Р.Л.Стивенсон. «Д-р Джекилл и М-р Хайд»: Гл. I. История с дверью

Robert Louis                                                                         Роберт Льюис

STIVENSON                                                                           СТИВЕНСОН

The Strange                                                                                     Странное
Case of                                                                                 Происшествие с                 Dr. Jekyll                                                                Доктором Джекиллом

And                                                                                                                    и

Mr. Hyde                                                                         Мистером Хайдом

 

 

                                                                           Катарине де Мэттос

                        Связи горестно утратить, что Господь нам завещал -

                        Мы - скорлупки в бурном море, сторонящиеся скал.

                        Удаляемся от дома - на чужбине я и ты.

                        Так ракитник скорбный гнётся в топях северной страны.

 

 

                                                                         To Katharine de Mattos

                         It’s ill to loose that bands that God dacreed to bind;                                                       Still will we be the children of the heather and the wind.                                                   Far away from home, O it’s for you and me                                                                        That the broom is blowing bonnie in the north countrie.

 

 

Chapter I.                                                                                             Глава I.

Story of the door                                                             История с дверью

 

 

            Суровое лицо мистера Аттерсона, адвоката, никогда не освещала улыбка. То был человек холодный, ограниченный, не умеющий поддержать беседу, неспособный к чувству, тощий, длинный, мрачный, скучный и, вместе с тем, чем-то привлекательный. В кругу приятелей, когда вино приходилось по вкусу, в его глазах появлялось что-то в высшей степени человеческое, - то, что у него никогда не находило выхода в словах, однако, выказывалось не только бессловесно на его послеполуденом лице, но куда чаще и громче – в фактах его жизни. Он был строг к себе: когда оставался наедине, стремясь умерить страсть к вину, пил вместо вина джин и, хотя любил театр, как уверял, не хаживал ни в один за последние 12 лет. Однако же, проявлял похвальную терпимость к другим; его подчас до зависти восхищал накал страстей иных преступлений, вызывавших у него скорее сочувствие, чем порицание. "Во мне живёт Каин", – говорил он странным голосом: "Я позволяю брату моему идти дорогой Дьявола". Потому ему зачастую и суждено было оказываться последним добропорядочным знакомым и оказывать последнее доброе влияние в жизни тех личностей, которые заканчивали плохо. К ним, когда бы те ни показывались в его покоях, он не выказывал ни тени перемены в отношении.

 

            Нет сомнений, что и подвиг мистер Аттерсон совершил бы спокойно, поскольку отнюдь не демонстрировал лучшие свои проявления; даже его дружелюбие, казалось, выражалось лишь в умеренном добродушии. Удел сдержанного человека – принимать из рук случая круг своих друзей, и таков же удел адвоката. Друзьями его были либо те, с кем его связывали какие-то родственные отношения, либо старые знакомые; чувства его, подобно иве у пруда, являлись порослью времени и личные достоинства не подразумевали. Это-то, без сомнения, и сблизило его с мистером Ричардом Энфилдом, дальним родственником, человеком в городе хорошо известным. Для многих было неразрешимой загадкой, как эти двое могли переносить друг друга, и что они извлекали из взаимного общения. Сообщалось теми, кто сталкивался с ними во время их воскресных прогулок, что они разговора не вели, выглядели необыкновенно мрачно и с явным облегчением приветствовали появившегося знакомого. Вместе с тем, они высоко ценили эти прогулки, считали их изюминкой недели и не только оставляли ради них какие-то развлечения, но и избегали упоминать о делах, чтобы их блаженство ничего не прерывало.

 

            Во время одной из таких прогулок их путь завернул на улицу, примыкающую к деловому кварталу Лондона. Улочка была небольшой и, что называется, спокойной, хотя в течение недели здесь велась бойкая торговля. Казалось, жители процветали и всё же из кожи вон лезли, выставляясь друг перед другом; фасады лавок выстраивались вдоль дороги, предлагая заглянуть, будто улыбающиеся торговки. И в воскресенье, когда всему сообщалось праздничное очарование и пустели тротуары, улица светила, контрастируя со своими тусклыми соседями, будто огонёк в лесу, и свежевыкрашенными ставнями, начищенной бронзой и вообще чистотой и весёлым обликом мгновенно брала в плен и радовала глаз любого проходящего.

 

            Через два подъезда от угла в восточном направлении единая линия зданий нарушалась въездом во двор; и там являлось строение, имеющее определёно зловещий облик. Двухэтажное, без окон, с единственной дверью на слепой выцветшей стене, оно во всём носило следы самого жалкого и длительного запустения. Дверь, не снабжённая ни кнопкой звонка, ни кольцом, покоробилась и покрылась пятнами от сырости. Бродяги плелись к дверной нише и чиркали спичками, пытаясь зажечь их о дверь, детишки играли на её ступенях, школьник пробовал свой нож о карниз, - однако, во всех случаях никто не показывался, чтобы пугнуть редкого гостя или залечить оставленные им следы.

