Баллада Жизни (Ч.А.Суинберн)

A Ballad of Life

Algernon Charles Swinburne


I FOUND in dreams a place of wind and flowers,

    Full of sweet trees and colour of glad grass,

    In midst whereof there was

A lady clothed like summer with sweet hours.

Her beauty, fervent as a fiery moon,

    Made my blood burn and swoon

        Like a flame rained upon.

Sorrow had filled her shaken eyelids’ blue,

And her mouth’s sad red heavy rose all through

        Seemed sad with glad things gone.

 

She held a little cithern by the strings,
    Shaped heartwise, strung with subtle-coloured hair
    Of some dead lute-player
That in dead years had done delicious things.

The seven strings were named accordingly;

    The first string charity,

        The second tenderness,

The rest were pleasure, sorrow, sleep, and sin,

And loving-kindness, that is pity’s kin,
        And is most pitiless.

 

There were three men with her, each garmented

    With gold and shod with gold upon the feet;

    And with plucked ears of wheat
The first man’s hair was wound upon his head.

His face was red, and his mouth curled and sad;

    All his gold garment had

        Pale stains of dust and rust.

A riven hood was pulled across his eyes;
The token of him being upon this wise
        Made for a sign of Lust.

 

The next was Shame, with hollow heavy face

    Coloured like green wood when flame kindles it.

    He hath such feeble feet

They may not well endure in any place.

His face was full of grey old miseries,

    And all his blood’s increase

        Was even increase of pain.

The last was Fear, that is akin to Death; 

He is Shame’s friend, and always as Shame saith

        Fear answers him again

 

My soul said in me; This is arvelous,

    Seeing the air’s face is not so delicate

    Nor the sun’s grace so great,

If sin and she be kin or amorous.

And seeing where maidens served her on their knees,

    I bade one crave of these

        To know the cause thereof.

Then Fear said: I am Pity that was dead.

And Shame said: I am Sorrow comforted.

        And Lust said: I am Love.

 

Thereat her hands began a lute-playing

    And her sweet mouth a song in a strange tongue;

    And all the while she sung

There was no sound but long tears following

Long tears upon men’s faces waxen white

    With extreme sad delight.

        But those three following men

Became as men raised up among the dead;

Great glad mouths open and fair cheeks made red

        With child’s blood come again.

 

Then I said: Now assuredly I see

    My lady is perfect, and transfigureth
    All sin and sorrow and death,
Making them fair as her own eyelids be,

Or lips wherein my whole soul’s life abides;

    Or as her sweet white sides

        And bosom carved to kiss.

Now therefore, if her pity further me,

Doubtless for her sake all my days shall be

        As righteous as she is.

 

Forth, ballad, and take roses in both arms,

    Even till the top rose touch thee in the throat

Where the least thornprick harms;

    And girdled in thy golden singing-coat,

Come thou before my lady and say this;

    Borgia, thy gold hair’s colour burns in me,

        Thy mouth makes beat my blood in feverish rhymes;

    Therefore so many as these roses be,

        Kiss me so many times.

Then it may be, seeing how sweet she is,

    That she will stoop herself none otherwise

        Than a blown vine-branch doth,

    And kiss thee with soft laughter on thine eyes,

        Ballad, and on thy mouth


Баллада Жизни

 Альджернон Чарльз Суинберн.

  

Мой сладкий плен в объятиях Морфея -

  Цветы, деревья, фрукты и ветра́,

   А посреди ковра

Из трав, в одеждах лета, пламенея

  В лучах кровавых рдеющей луны,

   Под сводом тишины

      Стояла Госпожа.

Прекрасна в скорби. В бездне синих глаз

Печаль скрывая, будто в этот час

      Навеки  расставалась с ней душа.

 

Она руками обнимала лиру,

  Касаясь струн из шёлковых волос.

    Так древний виртуоз

В былые дни являл музы́ку миру;

Семь струн, и все имели имена:

    Добро - звалась одна,

        Другая - Скорбь-печаль,

А остальные - Нежность, Сон и Грех,

Восторг, что был сильней и громче всех,

        И Жалость-нелюбовь… кого ей жаль?

 

С ней были трое, в золотых одеждах,

    Парчой укрыты с головы до ног.

    Венок – на левый бок

Украсил одного, и вид -  небрежный,

И искажён кривой усмешкой рот;

    Палач ли? звездочёт?

        Нет, просто - старый плут,

Блудливый взгляд упрятал в капюшон,

Не грозен и не важен, а смешон,

        И имя заслужил по делу - Блуд.

 

Другим был Стыд, с пустым тяжёлым взглядом,

    И на щеках, точащих знойный жар,

    Пылал лесной пожар,

А на лице тщедушном и помятом,

Он прятал тайны непотребных дел,

    Но скрыть их не умел,

        И била кровь в лицо;

Последним был племянник Смерти - Страх, 

Он друг Стыда, тот намекнёт - и ах!

        Уж клюнул Страх на хитрое словцо.

 

Душа моя промолвила: «Не верю!

    Есть место чудесам – какой пустяк!

    Но не бывает так…

Чтоб три таких ущербных кавалера

У Госпожи ходили бы в друзьях?!»

    Вы кто? Зачем? И как?

        В ответ без лишних слов -

Страх: « Я - Беда, которой нет конца…»

Стыд: « Я – Вина, не смытая с лица…»

        А Блуд сказал: « Я - падшая Любовь…»

 

Тотча́с аккордом лютня отозва́лась,

    В тиши́ полей мелодию кружа́,

    Запела Госпожа.

В слезах восторга песня просыпалась,

На бледных лицах яркий, как коралл,

    Румянец заиграл,

        А взгляды заблестели;

Все трое из нелепого эскорта

Очнулись, как восставшие из мертвых,

        И на моих глазах помолодели!

 

«Ты - Жизнь, о, Госпожа!» - я восхитился,

   «Ты вмиг преобразить способна всех -

    И Скорбь, и Смерть, и Грех!»

И я, как будто, заново родился,

Стал чист, как взгляд прекрасной Госпожи.

    К ногам её сложить,

        На милость уповая,

Остаток дней безропотно решусь,

И от неё вовек не отрекусь,

        Красу и добродетель воспевая.

 

Ликуй, Баллада, собери ей розы,

    Она иных не требует наград,

Пускай шипы таят в себе занозы,

    Но, облачившись в певческий наряд,

Вручи букет. Скажи:

    «Лукреция, пожар твоих волос

        И пламень уст в крови моей горит,

    Считай, и сколько насчитаешь роз,

        Мне столько же лобзаний подари».

И ты познаешь милость Госпожи:

    К тебе склонившись, так порой танцует,

        Под ветром виноградная лоза,

    Она прильнёт к груди и расцелует

        Уста твои, Баллада, и глаза.

 




Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2024

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 184419 от 22.08.2024

2 | 4 | 140 | 18.12.2024. 20:41:47

Произведение оценили (+): ["Сергей Шестаков", "Ирина Бараль"]

Произведение оценили (-): []


Хороший перевод - изящный, динамичный, привлекательный на энегетическом уровне. Но южнорусское "кат" от Суинберна? Как хотите - но нет и нет )

Не могу не согласиться. Кат - как-то не очень по-британски, да и "крут", пожалуй, тоже. Убираю. И дабы не вывалиться за пределы авторского метра, чутка причесываю всю строфу. Так, кажется будет наряднее выглядеть. Спасибо, Ирина, за бдительное внимание.
Т.И.

Игорю Дмитриевичу Трояновскому
Шедевр !  Такими и должны быть переводы ! ВК

Владимир, Ваше постоянное внимание к моим работам
мне льстит. Спасибо.
Т.И.