Евангелие от ̶И̶у̶д̶ы̶ ̶С̶и̶к̶а̶р̶и̶я̶ Марии Магдалины

Месяц Нисан, такой долгожданный, уже вступил в романтические отношения с  городом. Весенние ароматы кружили голову. Желтые, фиолетовые, пурпурные ирисы создавали нежное настроение. Улицы  были  перезаполнены возбужденными людьми.  

В этой толчее могли легко срезать с пояса кошелёк. В предпраздничный Иерусалим пытались попасть все, включая калек, больных, дряхлых стариков и уличных воришек.

За годы, пока здесь правил Ирод, город сильно изменился, во-многом переняв традиции Рима. Своими размерами и великолепием ошеломлял окруженный ухоженными садами царский дворец. К нему примыкали украшенные настенными фресками и мозаичными полами роскошные виллы местной знати.  В моду вошли обильные трапезы в римских триклиниях, театр и ипподром.

А растерянные провинциалы изумлялись причудливой системе акведуков и приходили в восторг от вида грандиозной Храмовой горы. Ее внешняя подпорная стена была отделана дорогим мрамором, а расположенный по центру Храм издали казался покрытым снегом, поскольку в местах, где  не было позолоты, он был ослепительно бел.

Все с нетерпением ожидали кульминации ежегодного празднования Исхода из Египта богоизбранного народа.

До возведения Микдаша все улицы во время праздников полыхали алыми подтеками —  жертвенной кровью мазали перекладины и косяки дверей. Теперь  кропили только алтарь. Священники ходили по щиколотку в крови. Агнцы умирали медленно и мучительно. Чем сильнее они страдали, тем больше радости приносили богу.

За съём жилья платили шкурами. Сколько ягнят зарежут на этот раз? Двести тысяч или больше?…

Обычно паломники входили в город пешком. Даже тем, кто был побогаче, приходилось слезать со своих колесниц.

За шесть дней до Песаха Иешуа Назореянин в сопровождении своих учеников въехал в Иерусалим на осле.

Осёл должен был символизировать не войну, а мир. Но кому дело до этой символики. К тому же животное, как назло, оказалось весьма неказистым. Ослик был таким  мелким, что всаднику приходилось поджимать свои длинные ноги, чтобы не касаться сандалиями пыльной дороги.

Да, нашлись те, кто приветствовал учителя одобрительными выкриками и  бросал к его ногам пальмовые ветки. Но таковых оказалось не много. Массовых ликований не случилось. Что-то не сработало…

К закату солнца путешественники достигли Храма, но тот оказался пустым. Тогда было решено вернуться в Вифанию.

Дом, в котором они расположились на ночлег, выглядел  скромно. Соломенная крыша местами прохудилась. В образовавшиеся отверстия заглядывала любознательная луна.  

Вся компания возлежала за столом, молча поглощая под брожёное вино козий сыр, маслины и сушенный инжир.

По правую руку от учителя расположился Иуда.

Они с ребе внешне были очень похожи. Их даже часто путали. Оба высокие (Иуда был выше  на четверть пальца), худощавые (только худоба Иешуа была несколько болезненной, а у Иуды лишь подчеркивала стройность стремительной фигуры),  с красивыми чертами лица (у Иешуа  более женственными и нежными, зато мощная горбинка на носу Иуды придавала ему большую мужественность), с красивыми темными вьющимися волосами и одинаково-аккуратными бородками.

  — Ничего, завтра все будет по другому — прервал молчание очевидно расстроенный учитель.

 — А что будет по другому — не сдержался Иуда — зачем было въезжать в город на этом дурацком осле?  Почему не на могучем скакуне, чтобы все горожане сразу поняли, что к ним прибыл настоящий царь иудейский. Который приведет их к свободе от Рима. Заодно разобравшись с продажным Синедрионом.

 Отчего шайке саддукеев всегда достается пост первосвященника. И храмовый налог в придачу. По полшекеля с носа! А ведь этих дармоедов всего несколько сот человек. Разве сложно всех перерезать?

А фарисеи  лишь делают вид, что не сотрудничают с Римом — продолжал возбуждаться Иуда — Призывая других  строго следовать законам Моисея, их и нарушают. Ты же сам упрекал их в ханжестве и лицемерии.

Ессеи — те ушли из селений в пустыню и замкнулись в себе. Что нам от них толку.

Зелоты только на словах против римского владычества.  Неужели все иудеи — трусы? К счастью, это не так.

Мы, сикарии, готовы на все. И наши кинжалы уже  наточены.

 — Перебить всех саддукеев?  — прервал Иешуа взъерошенного обличителя  — Ну и где их окровавленные труппы?  Я тебе сейчас подскажу ответ. Они грешат в дорогих домах за мощными стенами, а если и появляются  на улицах, то только в сопровождении многочисленной охраны.  Вы же в бессильной злобе нападаете мелкими групками  на  зазевавшихся  римлян или неугодивших вам местных и пыряете их своими острыми сиками.  А затем быстрёхонько теряетесь в толпе, и хоронитесь на время, чтобы вас не схватили.

— А чего нам прятаться? Те, кто ходят по улицам, поддерживают нас и никогда не сдают!

 — Так уж и никогда?

 — Предательство  — самый страшный грех. И даже если найдется тот, кто нас выдаст, он не сможет нанести нам серьезного вреда, ну раскроет двух-трех наших.

Но ты прав, убийство нескольких неугодных богу людишек не решает проблему. Поэтому я и призываю ко всеобщему бунту.

 — Как будто до тебя не было бунтарей. Пастух Афронт объявил себя царём иудейским. Что стало с ним и его сторонниками?  Все уничтожены. Чем закончилось восстание Иуды Галилеянина? Разгромом! Ты разве не знаешь, как жестоко подавил волнения в Иерусалиме Архелай. А ведь пострадали и невинные.

 — А что предлагаешь ты?

 — Я следую путем Иоанна Крестителя.

 — Как он, питаешься саранчой и диким медом?

 — Не кривляйся. Ты ведь прекрасно понял, о чем я говорю.

 — Ты о том, как Саломея получила голову Иоанна за свой танец семи покрывал?

  — Кесарю — кесарево, Богу — богово. Я буду терпеливо доносить иудеям мысль про скорый приход мессии.

 — И когда же он придет?

 — Всему свое время.

 — Лучше бы ты въехал в Иерусалим на черепахе. Вы с ней ползёте к цели с одинаковой скоростью. Она тебя, пожалуй, даже обгонит. А народу сегодня нужен более решительный вожак!

 — Неужели ты думаешь, что люди пойдут, например, за тобой — неожиданно вступила в разговор Мария  Магдалина, единственная женщина, входившая в ближний круг учителя.

Великие пророки предсказали, что Машиах будет потомком царя Давида — продолжила она — вот как Иешуа. Может, и ты его родственник, хотя бы дальний?

Про твой род чего только не говорят.

Как же сладко слушать гадости про других.  О чем только не шептались за его спиной, испытывая зверский аппетит на изобличение чужих пороков. Мол после рождения Иуды  родители  засунули того в корзину и бросили  в море. И все из-за того, что им приснилось — он станет причиной их погибели.

Было и продолжение — Иуда чудесно спасся, жил на острове, где его усыновила  местная царица.  Рос таким красавцем, что, может, материнскими чувствами там не обошлось? Убив сына правительницы, вернулся домой, прикончил отца и совершил грех кровосмешения с собственной матерью. В общем, отомстил. И тут же, конечно, раскаялся, самому себе назначив наказание — орошал водой на крутой горе сухую палку, пока она не расцвела. А воду для полива носил во рту!

Все это было, конечно, полнейшей чушью. Зато благодаря этим заверакам Иуда выглядел в глазах других совсем незаурядным, даже исключительным и — чем чёрт не шутит — способным творить чудеса.  Хотя бы мелкие.

 Глупые россказни про Иуду доходили и до Иешуа.

Порой мне кажется, ты сам их специально распространяешь»  — подтрунивал он. А над очередной придумкой про Иуду долго и заразительно хохотал. Иуде якобы посчастливилось родиться  в одном селении с ним.  И был он (Иуда, конечно) одержим сатаной. В этой версии мать Иуды сына крепко любила и  притащила  на излечение к Иешуа, которого тот тут же больно цапнул за бок. Сатану, конечно, на этот раз изгнали.

Ты уж больше, пожалуйста, не кусайся  — шутил Иешуа. 

Все ближайшие ученики  Иешуа желали быть как можно ближе к своему ребе и боролись за его внимание.  Из-за этого могли происходить и трения, и  даже небольшие ссоры. Но с Иудой их стычки имели особый подтекст.

Наверное, и  из-за его упрямого характера. Он и с Иешуа часто спорил — напористо и даже дерзко. И ведь учитель позволял. Остальным начинало казаться, что тот слишком снисходителен  к этому выскочке. И с какой стати?

Больше всех к Иуде придирался Левий Матфей,  бывший мытарь, всегда  всем недовольный, плешивый, лишенный женского внимания. Вот, например, почему Иуда — единственный из учеников, кто обращается к Иешуа по имени. Когда Левий  высказал свое неудовольствие, Иуда отбрил — я учителя называю так, как он  представился при нашем первом знакомстве. А потом, разве он сердится на меня за это?

Сегодня учитель, похоже, рассердился, что было для него не характерно.

Кончился их  разговор совсем плохо. Вошедший в раж Иуда схватил короб для пожертвований (он был назначенным казначеем и отвечал за него) и выскочил из дома.  Впрочем, тут же вернул  обратно,  воскликнув на прощание  — "купите себе хоть немного... " Порыв  свежего ветра оборвал конец фразы и унес  в загадочную ночь...

Иуда  хорошо знал Иерусалим, прожив несколько лет среди  шумных улиц  Нижнего города. После некоторого раздумья он решил остановиться у Сусанны.

Сусанна была блудницей от бога. Весёлой и раскрепощенной, с  широкими бедрами,  густой чёрной копной волос и выразительными  глазами навыкат.

Она была  востребована. Её привечали  в среде первосвященников, которым она своим бесстыжим телом платила храмовый налог. Раскрепощенную женщину часто приглашали в развратные купальни  Дворца. Платили щедро…

Иуде повезло. Этой ночью  Сусанна была не занята.

Обычно она не принимала у себя. Иуда не был ей интересен в качестве клиента,  она получала от этого красавчика не деньги, а удовольствие. Такое теперь с ней случалось редко.

Хозяйка угостила гостя вином с привкусом смолы и изюма, а затем умело привела в порядок его нервы.

Утром чаровница отсыпалась, а после полудня уходила на промысел.

Возвращаться к учителю Иуда не собирался. Зато встретился в укромном месте с Варравой, тоже  сикарием, с которым они не раз совершали дерзкие уличные акции устрашения.

Он вкратце изложил свою последнюю стычку с Иешуа.

"Я буду готовить народ к приходу мессии. Когда это случиться, наконец, наступит мир. Не станет ни убийств, ни грабежей, ни соперничества, ни грехов"   — передразнил он голос и интонации учителя.

— Назореянин сегодня  опять приходил в Храм проповедовать — сообщил Варавва — пожалуй, не стоит на него больше расчитывать.

— Но мы его по-прежнему уважаем и когда захватим  власть,  предложим  место в Синедрионе.

 — А  Сусанна продолжает обслуживать тебя бесплатно? Счастливчик!

 — Она — искустница!  Любая блудница  — куда меньшая грешница, чем неверная  жена.  Если я когда-нибудь заведу семью, то возьму в жены жрицу любви.  Хотя таким, как мы с тобой, семьи заводить нельзя.

 — Она всё ещё  раздвигает ноги во Дворце? Подговорить бы её подсыпать яд в вино тамошним сластолюбцам во время очередной оргии.

 — Боюсь, тогда она лишится не только заработка, но и головы. Да и зачем ей это?

 — Пусть тогда хотя бы расскажет,  как устроена дворцовая охрана. У меня есть тут одна задумка…

Когда Иуда вернулся с тайной встречи в комнату Сусанны и  принялся  доедать остатки вчерашней рыбы, в  комнате нежданно появилась Мария Магдалина.  С длинными, до плеч, распущенными волосами.  В пурпурном кетонете из тончайшего египетского виссона с дорогой вышивкой,  в ярких кожаных сандалиях.  Продолговатые серьги, золотые браслеты  и  ожерелье с  синими сапфирами лишь подчеркивали  эксклюзивность своей госпожи. На левой руке поблескивал похожий больше на мужской тяжелый перстень с  пентаграммой.

Пентаграмма  олицетворяла власть правителя, распространявшуюся на  все четыре стороны света.

Нельзя сказать, что Мария  была красивее Сусанны, но в ней чувствовалось что-то такое, отчего у Иуды при её виде начиналось необъяснимое томление. С Сусанной  хотелось развлекаться. Марией -  восхищаться. Как ублажать мужчин она точно знала лучше всех. Но не всем доставались её ласки. Оставалось только мечтать...