 

            Мистер Энфилд и адвокат двигались по противоположной стороне улицы, и когда они оказались напротив въезда, первый из них спросил, указывая тростью: "Вы когда-либо обращали внимание на ту дверь?" и после утвердительного ответа своего спутника добавил: "Она связана с одним чрезвычайно странным происшествием".

 

            "Вот как!" – воскликнул мистер Аттрерсон несколько изменившимся голосом: "И с каким же?"

 

"Да, как же это произошло", – начал мистер Энфилд: "Я возвращался домой откуда-то с края света сумрачным зимним утром часа в 3, и путь лежал через ту часть города, где буквально ничего не видишь, кроме фонарей. Улица за улицей – и люди всё ещё спят, улица за улицей – и освещение, будто процессия, и пусто, как в церкви, – и наконец, я оказался в том состоянии, когда прислушиваешься и прислушиваешься, и начинаешь мечтать о полицейском. Неожиданно я увидел две фигуры: одна принадлежала человеку маленького роста, который размашисто ковылял в восточном направлении, другой была девочка восьми-десяти лет, бежавшая что было сил к перекрёстку. Да сэр, до угла оба двигались навстречу друг другу достаточно естественно, а затем произошла вот какая штука: человек спокойно растоптал тело ребёнка и оставил её кричать тут же на земле. Когда рассказываешь, это – ничто, зрелище же было невыносимо. То был не человек, скорее – неумолимый Джаггернаут. Я просто рот разинул от изумления, пустился за ним, поймал своего джентльмена за ворот и выволок к тому месту, где уже собрались люди вокруг кричащей девочки. Он был совершенно спокоен и не оказывал сопротивления, но подарил меня ужасным взглядом, – таким, что я покрылся испариной, как после дождя. Люди оказались родными девочки, очень скоро прибыл и доктор, за которым её и посылали тогда. Ничего серьёзного у ребёнка не было, он был больше напуган, как сообщил "костоправ"; здесь бы ожидать и конца всей истории. Да нужно упомянуть об одном обстоятельстве. С первого взгляда я испытал отвращение к своему господину. То же испытывало семейство ребёнка, и это было естественно. А вот доктор меня поразил. То был обыкновенный тощий лекарь, неопределённого возраста и цвета, с сильным шотландским акцентом и эмоциональный примерно, как волынка. Так вот, сэр, и он ничем от нас не отличался; я замечал, что глядя на моего пленника "костоправ" каждый раз дрожал и бледнел от желания его растерзать. Я читал его мысли, а он читал мои; растерзать мы его, естественно, не могли, но поступили в дальнейшем, как нельзя лучше. Сообщили незнакомцу, что можем и сделаем из всего такой скандал, что имя его будет ославлено во всём Лондоне. Когда у него есть друзья и репутация, так, ручаемся, он того и другого лишится. Всё это время, усиленно обрабатывая его, мы, насколько могли, старались держать в отдалении женщин, которые превратились в бешеных гарпий. Я никогда не видел таких разъярённых лиц, а в середине был человек с сумрачной холодной усмешкой – одновременно напуганный, я видел это, но выносящий всё, сэр, воистину, как сатана. "Если вы хотите на этом нажиться", – заговорил он, – "я в ваших руках. Джентльмену не пристало уклоняться", – говорил он: "Называйте вашу сумму". Что ж, мы подвязали ему тысячу фунтов в пользу семьи ребёнка; он хотел было протестовать, но в нас было нечто, заставляющее предполагать наихудшее, и он сдался. Следовало получить деньги, и куда, вы думаете, он нас повёл, как ни к тому месту с дверью? Вынул ключ, вошёл и тотчас вернулся, с десятью фунтами в золоте и чеком банка Коутса, выписанным на получателя и подписанным именем, которое я не могу назвать, хотя оно много значит в моей истории, – впрочем, это лицо достаточно хорошо известное, чьё имя часто можно встретить в газетах. Личность такова, что эта подпись могла занимать и лучшее место, если, конечно, она подлинна. Я позволил себе указать своему господину, что дело выглядит подозрительно, когда человек в четыре утра идёт к подвальной двери и возвращается оттуда с чеком на 1000 фунтов, подписанным другим лицом. Однако, он чувствовал себя спокойно и был насмешлив. "Оставьте сомненья в покое", – сказал он: "Я останусь до открытия банка и сам получу по чеку". Итак, все мы снялись с места – доктор и отец ребёнка и наш приятель, – и остаток ночи провели у меня, а на следующий день, ещё до завтрака, все как один отправились в банк. Я собственноручно подал чек и сказал, что имею все основания полагать его поддельным. Ничуть не бывало: чек был подлинным.

