Прочитал комментарии к сочинению А. Куликова о капитане Лебядкине

и захотелось ознакомить уважаемую общественность с некоторыми замечаниями из моей докторской диссертации.

Возможно, для уважаемых читателей они окажутся полезными.

"<...> четверостишие
Краса красот сломала член

[в смысле: ногу, а вы что подумали? - А. Ф.]

И вдвое интересней стала,
И вдвое сделался влюблен
Влюбленный уж немало
безусловно художественно, ибо оно имеет стихотворную форму и содержит поэтические приемы (метаболы): синекдохи, перифразы (краса красот, влюбленный уж немало), гиперболу, параллелизм, анафору, анадиплосис, хиазм. Следует отметить и "высокий штиль" текста. Произведение не является "фотографией действительности", а вольно воспроизводит ее (М. Т. Лебядкина — не "краса красот", история ее хромоты и "романа" со Ставрогиным иная). Нет вопроса «Художествен ли этот текст?», есть вопрос "Высокохудожествен ли этот текст?". Лингвистика ответит на него как отрицательно, так и положительно, причем без труда сможет аргументировать оба варианта. Это бездарное графоманское сочинение, если это написал в конце 1860-х гг. капитан Лебядкин: текст примитивен (прежде всего из-за своей повествовательности, сведенной к изложению фабулы), лексически и грамматически архаичен.
Этот же текст талантлив, если рассматривать его как сочиненную Ф. М. Достоевским стилизацию, причем доводы в пользу талантливости мы приведем те же, что и в пользу бездарности: Ф. М. Достоевский мастерски передал писательскую манеру графомана.
Возможно, обэриуты или современные постмодернисты, литераторы андерграунда сочли бы это стихотворение шедевром иронической поэзии, если бы оно было написано А. Введенским или Д. Приговым (решающую роль сыграли бы в данном случае полная несовместимость архаического стиля с современными стилистическими стандартами и двусмысленность слова "член").
Если бы стихотворение появилось в эпоху А. Кантемира, современники едва ли приняли бы его из-за эпатажности содержания (физическое уродство как источник дополнительного очарования; сама по себе тема не была нова для предшествующей мировой литературы, но для эстетики данной эпохи чужда), зато мы сочли бы такое произведение гениальным: во-первых, в нем было бы предвосхищено "достоевское" понимание любви, во-вторых, его форма, соответствующая тогда еще не введенной силлабо-тонической системе, выгодно отличала бы его от виршей современников".