Я сегодня крашу рамы. Надежда Буранова

https://poezia.ru/works/191507

 

Перед нами стихотворение, которое с первого взгляда хочется определить как стихотворение для детей. Знакомая с детства стремительность четырёхстопного хорея мгновенно оживляет воспоминания о самых первых текстах, записанных этим стихотворным метром.

Но, приглядевшись, взрослый читатель не может не заметить расстояния, уложенного в строках на манер временной петли:

 

Смотрит дом глазами мамы:

Я сегодня крашу рамы.

Рамам очень много лет,

Рамы любят белый цвет.

 

Прошло много лет. Ребёнок вырос и вернулся в отчий дом. И вот, памяти вдруг удаётся соединить крайние точки. Пусть на мгновение, но пройденный жизненный путь перестаёт разделять прошлое и настоящее. Появляется ощущение материнского присутствия не только в том внешнем, которое когда-то давно принадлежало обоим, но и в ближайших собственных ощущениях. Во взрослом человеке возникает связь между собственными действиями и их причиной, задающей направление и настроение.

Автор говорит об этом прикровенно, словно оберегая тайну такого пересечения. Но в то же время не скрывает радости внутреннего делания, проявляющегося в белизне тщательно и с любовью выкрашенных рам и общем тёплом фоне предлагаемой картины.

Возвращаясь к специфике жанра, хочется отметить, что многие детские поэты, так или иначе, встраивали подобную временную петлю в свои произведения. И такой посыл можно прочитать как «знаешь, я тоже был маленьким». Вряд ли детское сознание его уловит, но малыш обязательно почувствует эту столь важную для него обратную связь.

 

Вьётся улица-улитка. Константин Вихляев.

https://poezia.ru/works/191024

 

О родителях, о счастье,

О пластинке группы «Sweet»,

О котёнке рыжей масти,

Что под яблонею спит.

 

И вновь четырёхстопный хорей позволяет читателю прикоснуться к чему-то лёгкому, полному радостных надежд.

Каким-то образом текущая реальность вдруг отступает, и поле чувств становится свободным от всего огорчающего.

Чья-то история, с её тихим, самым обыкновенным житейским счастьем предстаёт в мягких доверительных образах, таких щемяще-близких каждому.

Читатель мгновенно оказывается в предлагаемом пространстве и начинает присутствовать, перебирая палитру эмоциональных оттенков, тёплых, с лёгкой светлой грустинкой.

Финал ожидаемый:

 

Это мы сидим с тобою

Много лет тому назад.

 

И задача здесь, скорее, в том, чтобы вдохнуть жизнь в когда-то пережитое, вернуть его себе и согреться этим теплом.

 

 

По перелеску и в бору. Владислав Кузнецов

https://poezia.ru/works/191528

Тон этого стихотворения предлагает читателю гибкую рамку, которую на период взаимодействия с текстом можно приравнять к рамке самопознания. Исходя из тонкости и невероятной сложности человеческого разума, любая система символов может представляться и упорядоченной, и полной собственного символического хаоса.

В какой момент происходит переход от детского восприятия к взрослому – ещё один вопрос, однозначного ответа на который пока не найдено. Однако бесспорна обратимость процесса. Ребёнок в любой момент времени может оказаться чуть менее ребёнком, а взрослый – чуть менее взрослым. И если для первого это задача, то для второго – скорее, эмоциональный буфер. Важно об этом помнить. И говорить как бы с ними обоими. Автор, собственно, это и делает. Именно такой подход оказывает наибольшее влияние на детскую психику, вне зависимости от акцентного знака. Но и для взрослого может в нужный момент явиться условной моральной поддержкой.

Сбор грибов – занятие увлекательное. А в данной картине – ещё и тяготеющее к аналитической игре-медитации. Атмосфера, созданная милым и тёплым олицетворением, ничуть не страдает от подступающей к ней реальности, как физической, так и эмоциональной. Всё это звучит согласованно и гармонично. И в своём роде прекрасно, подобно тому, как звучит Рио, чей сказочный центр немыслим без подступающих к нему (и пронизывающих) фавел.

Игра, как сама жизнь, состоит из плюсов и минусов. Убери «неудобный» аспект в виде массово атакующего комарья, и сразу же снизится общее напряжение. Если нет преодоления – то и ресурса на сам процесс выделяется меньше.

Отдельно отмечу следующую строфу:

 

В лукошке, точно, нету дна;
в лесу я, кажется, одна;
и мне пора сменить волну,
снижаясь с Вау! на А-у!!...