 — Как ты меня нашла  — удивился Иуда  — и главное — зачем?

 — Как  — неважно!  Зачем  — будет зависеть и от тебя. Иешуа очень переживает ваш недавний разрыв. В знак примирения он приглашает тебя на  трапезу, которая пройдет сегодня вечером недалеко от Сионских ворот. Там за праздничным столом тебя будет ждать зажаренный козленок, горькие травы и дурманящее вино.

 — Я не вернусь к нему.

 — Я знала, что ты так ответишь.

 — Стоило ли тогда приходить?

 — Может, я хочу познать тебя. А заодно — и подзаработать. Чем готов платить   — греческими  драхмами  или римскими денариями?

 —  Ха-ха! Я больше не казначей. Так что даже из кассы украсть не смогу, чтобы с тобой рассчитаться. Да ты, уверен, и не продаешься. Тебя интересуют только потомки царей? Говорят, ты ассирийка.

 — Я  — из рода вавилонского царя  Хамму-раби, что значит “великий предок”. Моя пра-про-пра-пра-пра бабка могла бы прогуливаться в сопровождении поклонников по висячим садам Семирамиды.

Тогда добавь еще пару десятков пра-пра-пра!   "Око за око, зуб за зуб» - это из законов  твоего прославленного  предка?

 — Это слова Моисея. У Хамму-раби — "ослепи глаз другого авилу, они ослепят и его глаз". Впрочем, это про одно и то же.

 — А  Иешуа  учит: "не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую".

 — Да, здесь - развилка. Ваш последний разговор внес в мою душу сомнения.

  — Кто он тебе?  Называет тебя лучшей ученицей и драгоценнейшей возлюбленной, которая знает всё.

 — Я ему не ученица, хотя  внимательно слушаю, но делаю свои выводы.

 — В ходе наших совместных странствий вы часто уединялись, а когда возвращались, у Иешуа был вид самого счастливого грешника.

 — Почему грешника?  И сказал им Бог: Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и овладевайте ею…

 — Может, это касается только супругов?

 — Ты же, когда залезаешь на Сусанну, знаешь, что она тебе не жена.

 — Так я и не скрываю, что грешу.

 — Ева родила Каина ещё до изгнания  из рая. Значит, это было богоугодно. Кто же их сочетал с Адамом? Священников  ещё не было. И вообще - никого! Только Бог! Может, он и мои отношения с мужчинами благословляет напрямую. Я   —  храмовая языческая жрица, моя миссия  — осуществить священный ритуал — помазание священного царя. Лишь  через соитие со мной он станет признанным.

 — То есть, твое тело  —  это врата к Богу?

 — После ритуала  высшая жрица становится богиней, а мужчина  — воплощением Бога.

 — А ты уже заключила с Иешуа священный брак?

 — Я  всего лишь дарила ему свои ласки, а он мне — свои. Это просто приятно. Священный брак — особый ритуал. С Иешуа до сих пор меня что-то останавливало. Вернее — кто-то, с кем я, пожалуй, готова на всё...

Перед уходом Марии они договорились о завтрашней встрече в Гефсиманском саду. Там собирался проповедовать Иешуа. Иуда пообещал Марии  вступить с ребе в публичную полемику. Посмотрим  — за кем последуют правоверные иудеи.

Всё это время Иуда пребывал  в упомрачительном настроении. Неожиданная развязка не менее неожиданного свидания не просто вдохновляла.  Ему казалось, что он за вчерашний день так изменился, что теперь способен  творить чудеса. Только пусть Мария будет всегда рядом. Теперь это его женщина!

Вот в таком настроении он  вприпрыжку, как мальчишка, доскакал  до Гефсиманского сада.

 Сад тянулся от Храмовой до Елеонской горы. В нем можно было легко заблудиться.  Вечерело.  В ожидании проповедника под сенью оливковых деревьев собралась внушительная толпа страждущих. Но ни Иешуа, ни его учеников, ни самой Марии нигде не было. Иуда покружил  возле условленного места. Опаздывают?  Ничего, его сегодняшняя проповедь от этого станет только  решительнее и злее.

Он ещё не знал, что вчера вечером Иешуа сильно отравился за праздничным столом. Плохо ему стало правда не сразу, а  уже после прощания с учениками, когда Мария отвела его в укромное место за городом. В Иерусалиме начались облавы - искали тех, кто пытался тайно проникнуть во Дворец. Лучше было поберечься.

Иешуа никогда не было так плохо. Казалось, что вместе со рвотой наружу повылезают все внутренности. Он несколько дней  провалялся на тростниковой циновке в полуобморочном состоянии. Мария отпаивала беднягу лечебными пахучими отварами и не могла покинуть ни на минуту.  Из-за его тежёлого состояния она  не стала  ничего рассказывать про свои отношения с Иудой. При этом сильно нервничала, что никак не может встретиться с новым избранником...

В Гефсиманском саду резко стемнело. Нечеткие силуэты людей лишь угадывались. Иуда стал опасаться, что все начнут расходиться.  Но ему так не хотелось выступать без Марии.

Вдруг он  увидел  отряд вооруженных римлян в сопровождении нескольких местных с фонарями.

 "Вот же тот, который выдает себя за царя иудейского! " — выкрикнули из толпы.

До Иуды оставалось шагов тридцать.  Ему бы резко рвануть в заросший бурьян и в кромешной тьме зайцем скрыться от погони. Еще пару дней назад он, включив свой опыт секария, так бы и поступил. Но сегодня горделиво замер в ожидании. 

 — Ты  что ли  будешь царь иудейский   — сплюнув, спросил один из римлян на ломанном арамейском.

  — Ну я!

Иуда, тут же получив мощнейший удар в спину, упал и сильно разбил о лежащий камень лицо, которое  начало оплывать и обильно заливаться кровью.

Его для порядка отпинали ногами и со связанными руками  поволокли в город...

«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.» 

Большую часть времени он проводил в своей резиденции в  Кесарии Маритимы, но на время религиозных праздников приезжал в Иерусалим. Готовый — если что — жестоко среагировать на любые проявления народного недовольства.

Сегодня к нему привели некоего Иешуа Назореянина, который обвинялся в действиях, направленных против Римского имератора  и существующих порядков.

Смутьяна уже подвергли допросу. Синедрион  просил утвердить решение о казни.

Судя по виду обвиняемого, его не сильно жалели. Белый хитон разукрашивали кровавые пятна, а лицо бедняги было изуродованно настолько сильно,  что напоминало кусок мяса.

  — Скормить бы тебя  собакам!   — произнес прокуратор на латыни, как бы разговаривая с самим собой.

 — Собаки добрее людей  — отреагировал Иуда. 

С этим утверждением Пилат мог бы согласиться.

Преступник произносил слова  очень медленно из-за сильно разбитых губ. Но в его глазах не прочитывались  ни робость, ни смущение.

 — Откуда ты знаешь латынь?  — крайне удивился Пилат.

 — Отец заключал торговые сделки с Римом. А я под ногами вертелся.

 — Значит, он был не дурак, в отличие от тебя.  Чем приторговывали  —  шелковыми тканями,  пряностями, пшеницей?  Знаю я таких. Кормишь вас с руки, а вы укусить норовите.  И всех облапошить. Сколько денариев перетекло в ваши  кованные сундуки. Чем  тебе-то плохо жилось?

  — Плохо живётся  моему народу.

 — Твоему? Тоже мне нашелся царь иудейский. Ты же себя так называешь?! Разве ты не знаешь, что у вас больше нет царя. Последним был Ирод, да и того назначил Марк Антоний.  По знакомству. К тому же, Ирод любил и почитал Рим.

 — Ирод не был Иудеем, он  — идумей.

 — Да какая мне разница. Неужели жители Иудеи поверят, что галилеянин станет их царем. Или пророком.

Ты же ведь из Галилеи? 

Иуда промолчал. Он был единственным из ближайших учеников Иешуа, кто родился и вырос в Иудее.

 — А теперь здесь все решаю  я. Конечно,  от имени великого и непревзойденного императора Тиверия!  —продолжил Прокуратор.

 — Ничто не вечно. Я слышал, в Риме скульптуры правителей делают со съемными головами.  Очень практично. Как только император умирает, приделывают свежую. Поступят ли так после ухода Тиберия? Как быстро будет отменено его величие?

.

Дерзкие речи этого зачуханного гадёныша создавали ощущение, что он не пытается спастись, а наоборот, провоцирует Пилата поскорее утвердить решение о  своей казни.

 — Может, ты и  храбрец. Но, по мне, скорее — глупец. И от твоих слов ничего не изменится. Власть Рима на миром будет вечной.

 — Это наша земля  и таковой она будет и через тысячу лет! Люди здесь всегда будут праздновать Песах и Суккот.  Делать мальчикам обрезание. Соблюдать шаббат и кашрут.  

 — Те же претензии на эти земли тогда  могут предъявить и иевусеи, у которых Царь Давид отвоевали этот город тысячу лет назад.

 — Не могут. Потому что такого народа больше нет. Значит, их бог не заступился за них. Мы же никому не позволим осквернять наши  святыни. Над фронтоном Иерусалимского храма не должен возвышаться ваш золотой орел.

 — Если ты будешь продолжать мне дерзить, тебя перед казнью подвергнут таким пыткам, что собственную смерть ты будешь ожидать,  как облегчение. Что предпочтешь   — чтобы тебя  бичевали воловьими жилами. Или жгли смолой? А затем, дабы не осквернять твоим поганым телом землю, тебя распнут.  Острыми длинными гвоздями  прибьют к кресту  запястья и пяточные кисти. А если наши храбрые воины сочтут, что ты слишком долго не умираешь, они  раздробят молотом твои бедренные кости.

 — Пусть так. Но  меня будут помнить всегда.  А твоих императоров быстро забудут. Тебя, впрочем,  возможно и вспомнят, но только благодаря сегодняшней встрече со мной. Вместе с цветом подбоя на этом плаще,  потому что он будет напоминать о моей пролитой крови.  Но память о тебе будет недоброй.

 — А я и не должен быть добрым. Меня не за этим прислали из Рима. Скоро, согласно обычаям, Синедрион  помилует либо тебя, либо  пытавшегося тайно проникнуть во дворец Варавву. Мне безразлично, кого из вас отпустят,  он все равно будет пойман и наказан в следующий раз...

У него был удивительно живучий организм. Поэтому он умирал на кресте долго и мучительно.  Его последними словами  были   — запомните, меня зовут Иуда, я  — Царь Иудейский, а вы — купите себе хоть немного храбрости!

Но кроме сидевшего на перекладине клювастого  ворона,  размышлявшего  — не пора ли  полакомиться начавшейся разлагаться человечинкой, никто этого не услышал...

Когда Иешуа  стал потихонечку приходить в себя и у него даже появился аппетит,  Мария, наконец, смогла оставить его одного. В городе она встретила Левия, который сообщил ей удивительные  новости.

Когда  после праздничной трапезы ученики вернулись в дом в Вифанию, они ждали дальнейших указаний от учителя. Но поскольку таковых не последовало, решили, что проповедь перенесена. И лишь позже узнали, что Иешуа все же пришёл в Гевсиманский  сад,  был арестован , а затем осужден и  распят на кресте. Но самое удивительное они узнали потом  — говорят,  учитель  был кем-то погребён,  а на третий день воскрес и  вознесся. И теперь он — безусловный бог, который с небес теперь за всеми нами наблюдает...

Да, Левием вскользь был упомянут и Иуда —  некоторые утверждают, что это он похоронил учителя. А потом  куда-то пропал...

Мария сразу догадалась, как всё произошло. Иуду в темноте перепутали в Гефсиманском саду с Иешуа, и он принял смерть, предназначенную другому. Или после его судьбоносной встречи со жрицей так и было предопределено.

Сделав вид, что  всё рассказанное Левием для неё давно не новость, она добавила и "свою"  —  мол слышала, что Иуда предал своего любимого учителя  за 30 сребреников. Но раскаялся и удавился.  На каком-то кривом дереве.

Левий даже не удивился. Повесив на грудь короб для пожертвований, он злорадно пошёл разносить по Нижнему городу слухи о вероломном предательстве Иуды.  До Верхнего — другие  потом донесут.

А Мария зашла на рынок и зачем-то  купила длинную прочную веревку.

Весенние ароматы кружили голову. Желтые, фиолетовые, пурпурные ирисы создавали нежное настроение...

Александр Шведов, 2025

Сертификат Поэзия.ру: серия 924 № 187082 от 09.01.2025

2 | 6 | 180 | 24.01.2025. 03:40:20

Произведение оценили (+): ["Бройер Галина", "Владислав Кузнецов"]

Произведение оценили (-): []