 

            "Так-так", – отозвался мистер Аттерсон.

 

            "Вы понимаете", – сказал мистер Энфилд, – "скверная история: такого как мой господин едва ли кто мог вынести – человек поистине ужасный, а тот, кто подписал чек – верх благопристойности, известнейшее имя, и (всего хуже) один из ваших приятелей, который творит то, что называется добро. Чёрная почта, полагаю: честный человек платит бешеные деньги за проказы молодости. Дом чёрной почты – так я после назвал это место с дверью. Хотя, вы понимаете, это далеко не объясняет всего", – добавил он, погрузившись в размышления.

 

            Из задумчивости его вывел неожиданный вопрос мистера Аттерсона: "А вы не знаете, ни живёт ли здесь подписчик чека?"

 

            "Подходящее место, не так ли?", – откликнулся мистер Энфилд: "Но мне случалось упоминать его адрес: он живёт возле какой-то площади, где-то".

 

            "И вы никогда не спрашивали насчёт – той двери?" поинтересовался мистер Аттерсон.

 

            "Нет, сэр: я на этот счёт с предрассудками", – был ответ, – "и вопросов задавать не стану – в судный день они уж всяк будут заданы. Вы начинаете спрашивать – и будто камень сталкиваете. Сидите себе на вершине холма; срывается камень, за ним другой – и вдруг с неким обходительным старым воробьём (об этом, как будто, и вы подумали) случается удар в глубине сада, а семья лишается имени. Нет, сэр, у меня правило: когда дело тёмно – поменьше вопросов!"

 

            "Очень неплохое правило, да..." – произнёс адвокат.

 

            "Но сам я осмотрел здание", – продолжал мистер Энфилд: "Оно-то и на дом не похоже: другой двери там нет, да и той никто не пользуется, – разве, время от времени, очень редко – джентльмен из моей истории. На двор выходят три окна на втором этаже, но ниже нет ни одного; окна всегда закрыты, но чистые. Ещё там – труба, из которой обыкновенно идёт дым, то есть кто-то там живёт. А впрочем, на этот счёт наверное сказать нельзя, потому что здания вокруг дворика настолько тесно примыкают друг к другу, что трудно распознать, где начинается одно, кончается другое".

 

            Опять некоторое время оба двигались молча, затем мистер Аттерсон произнёс: "Энфилд, а у вас неплохое правило".

 

            "Я думаю", – отозвался Энфилд.

 

            "И всё-таки", – продолжал адвокат: "Один пункт я хочу выяснить – я хочу выяснить имя человека, сбившего ребёнка".

 

            "Что ж, почему бы мне его не назвать", – сказал мистер Энфилд: "Это был некто по фамилии Хайд".

 

            "М-м, каков он из себя?" – спросил мистер Аттерсон.

 

            "Его не легко описать. В его наружности что-то нехорошее, неприятное, что-то поистине отвратительное. Я не встречал человека, который бы вызвал во мне такую неприязнь, хотя едва ли объясню почему. Должно быть, он уродлив, он оставляет ощущение уродливости, но конкретно не могу ни на что указать. Этот человек выглядит необычно, и, вместе с тем, я действительно не могу назвать ничего конкретного. Нет, сэр, этого мне не ухватить, я не могу его описать. И ни от недостатка памяти, ибо заявляю, что вижу его будто наяву".

 

            Мистер Аттерсон снова пошёл молча, очевидно погружённый в раздумья. "Вы уверены, что ему понадобился ключ?" – спросил он вдруг.

 

            "Дорогой сэр..." – начал Энфилд, донельзя удивлённый.

 

            "Да, я знаю", – прервал его Аттерсон: "Знаю: это кажется странным. Тот факт, что я не прошу назвать вас имя другой стороны говорит за то, что я уже всё знаю. Вот видите, Ричард, ваша сказочка поплелась восвояси. Может быть, в чём-то вы были не точны, тогда поправьтесь".

 

            "Наверное, предостеречь меня надо бы", – ответил тот угрюмо, – "но я был педантически точен, что называется. У парня есть ключ, и, более того, ключ у него до сих пор. Я видел, как он пользовался им с неделю назад".

 

            М-р Аттерсон глубоко вздохнул, но не сказал ни слова, а молодой человек минуту спустя заключил: "Вот ещё урок не болтать. Стыдно мне за свой язык. Договоримся, никогда к этому не возвращаться".

 

            "Согласен, от всего сердца", – сказал адвокат: "Вашу руку, Ричард".

Сергей Семёнов, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1529 № 123676 от 19.11.2016

1 | 7 | 1768 | 18.12.2024. 21:53:16

Произведение оценили (+): ["Владимир Корман"]

Произведение оценили (-): []