 

Образ «бездонного» лукошка предполагает больше одного объяснения. Это и нежелание прекращать игру, и приятная усталость, и некая утверждённая квинтэссенция результирующего потока. Примечательно и внезапно осознанное одиночество, чувственный окрас которого – скорее, удивление, нежели разочарование. И очень интересна смена эмоционального фона. Главная героиня сама подходит к пониманию необходимости возвращения.

И здесь мы вновь оказываемся перед неизбывной связью ребёнка и взрослого. Диалог внешний постепенно становится внутренним. И это представляется важным для обоих участников. Малышу – ощутить в самом себе силу, готовую прийти на помощь, взрослому – обратиться к своему внутреннему ребёнку, с удовольствием играть с ним и что-то, если нужно, подсказать...

Автор доносит идею как бы мимоходом, на уровне условного 25 кадра. И это важно. Потому что ярче и дольше всего человеку свойственно помнить собственные ощущения.

Если б был у меня брат. Владимир Старшов

https://poezia.ru/works/191614

 

Любое если б поэт переживается как реальное. Иногда наблюдая, иногда перевоплощаясь и непосредственно участвуя.

Образ старшего брата, дожившего до момента, о котором говорит главный герой, как будто намекает на отчуждённые чувства, доверенные для переживания кому-то другому, как будто более сильному и мудрому.

Можно ли сказать, что творческий человек понимает себя лучше, чем нетворческий? Это всё-таки индивидуально. А вот возможностей выразить то, что не уместилось в обычные слова, у поэта неизмеримо больше.

Перед нами история, подробности которой неизвестны. Но образы, живые и говорящие, от этого не зависят.

 

А потом - написал письмо.

А потом бы - порвал письмо,

и купил бы себе билет, -

чай, не виделись столько лет!

 

Старший брат написал письмо, потом, передумав, порвал его и купил билет, потому что давно не виделись. Он словно не сразу решается на эту встречу и вначале пытается поговорить и утешить опосредованно, по какой-то причине оставаться в стороне и – переживать боль младшего как свою. Но потом словно приходит понимание, что нет этой «своей» боли. Есть просто боль. Которая для них общая. Как общие родители. И для того, чтобы её действительно пережить, нужно встретиться. А если говорить отвлечённо, человек, наконец, позволяет своей внутренней силе хоть в какой-то мере нивелировать эмоциональные последствия тяжёлых событий.

Возвращаясь к образу старшего брата – встреча исцеляет обоих. И далее уже не так важно, что происходит. Просто становится легче. В жизни вновь появляется радость.

 

Да и что о том говорить?

Ты подальше, тоска, катись -

можно с братом махру курить,

можно улицею пройтись!..

 

 

 Завещание. Виктор Гаврилин

https://poezia.ru/works/191473

Я легко встрепенусь в твоём сердце.
И пока ты жива, я продлюсь.

 

Читая это стихотворение, невольно соглашаешься с тем, что классический стиль подобен ветру, одинаково сильно, свежо и благостно дующему сквозь времена.

Всякое время обозначает поэту свои условия. И он их принимает. Только не всегда подчиняется.

Почерк Виктора Гаврилина узнаваем не только благодаря красоте слова и слога, но и устойчивой жизненной позиции, освещающей всё его творчество, и мужеству преодоления.

В этом стихотворении он вновь обращается к своей жене, Нине Гаврилиной. И здесь мы не видим т.н. поэтизации смерти, свойственной образу-желанию освобождения. Поэтому с высокой вероятностью можно предположить, что в момент речи, т.е. живя, поэт чувствует себя свободным. И, преодолевая недуг, не считает себя его пленником. В этом торжество внутреннего мира над внешним. Причём, речь идёт не о воображаемом мире, но о реальном, который не романтизируется и излишне не драматизируется. Мы видим сакральную попытку не только не расставаться с любимым человеком, но и вернуться к самому себе, опираясь на глубину связи с женой Ниной.

 

Долголетьем твоим буду воздан.
Внемли небу, живи не спеша.
Я хочу, чтоб пила этот воздух
и пьянела родная душа.

 

Но также перед нами признание боли и сопутствующей ей локальной пустоты, на фоне которого можно проследить мощный духовный рост поэта, принятие и глубокую и безусловную благодарность жизни.

Ильза. Сергей Красиков

https://poezia.ru/works/191671

 

Природа задачи этого стихотворения довольно сложна, но не незнакома. Реальные события, пропущенные автором через поэтическую призму, оказываются подсвеченные тёплым светом памяти и хранящихся в ней чувств.

Присмотревшись к графике, понимаешь, что каждую часть можно прочитать отдельно. Картина, можно сказать, межполушарная. Слева – хроники, справа – жалость, любовь, страх, эмоциональный трепет. И это очень тонкий момент в поэтической реализации, поскольку обусловлен интуитивными процессами.

Не столь важно, где и когда происходили события. Во главу угла в данном случае хочется поставить фоновые интонации. Они беспрепятственно вторгаются в сознание читателя, и только тогда становится ясно, сколь они мучительны. Такое беззвучное переживания горя – это попытка восстановить утраченную картину, целью которой – отпустить, дать возможность уйти из памяти, подобно тому, как уходит Ильза. Это отпускание исполнено глубокой человеческой приязни, понимания, сострадания. И тишины, которая проникает в читателя как что-то мощное и неделимое. И в какой-то момент в ней вдруг становятся слышны собственные внутренние крики.

Ещё один важный момент этого текста – скрытая в нём катастрофа, очагово тлеющие ужасы минувшего времени. И одновременно из скрытых интонаций стихотворения считывается, что не так-то просто изуродовать живую человеческую душу.

 

 

Только белое, белое время. Любовь Берёзкина

https://poezia.ru/works/191706

 

Всегда сожалею, когда вижу цикл, в каждое произведение которого хочется погрузиться надолго.

Первое стихотворение этой замечательной подборки повело себя наподобие первоцвета. Остальное не менее хорошо. Просто это было первым. И каким-то образом заняло большую часть эмоционального  пространства.

***

И в этой тишине юродивой

переведет осиный зуд

часы мои на куст смородины,

и дали в горсть ее сойдут.

Мне светлая полоска вспомнится

над лесом хмурым, как проем,

где с листьев падает бессонница

еще не сбывшимся дождем.

И на юру, сквозь воздух ягодный,

привстав на белых каблуках,

смеются и танцуют яблони,

и пропадают в облаках.

 

Богатство оттенков четырёхстопного ямба, проникновенность, усиленная дактилическими окончаниями – всё служит изысканной оправой для столь пронзительной и напряжённо-глубокой лирики. Избирательный уход от полноударности позволяет слышать проникновенный голос автора, погрузиться в живой и мягкий трепет высказанных чувств.  

Богатейший образный ряд вызывает мгновенный отклик, диапазон которого простирается от близкого к религиозному экстаза до освоенного величия обычного дня.

Нельзя не отметить анимистический посыл, обманчиво-лёгкий на первый взгляд и необычайно мощный, если всесторонне оценить отклик.

Одно из главных достоинств подобной лирики – её репаративный посыл. И это стихотворение можно определить как пример полной взаимности между текстом и читателем, как особый эмоциональный резонанс, возникающий на глубинном уровне восприятия, укрепляющий и обогащающий.

 

 

Степь в августе. Николай Горячев

https://poezia.ru/works/191613

 

глаза твои рысьи
от солнца жалящего словно тарантул
пара летящих раскосо
царапин

 

Завораживает с первых строк.

Глаза-царапины, зацелованные цоканьем щёки долин, волнующиеся груди курганов, поющий тростник волос, зацветающая первыми холодами степь… Всё это безумно чувственно и хорошо.

Автору удаётся вызвать у читателя ощущение контакта со степью и сопутствующее восхищённое придыхание, близкое к благоговению.

Древняя кровь земли стремится по жилам возникающих образов, прорисованных вне всяких условностей, и проникает в читателя, обжигая пространство восприятия непостижимым величием и необъятностью.

В этом смысле первое стихотворение похоже на любовный танец органов чувств – со степью, с её бескрайними просторами, неугомонными ветрами, с неутолённой природной страстью, со всем, дарующим полноту и почти пророческое вдохновение.

 

 

Три бурятки. Владимир Мялин

https://poezia.ru/works/191736

 

«Первые две строки и последние две строки, обрамляющие сюжет, образуют идеальную симметрию и в то же время дают читателю ключи к genius loci: мороз, звезды в еловых лапах - в экспозиции и жир, стекающий с вяленой рыбы в юртах, - в финале. От общего плана - через трех плетущих буряток, рифмующихся с тремя прявшими девицами под окном, к крупному плану вяленой рыбы. Кинематография.»

                                                                                                   А.В. Питиримов

 

Для начала скажу, что тема Центральной Азии, да и Азии вообще, в произведениях Владимира Мялина всегда уходит вглубь и предстаёт перед читателем в удивительных сюжетах, прописанных до неочевидных деталей. Читаешь – и ты там, в предлагаемой картине, со всей её цветовой гаммой, запахами, звуками, деликатно поданной проблематикой.

Но обо всём по порядку.

 

Как в мороз мерцают звёзды
Высоко над елью, в лапах!

 

Словосочетание в финале второй строки не столько уточняет, сколько сообщает свойственный эпосу колорит. Автор, безусловно, прав, прибегая к подобному приёму. То, что происходит в картине – магия, присущая подобного рода текстам, где форму определяет содержание.

Потому разрозненность здесь только кажущаяся: и над елью, и в еловых лапах, ибо сама картина целостная, и мороз, звёзды и ель неотделимы друг от друга в любой момент времени. Они как бы меняются местами. Автор это понимает и сообщает читателю не только по факту, но и через восклицание.

 

Три скуластые бурятки
Сеть защитную сплетают.

 

Принято считать, что скулы – признак сильного характера, выносливости, отсутствия животного страха перед судьбой, но также – готовности драться. Автор одной этой маленькой деталью подчёркивает силу каждой матери, взявшейся поддержать сына.

 

В юрте
Три свечи горят; пред каждой
По одной свече – и тени
Колыхаются по кругу.

 

Мы видим, что перед каждой женщиной – по одной свече, а тени – сплетены. Это о том, что каждая мать трудится отдельно, исходя из собственной любви, но в итоге, на незримом уровне, их делания переплетены друг с другом, как нити сетей, которые они плетут.            

 

Будет мальчикам защита
На земле чужой, далёкой.
Будет жир стекать янтарный
С рыбы вяленой, на лесах.

 

А это, пожалуй, самый интересный и глубокий авторский ход. Особенно, если предположить, что речь идёт о голомянке. Это байкальский эндемик, живородящий, на треть состоящий из жира. Поймать голомянку не так-то просто, из-за её быстрой реакции. И образ рыбы на лесах, со стекающим с неё жиром – это и обережная фигура, и символ благополучного возвращения сыновей в родные места.

 

 

Ева Михайлова. Витальное

https://poezia.ru/works/191957

 

Господь о жизни всё сказал цветком:
сперва бутон, лелеющий надежды,
вслед — ветром унесённые одежды,
и белый свет на стебельке сухом.

 

В этом чудесном, тонко исполненном цикле, речь идёт о жизненной силе. Но ракурс выбран не совсем обычный. Мы видим, что жизненная сила предстаёт в виде цикла, часть фаз которого – закономерное угасание и/отсутствие.

Витальность – это не то, что доминирует априори. Это совокупность бытийных сюжетов, от рождения до смерти.

Литературные приёмы впечатляют не меньше самих образов. От бессолнцья до танцующего платьем листа-шута.

И, наконец, финальная пифагорность как признак гармонии и числа. И на этом фоне множество ликов витальности как раз и есть то самое начало всякой меры. Смысл в совокупности этого разнообразия. Именно это является обобщённым, но и ключевым признаком жизнеспособности.

Хотя в реале не то, что трудно, а подчас и невозможно выйти за рамки конкретной фазы, автор заставляет задуматься об ущербности привычных трактований.

Важно, что информация преподносится отвлечённо, и у случайного читателя есть возможность не углубляться, а насладиться стилем и изысканными словесными узорами.

 

 

Там, где чёрные тени Гекаты. Ида Лабен

https://poezia.ru/works/191800

 

Здесь хотелось бы оттолкнуться от названия и первой строки стихотворения и углубляться в предложенные образы, объединённые стремлением к некоему финалу. Автор замечательно прописывает сопутствующие характеристики: сумрак, остывание, беспричинный страх, отдыхающий Пан (единственный, чья смерть прописана в исторических текстах), бродящие в земных садах души усопших.

И вдруг, на фоне всего этого происходит смена картинки. Смена, усиленная автором с помощью смены перекрёстной рифмы на охватную. Происходит закольцовывание полюсов, устранение видимых различий. Благодаря чему в финале перед нами предстаёт удивительно мудрый вывод-предположение:

 

Там вполне очевидно, что нет
Вереницы смертей и рождений,
И что все мы – бессмертные тени,
И сквозь нас пробивается свет.

 

Кого-то он, возможно, разочарует, кого-то, напротив, обнадёжит. Но в любом случае подтвердит исключительность поэтических средств и силу их воздействия на читателя.