Г. Бирс. Лангейт ля шампиньон

Генри Огастен Бирс

 

Лангейт ля шампиньон

 

Мими, ты помнишь осень —

припоминай, enfant! —

предутреннюю просинь

на скалах Гранд-Манан.

Цветов едва ль не поле

гора произвела

(их Грей rotundifolia

зовёт — campanula).

 

На местности гористой,

встающей над водой,

все пастбища нечистый

засеял ерундой.

Мими нагнулась слишком,

обшаривая луг,

а платье над бельишком

взметну... — прости, мой друг!

 

Роса совсем некстати

упала на цветы...

Немножко вздернув платьи-

це, в грех не впала ты.

Твоим я числюсь братцем

трою-, но все ж — родным,

и даже целоваться

сестре не стыдно с ним.

 

«Скажи, — спросил я тонко, —

ma belle cousine, что тут

лежит в твоей плетёнке?».

(У нас индейский люд

корзинки из душистой

травы плетёт в тиши,

чтобы толпе туристов

всучить их за гроши.)

 

Нахмурилась сестрица:

«Стихов бросайте прочь —

твой Браунинг — тупица! —

иди ко мне помочь.

Машрум ваш англиканский

зовётся шампиньон:

где лучший, где поганский,

мной будешь научён».

 

Над бухтою туманно

всегда, но в тот денёк

белёсую ту манну

развеял ветерок.

Маяк сверкал на солнце,

я слушал чаек стон,

овечьи колокольца

и бриза лёгкий звон.

 

Там вереск цвел медвяный,

а дух стоял сильней,

чем пахло б сеном пряным...

(У бабушки моей

висели на веранде

пучки травы такой...)

А нам с Мими на Фанди

достался день грибной.

 

И в каждой ямке малой,

где вырос дёрн едва

и где овцою шалой

обгрызена трава, —

срезали в перегное

грибок мы за грибком,

что рождены росою

и солнечным лучом.

 

С перчаткою своею

сравнила ты грибки:

они, мол, и нежнее,

и кожицей тонки.

Но думал я украдкой,

что цвет руки твоей

под лайковой перчаткой

нежней и розовей.

 

С тобой, забыв заботы,

мы шли едва ль не час,

и вдруг зафыркал кто-то,

затопал сзади нас.

И, выронив грибы те,

стоял я, оглушен, —

а вы, мой друг, вопите,

визжите вы: «Бизон!»

 

Мы обнялись с тобою,

представ перед врагом,

но не дошло до боя

с ничтожным валухом.

Баранина пугливо

пустилась наутек,

но канули с обрыва

грибы твои в поток.

 

А ветер небывалый

корзинку подхватил,

подбросил и на скалы

швырнул что было сил,

и та — какая жалость! —

пропала меж камней,

но ты ко мне прижалась —

и я забыл о ней.

 

Хотя не трюфли в море

упали с высоты,

я сделал вид, что горем

охвачен я, как ты.

С тех пор, испортив нервы

у Гранд-Маман в краю,

я честь... грибным консервам

порою воздаю.

 

4 июня 2010 — 4 декабря 2012

Henry Augustin Beers (1847-1926)

 

Biftek aux champignons

 

Mimi, do you remember —

Don’t get behind your fan —

That morning in September

On the cliffs of Grand Manan;

Where to the shock of Fundy

The topmost harebells sway

(Campanula rotundi-

folia: cf. Gray)?

 

On the pastures high and level,

That overlook the sea,

Where I wondered what the devil

Those little things could be

That Mimi stooped to gather,

As she strolled across the down,

And held her dress skirt rather —

Oh, now, you needn’t frown.

 

For you know the dew was heavy,

And your boots, I know, were thin:

So a little extra brevi-

ty in skirts was, sure, no sin.

Besides, who minds a cousin?

First, second, even third —

I’ve kissed ‘em by the dozen,

And they never once demurred.

 

«If one’s allowed to ask it»,

Quoth I, «ma belle cousine,

What have you in your basket?»

(Those baskets white and green

The brave Passamaquoddies

Weave out of scented grass,

And sell to tourist bodies

Who through Mt. Desert pass.)

 

You answered, slightly frowning,

«Put down your stupid book —

That everlasting Browning! —

And come and help me look.

Mushroom you spik him English,

I call him champignon:

I’ll teach you to distinguish

The right kind from the wrong».

 

There was no fog on Fundy

That blue September day;

The west wind, for that one day,

Had swept it all away.

The lighthouse glasses twinkled,

The white gulls screamed and flew,

The merry sheep bells tinkled,

The merry breezes blew.

 

The bayberry aromatic,

The papery immortelles

(That give our grandma’s attic

That sentimental smell,

Tied up in little brush-brooms)

Were sweet as new-mown hay.

While we went hunting mushrooms

That blue September day.

 

In each small juicy dimple

Where turf grew short and thick,

And nibbling teeth of simple

Sheep had browsed it to the quick;

Where roots or bits of rotten

Wood were strewed, we found a few

Young buttons just begotten

Of morning sun and dew.

 

And you compared the shiny,

Soft, creamy skin, that hid

The gills so pink and tiny,

To your gloves of undressed kid,

While I averred the color

Of the gills, within their sheath.

Was like — but only duller —

The rosy palms beneath.

 

As thus we wandered, sporting

In idleness of mind,

There came a fearful snorting

And trampling close behind;

And, with a sudden plunge, I

Upset the basketful

Of those accursed fungi,

As you shrieked, «The bull! The bull!»

 

And then we clung together

And faced the enemy,

Which proved to be a wether

And scared much worse than we.

But while that startled mutton

Went scampering away,

The mushrooms — every button —

Had tumbled in the bay.

 

The basket had a cover,

The wind was blowing stiff,

And rolled that basket over

The edges of the cliff.

It bounced from crag to boulder;

It leaped and whirled in air,

But while you clutched my shoulder

I did not greatly care.

 

I tried to look as rueful

As though each mushroom there

Had been a priceless truffle,

But yet I did not care.

And ever since that Sunday

On the cliffs of Grandma Nan,

High over the surf of Fundy,

I’ve used the kind they can.

Юрий Лифшиц, поэтический перевод, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 146499 от 11.10.2019

0 | 6 | 705 | 24.04.2024. 05:23:55

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []