История, в общем-то, незатейливая. Немецкий критик Шлегель, избежал одного объятия и поспешил навстречу другому.

Сначала его пыталась обнять Муза. Такая… официальная. В платье с фижмами, с мушкой на щеке, в туфлях с длинными носками. Шлегель, человек воспитанный, просто свернул в переулок. И правильно сделал. Кто знает, чем пахнут эти фижмы – пудрой или нафталином.

Он брел, куда глаза глядят. Немец, что с него взять. В конце концов, он наткнулся на замок. Ну, замок как замок. Готика, паутина, сырость. В общем, полный набор. Внутри, как положено, спала девушка. Прекрасная, как статуя. Видимо, мраморная. Спала уже лет, наверное, двести. В волшебном сне. Типичная немецкая ситуация – красота есть, но она в коме.

И тут Шлегель, представьте, не стал будить ее поцелуем. Это было бы слишком мелодраматично. Он с ней поздоровался. Сказал, видимо, что-то вроде: «Гутен морген, фройляйн Муза. Проснитесь, пожалуйста. Пора».

И она проснулась. Не сразу, конечно. Потянулась, зевнула. Посмотрела на него – и улыбнулась. А потом призналась в любви. Немецкой, серьезной любовью. Наверное, предложила составить вместе сборник народных баллад.

Гёте, рассказывая эту историю, слегка улыбается. Он-то знает цену и замкам, и снам, и музам. Он сам через это проходил. Он понимает, что спасти принцессу – это полдела. Главное – что с ней делать после пробуждения. Чем кормить? Где селить? Как объяснить ей, что на дворе уже не Средневековье, а начало девятнадцатого века, и всем заправляет Наполеон?

Шлегель, конечно, герой. Он разбудил национальное сознание. Перевел Шекспира. Но Гёте, кажется, думает о другом. Он думает о том, как утром эта самая Муза будет пить кофе. Как она станет ворчать на погоду. Как она, возможно, начнет критиковать самого  Гёте...