графика автора

I

За поворотом зной и тишина.
Довольство полудачного посёлка:
водонапорки ржавая стена
да в "похоронке" мирный запах елки.
Как горькое домашнее вино,
(совсем как скипидар из терпентина)
разлита в бочки крепкие давно,
она не спит, в молчании застынув.
О, память шаткая - начётчица моя!
Здесь плоти огрубевшие покровы
ужель забыли плётку бытия
и детской чистоты первоосновы.
Я до сих пор по-прежнему храню
речных садов невиданную свежесть
и женщины прекрасной (в стиле ню)
почти что ренуаровскую нежность;
я до сих пор по-прежнему влюблён
в дощатый сумрак парковых окраин,
где за окном взращённый дедом клён
всё мнится древом мудрости из рая.
Я не спешу. Теперь уж не успеть.
И не прошусь, сквозь память продираясь,
в страну удач, где фальшь-мажором медь
о праздном счастье пела, не стесняясь…

II

Здесь перекрёстки - тропки в никуда.
Провинции наивная беспечность.
Ведут в тупик, где сор и лебеда,
да мураши лишь оживляют вечность,
и одиночества неведомая грусть
въедается в нетронутую душу.
С ней память жгучая и, если я не струшу,
пускай останется со мной, навеки, пусть…

III

Но вот она со мною и теперь
не говори, моя душа, что всё напрасно,
что человек - такой разумный зверь,
а память смертная - лишь дар богов опасный.
Не говори, что в брошенном раю
есть закоулки, где не властна лира.
Я, память, всё равно тебя творю:
вот старый дом и пятая квартира…
Я знаю, память, все твои слова:
безвременье, рождение, утрата
и тёплых плит бесстрастная трава -
цветущее бесстыдство невозврата.
Забыть, забыться - будто умереть.
Беспамятство - бесславный вид покоя,
или, когда захочешь звонко спеть,
как рот, зажатый накрепко рукою;
как горло пережатое. В ночи,
когда в пределах дня, запутывая числа,
в настенных ходиках вдруг что-то замолчит,
лишая жизнь обыденного смысла…
Но, где-то там, в осколках прежних дней,
среди хламья, примет и прочных истин,
есть тихий плёс, речушка, а над ней
есть небосвод - весь васильками выстлан.
Есть поле ржи. Я в детстве умирал
не раз, не два, зажмурившись ныряя,
в его хрустящий сумрак покрывал,
всю под собой вселенную сминая.

IV

Но жизнь идёт. На острие венца:
алмазного, тернового, любого
она припомнит всё, всё до конца,
лишь для того, чтобы начаться снова.
И повториться в каждом из начал,
судьбу творя, из прошлого взывая,
то запахом нагретых солнцем шпал,
то тишиной промокшего сарая,
то скрипом зазывалы - колеса,
старьёвщика тележьим благолепьем,
когда подков, заслышав голоса,
мы вмиг его сокровища облепим.
И вот уж торг идёт: держись, пацан,
торгуйся всласть, не дешеви, усердствуй.
Штиблеты - и нешуточный наган!
Он твой теперь. Мир грохотом приветствуй!

V

Но время - зверь - не пойманный ни кем.
Он родич памяти, тоскующей под спудом.
Проходят годы. Ложность теорем
я постигаю над студеным прудом
и познаю родимые места:
пропавший след - каким-то волчьим нюхом…
Когда уходит искренность с листа -
бессилен ты и зрением, и слухом;
ретроспектива кажется чужой:
больней иголок, что с опавшей ели…
И только память - верный часовой
привычно дремлет у моей постели...

80-е