – что ливню литься воспретить.
Из-за щеки отмычку неохотно
Достала Обезьяна, буркнув: «Вот, на!».
Принцесса - прыг на землю из седла,
К дверям в расшитых туфлях подошла:
Дверь настежь отворилась – во дворец
Компания проникла наконец.
Мгновение – и дверь опять закрыта:
Остался Мул - траву щипать досыта.
КОНЕЦ ПЕСНИ XII

ПЕСНЬ XIII
Увидев – он один, Мул крикнул: «Чудо!
Теперь-то заживётся мне не худо.
Злосчастный Принц, свободен я кругом:
На мне Принцессе не сидеть верхом.
«Фортуны шут», стать королём я смог
Отахетайнским – «с головы до ног».
Предрёк же мистер Карлик, что Принцесса
Впредь больше не представит интереса».
Вприпрыжку подскакал к деревьям Мул,
К коре бугристой поплотней прильнул –
И принялся тереться так, что скоро
От упряжи избавился он споро.
Но как уздечку сбросить, прихотливо
Украшенную жемчугом на диво?
Ага, придумал! Притвориться спящим –
И дать мартышкам, злобно верещащим,
Все эти побрякушки уволочь.
Задумано – исполнено точь-в-точь:
Чуть захрапел – хвостатые отряды
Спустились вниз – и, несусветно рады,
Уздечку прицепили на сучок.
А Мул – цок-цок, скок-скок – и наутёк…

Перевод Сергея Сухарева – 2007

JOHN KEATS

When they were come into the Faery's Court
They rang -- no one at home; all gone to sport
And dance and kiss and love as faeries do,
For faeries be, as humans, lovers true.
Amid the woods they were, so lone and wild,
Where even the robin feels himself exiled,
And where the very brooks as if afraid
Hurry along to some less magic shade.
'No one at home!` the fretful princess cried,
'And all for nothing such a dreary ride,
And all for nothing my new diamond cross,
No one to see my persian feathers toss
No one to see my Ape, my Dwarf, my Fool,
Or how I pace my Otahaeitian mule.
Ape, Dwarf and Fool why stand you gaping there?
Burst the door open, quick - or I declare
I'll switch you soundly and in pieces tear.'
The Dwarf began to tremble and the Ape
Stared at the Fool, the Fool was all agape.
The Princess grasped her switch, but just in time
The Dwarf with piteous face began to rhyme.
`O mighty Princess, did you ne'er hear tell
What your poor servants know but too, too well?
Know you the three `great crimes` in faery land?
The first - alas! poor Dwarf - I understand:
I made a whipstock of a faery's wand.
The next is snoring in their company.
The next, the last, the direst of the three,
Is making free when they are not at home.
I was a Prince, a baby prince - my doom
You see - I made a whipstock of a wand.
My top has henceforth slept in faery land.
He was a Prince, the Fool, a grown-up Prince,
But he has never been a King's son since
He fell a-snoring at a faery Ball.
Your poor Ape was a Prince, and he, poor thing,
But ape - so pray your highness stay awhile;
'Tis sooth indeed, we know it to our sorrow -
Persist and you may be an ape tomorrow.`
While the Dwarf spake the Princess all for spite
Peeled the brown hazel twig to lily white,
Clenched her small teeth, and held her lips apart,
Tried to look unconcerned with beating heart.
They saw her Highness had made up her mind,
A-quavering like the reeds before the wind -
And they had had it, but - O happy chance! -
The Ape for very fear began to dance
And grinned as all his ugliness did ache -
She stayed her vixen fingers for his sake,
He was so very ugly: then she took
Her pocket mirror and began to look
First at herself and then at him and then
She smiled at her own beauteous face again.
Yet for all this - for all her pretty face -
She took it in her head to see the place.
Women gain little from experience
Either in lovers, husbands or expense.
`The more their beauty, the more fortune too:
Beauty before the wide world never knew - `
So each Fair reasons, though it oft miscarries.
She thought her pretty face would please the faeries.
`My darling Ape, I wont whip you today -
Give me the picklock, sirrah, and go play.`
They all three wept - but counsel was as vain
As crying `C`up, biddy` to drops of rain.
Yet lingeringly did the sad Ape forth draw
The picklock from the pocket in his jaw.
The Princess took it and, dismounting straight,
Tripped in blue silvered slippers to the gate
And touched the wards; the door full courteously
Opened - she entered with her servants three.
Again it closed, and there was nothing seen
But the Mule grazing on the herbage green.
End of Canto XII.

Canto the XIII
The Mule no sooner saw himself alone
Than he pricked up his ears - and said, 'Well done!
At least, unhappy Prince, I may be free -
No more a Princess shall side saddle me.
O King of Otahaietи -- though a Mule,
”Ay, every inch a King”, though “Fortune's fool” –
Well done - for by what Mr. Dwarfy said
I would not give a sixpence for her head.'
Even as he spake he trotted in high glee
To the knotty side of an old pollard tree
And rubbed his sides against the mossиd bark
Till his girths burst and left him naked stark
Except his bridle - how get rid of that,
Buckled and tied with many a twist and plait?
At last it struck him to pretend to sleep
And then the thievish Monkeys down would creep
And filch the unpleasant trammels quite away.
No sooner thought of than adown he lay,
Shammed a good snore -- the Monkey-men descended
And whom they thought to injure, they befriended.
They hung his bridle on a topmost bough,
And off he went run, trot, or anyhow. …

April 15, 1819

Сергей Сухарев, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 1009 № 53996 от 29.06.2007

0 | 2 | 2512 | 14.11.2024. 10:09:53

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []