Что напомнило мне. Он появился

в полдень, спросил воды. Из города пешком он вышел

после того, как потерял работу, жене записку написав, и брату,

и заперев свою собаку в угольном сарае.

Мы приготовили ему постель.

до понедельника он спал.
Прошла неделя, и он пальто свое повесил.
Прошел и месяц, не ударил он о палец пальцем, спасибо не сказал,
ни дал ни пенни за постой, и ни намека, когда он нас покинет.
Однажды вечером он рассказал рецепт

нежнейшего, без косточек крыжовника, сорбета.

Но к тому времени я от него устал: выигрывает мелочь в карты
у мальчонки, подлизывается к моей жене и в свой последний вечер

приценивается к моей дочке. Он мой табак курил из моей трубки
в то время, как мы готовили ему последний ужин.

Где место, где ладонь становится запястьем?
Где место, где становится плечами шея? Та грань,
и после - этот груз, что подворачивается и перекидывает нас
чрез лезвие той бритвы
между ничем и чем-то, между
одним сначала и потом другим.

Я мог бы рассказать ему про это,
но утруждать себя не стал. Мы ванну приготовили ему,
и под водой его держали , потом его обтерли и одели,
и погрузили в кузовок пикапа.
Потом мы ехали без фар

к границе графства,

потом мы дверку заднюю открыли, и когда мой мальчик
проверил все его карманы, мы через луг его тащили
словно спальник, потом на счет четыре
мы перекинули его через границу.

И это не из широко известных фактов, я лишь
в сезон крыжовника его припоминаю, и за столом
все знают, когда я поднимаю бровь, или делю сорбет

на равные пять порций, я это делаю забавы ради.

И я не просто так рассказываю это.

 Gooseberry Season

Which reminds me. He appeared

at noon, asking for water. He’d walked from town

after losing his job, leaving me note for his wife and his brother

and locking his dog in the coal bunker.

We made him a bed.

and he slept till Monday.

A week went by and hung up his coat.

Then a month, and not a stroke of work, a word of thanks,

a farthing of rent or a sign of him leaving.

One evening he mentioned a recipe

for smooth, seedless gooseberry sorbet

but by then I was tired of him: taking pocket money

from my boy at cards, sucking up to my wife and on his last night

sizing up my daughter. He was smoking my pipe

as we stirred his supper.

Where does the hand become the wrist?

Where does the neck become the shoulder? The watershed

and then the weight, whatever turns up and tips us over that

 razor’s edge

between something and nothing, between

one and the other.

I could have told him this

but didn't bother. We ran him a bath

and held him under, dried him off and dressed him

and loaded him into the back of the pick-up.

Then we drove without headlights

to the county boundary,

dropped the tailgate, and after my boy

had been through his pockets we dragged him like a mattress

across the meadow and on the count of four

threw him over the border.

This is not general knowledge, except

in gooseberry season, which reminds me, and at the table

I have been known to raise an eyebrow, or scoop the sorbet

into five equal portions, for the hell of it.

I mention this for a good reason.