Подстрочник. Поэма. Полный текст

Подстрочник

 

Поэма

 

1

 

С утра я взялся за подстрочник,

однако дело не идет:

две строчки собраны до точки,

двенадцати недостает.

 

Оригинал, простой и сложный,

мозги оковами сковал,

недостижимый, невозможный,

несбыточный оригинал.

 

А я, завален словарями,

пытаюсь кружево зари

плести суконными словами,

но не всесильны словари.

 

Словесные плетутся тени

в полуреальном полусне.

У слова двадцать пять значений

и все подходят не вполне.

 

Невнятных смыслов перекаты,

вопросов острые клыки,

пробелов, крепких, как солдаты,

вооруженные полки.

 

И в этой схватке сокровенной,

в бою на смерть иль на живот,

подстрочник медленно, но верно

растет, как подневольный скот.

 

Включился свет. Сомкнулись стены.

И вдруг под шорох шумных шин

на сцену вышли два катрена

в сопровожденье двух терцин.

 

В пыли, в немыслимой рванине,

но пациент скорее жив;

ни по одной нельзя причине

не вспомнить про аперитив.

 

Но мы отложим упоенье,

пока плюгавый неликвид

не обретет по очищенье

удобопереводный вид.

 

И замелькали тряпка, щетка,

ведро, скребок, совок, метла,

булавки, лезвие, расческа,

наперсток, ножницы, игла...

 

Любая ветошь подошла бы,

любая снасть, любой наждак,

любая утварь вплоть до швабры,

когда не знаешь, что и как

 

тебе с твоим шедевром делать,

чтобы сверкал, как новый шест,

и походило рукоделье

хоть чем-то на исходный текст.

 

2

 

Подстрочник ожил. Стал бодрее.

Лишился брешей и длиннот.

Обрел шестое измеренье...

Хотя читатель не поймет

 

речь о шестом, когда иное

число мы в этом смысле зрим,

и мир длиною, шириною

и высотою объясним.

 

Лежит на нас пространства бремя,

расчисленное цифрой три,

а под четвертой цифрой — время.

А что же дальше? Ну, смотри:

 

пять — измерение эмоций,

шестое — мысли ареал,

для истины — берем седьмое...

Но я ведь о шестом сказал.

 

Лишь тот, кто создает химеры,

соврет — не дорого возьмет,

что с ними он не в атмосферу,

а в сферу истины войдет.

 

И даже знатному парнасцу

неясно, может, до сих пор,

как в тот — седьмой — район ворваться...

Меж тем продолжим разговор.

 

Сказать полезно для зачина,

какой устроит нас итог:

мы будем строить бригантину,

но если выстроим челнок,

 

свои челночные потуги

ничтожными не назовем,

хотя и недруги, и други

нас изничтожат недуром.

 

А мы, коль нашими трудами

челнок случится в этот раз,

всего лишь разведем руками:

мол, не судите строго нас.

 

Другие, будь они неладны,

пошуровав пять-шесть минут,

свою дырявую шаланду

чуть ли не клипером зовут.

 

Но хоть слоняется по свету

поэтов безбаркасных рать,

карбас рыбацкий от корвета

поэт обязан отличать.

 

3

 

На верфи все давно готово

и ощетинились леса,

снуют словесные оторвы,

на все горланя голоса.

 

Слова глаголют не по делу

и существуют как-нибудь,

и прилагают неумело

свою числительную муть.

 

Дееспособны и причастны

они союзно ко всему,

что происходит ежечасно

вразрез и сердцу, и уму.

 

У них такие есть предлоги,

тому частично место есть,

что на индейские пироги

наш труд нетрудно им навесть.

 

Им все равно: оттарабанят —

и как гора крутая с плеч,

а после боем барабанным

способны план любой наречь.

 

Хоть такова у них природа,

понятно всем, как дважды два,

что надо ради перевода

деактивировать слова.

 

Чтоб не толклись на стройплощадке,

с терпеньем ждали свой черед

и вредные свои повадки

задвинули под переплет.

 

Но как унять их? Только лаской:

сонет наш вовсе не тюрьма.

Пусть выполняют без острастки

работу сердца и ума.

 

Короче, дело закипело,

слова смирились кое-как,

хоть и пытались то и дело

затеять новый кавардак.

 

И за постройкою каркаса

на верфи воцарился штиль:

словесная следила масса,

как судно обретает киль,

 

шпангоуты, распорки, бимсы,

обшивку, суперкиль, борта...

Но постепенно стало мниться,

что реконструкция не та.

 

Немножко палубы короче,

снасть от посудины другой

и полубак не слишком прочный,

и такелаж такой гнилой,

 

что рвутся ванты с лиселями;

брус покосившийся распух,

слетели реи с парусами,

три мачты встали вместо двух.

 

4

 

И все-таки на бригантину

корабль отчасти был похож,

но так, как если бы с картиной

сравнить эскиз или чертеж.

 

Три дня ушло на размышленья,

и корабел набрался сил,

отбросил страхи и сомненья

и третью мачту истребил.

 

Бушприт, однако, вырос втрое,

корма перекосилась вмиг,

под ватерлинией кривою

пролом негаданный возник.

 

Тут корабел с недоуменьем

стопарик тяпнул и другой

и с нетяжелым поведеньем

подружку приволок домой.

 

Еще объятия в кровати

не довершились между тел,

как из желаемых объятий

к нетбуку выпал корабел.

 

Корпел он бурно и бессрочно,

скачал сверхновый лексикон,

пересканировал подстрочник,

трактатами вооружен.

 

На языке оригинала

стократно повторял сонет,

у слов, не смыслящих нимало,

искоренил иммунитет.

 

Гондолы, полные магнолий,

не приводил из кабака,

и на «алло» знакомой Оли

забить не дрогнула рука.

 

Батрачил, словно в день подсудный,

забыл про сон, еду, тоску,

но изваял такое судно,

что вышиб сам себе башку.

 

Все он познал, кроме санскрита,

порхал, безденежьем шурша,

но бригантины из гранита

не приняла его душа.

 

Ну, предположим, из граната —

тогда еще туда-сюда;

или, допустим, из гранаты...

Но из гранита — никогда!

 

5

 

Быть бригантиной некрасиво —

внезапно вспомнилось ему.

А шутка про аккредитивы —

навеки сгинула во тьму.

 

Порушил он свою постройку,

все манускрипты изодрал,

подстрочник вынес на помойку

и позабыл оригинал.

 

Смотреть он начал сериалы

и Малахольного содом,

внимал стажерам бабы Аллы

и посещал Второй дурдом;

 

сочувствовал Джигарханенко,

переживал за Степанян

и под таганскую нетленку

слезами орошал экран.

 

Была бы здесь не лишней точка,

затем что финиш невдали,

но если точке дать отсрочку,

мы б кое-что узнать могли.

 

Тут может вопросить читатель:

ты спятил или пьяный в дым?

Прервем его: заткнись, приятель,

покуда цел и невредим!

 

Чего тебе? Лежи и слушай,

сигару пей, кури коньяк.

Не бойся: не надует уши

филологический сквозняк.

 

Короче, переводчик лютый

прервал на миг теледосуг

и под свободную минуту

воткнулся в брошенный нетбук.

 

И офигел... Какой-то гений,

возделав тот же самый сад,

должно быть, не без упоенья

нарыл козырный переклад.

 

И как бы там его ни крыли,

и кто б его ни костерил, —

у перевода были крылья,

он словно в воздухе парил!

 

Хотя видны были заплатки,

висели снасти вкривь и вкось,

фальшборт и рубка не в порядке,

но было ясно — удалось

 

и форму выверить на прочность,

и содержанье соблюсти,

свести к оригиналу точность

на поэтическом пути.

 

6

 

Ну, вот же, бригантина, вот же,

кричал судостроитель наш,

а в голове вскипали дрожжи —

бессвязных смыслов раскардаш, —

 

слепых, безликих, неуместных —

обрывки дум, осколки снов, —

которым становилось тесно,

темно и тягостно без слов.

 

И в многоярусном коллаже,

дрожа, как поле спелой ржи,

мерцали тонкие витражи,

похожие на миражи.

 

И вдруг музыка зазвучала

(стихам без музыки нельзя):

отрывок стройного хорала

возник, ликуя и грозя.

 

И все просилось на бумагу,

точней — тянулось в монитор,

принудив нашего беднягу

продолжить с текстом разговор.

 

Продолжил... И засох подстрочник,

оригинал унесся вскачь,

как будто бы в первоисточник

с разгону врезался толмач.

 

И это был отнюдь не Автор,

не Пастернак или Эсхил,

не дух Шекспира или Плавта

а Тот, Кто их благословил.

 

И мысли обрели свободу

со слов слетела мишура,

как будто Кто-то с небосвода

водил рукою школяра.

 

Слова работали умело,

глаза и душу веселя.

Теперь он был и корабелом,

и капитаном корабля.

 

На мостик он взошел счастливый —

навытяжку матросов строй,

и все следили терпеливо

за капитанскою рукой.

 

Он дал команду — и матросы

рванули ставить паруса.

Струною натянулись тросы —

и взмыл корабль в небеса.

 

Раздулись крепкие ветрила,

лазурный застолбив простор.

Недолго судно там парило —

и прямо к Автору во двор.

 

7

 

Хлебая суп за ложкой ложку,

услышал Автор шум ветрил

и тут же выглянул в окошко,

и чуть язык не прикусил.

 

Пред ним раскрылось чудо света,

похожее до мелочей

на вещь знакомого поэта,

на лучшую из всех вещей.

 

И вспомнил он свои сонеты,

а этот совершенным был.

Его бранил поэт отпетый,

а не поэт — боготворил.

 

Мое?! Но что в нем не родное,

он с ходу уяснить не мог, —

как бригантина, неземное

и земляное, как челнок.

 

«Нет, бригантина, не иначе,

но в лад с моею не идет.

Чья-то бесспорная удача...

Все ясно: это — перевод.

 

А вон и переводчик жмется.

Подумать только — капитан!

Похожий так на флотоводца,

как на Юпитера — болван!

 

Предатель! Крайне неприятный.

Зовет меня взойти на борт».

И Автор похромал по трапу,

как институтка на аборт.

 

Но встретили его красиво.

Оркестр, пушки, мишура.

И выкатили бочку пива,

и дружно грянули уррра!

 

Он все — от клотика до трюма —

пересмотрел за пядью пядь,

потом спросил слегка угрюмо:

«Как мог ты так меня понять?!»

 

«Интерпретация, трактовка, —

истолкователь заюлил. —

Мне перед вами так неловко...»

«Да ладно! — Автор перебил. —

 

Я рад признать в тебе Поэта.

Мне симпатичен твой челнок.

Шучу я. Бригантина это,

но все-таки не та, сынок.

 

Все есть — но выглядит иначе:

сложней, таинственнее, что ль.

Как будто переводчик прячет

свою — особенную — боль.

 

Как будто паруса, белея,

скрывают черную беду

иль служат саваном злодею,

чего я не имел в виду.

 

Нет, надо выпить, в самом деле.

Я б осушил галлонов пять. —

Он помолчал: — Но неужели

все можно было так понять?

 

Ну, не сердись ты. Я ж не спорю.

Мне нравится твой перевод.

Не знаю, как по синю морю,

но по воздушному — плывет.

 

Где прочно, значит, там не рвется,

но что обиднее всего:

мне переделывать придется

свой текст — с учетом твоего!»

 

А после оба хохотали

над этой шуткой непростой,

а им стюарды наливали

по пятой или по восьмой.

 

Пьяны в хорей, они братались,

и брата брат благодарил;

друг перед другом извинялись,

и каждый каждого простил.

 

В конце концов, они уснули.

Поэт не стал спускаться в дом,

обмякнув за столом, на стуле,

а Переводчик — под столом.

 

Дремал, но, глядя на Поэта,

сквозь сон раскидывал умом:

подумай сам — не сон ли это?

И это оказалось сном!

 

8

 

Проснулся он часу в четвертом,

точней — в шестнадцатом часу.

И сразу же, как бык упертый, —

к нетбуку... Глухо, как в лесу.

 

О вирше с крыльями — ни звука,

а свой — бескрылый и пустой...

Такая навалилась скука...

Но надо справиться с собой.

 

Сонет, подстрочником распятый,

торчал уныло, как атлант.

Какой? Четвертый? Третий? Пятый?

Все верно — пятый вариант!

 

Все так — оригинал, подстрочник,

сто словарей, как на подбор;

ни строк, ни сроков, ни отсрочки —

и Автора лукавый взор...

 

6-11 июня 2020

Юрий Лифшиц, 2020

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 154614 от 11.06.2020

4 | 17 | 723 | 21.11.2024. 21:13:29

Произведение оценили (+): ["Слава Баширов", "Сергей Ткаченко (Amis)", "Валентин Литвинов", "Александр Владимирович Флоря"]

Произведение оценили (-): []