Клеопатра. (Ч.А.Суинберн)

Cleopatra.

Her mouth is fragrant as a vine,
A vine with birds in all its boughs;
Serpent and scarab for a sign
Between the beauty of her brows
And the amorous deep lids divine.

Her great curled hair makes luminous
Her cheeks, her lifted throat and chin.
Shall she not have the hearts of us
To shatter, and the loves therein
To shred between her fingers thus?

Small ruined broken strays of light,
Pearl after pearl she shreds them through
Her long sweet sleepy fingers, white
As any pearl's heart veined with blue,
And soft as dew on a soft night.

As if the very eyes of love
Shone through her shutting lids, and stole
The slow looks of a snake or dove;
As if her lips absorbed the whole
Of love, her soul the soul thereof.

Lost, all the lordly pearls that were
Wrung from the sea's heart, from the green-
Coasts of the Indian gulf-river;
Lost, all the loves of the world---so keen
Towards this queen for love of her.

You see against her throat the small
Sharp glittering shadows of them shake;
And through her hair the imperial
Curled likeness of the river snake,
Whose bite shall make an end of all.

Through the scales sheathing him like wings,
Through hieroglyphs of gold and gem,
The strong sense of her beauty stings,
Like a keen pulse of love in them,
A running flame through all his rings.

Under those low large lids of hers
She hath the histories of all time;
The fruit of foliage-stricken years;
The old seasons with their heavy chime
That leaves its rhyme in the world's ears.

She sees the hand of death made bare,
The ravelled riddle of the skies,
The faces faded that were fair,
The mouths made speechless that were wise,
The hollow eyes and dusty hair;

The shape and shadow of mystic things,
Things that fate fashions or forbids;
The staff of time-forgotten Kings
Whose name falls off the Pyramids,
Their coffin-lids and grave-clothings;

Dank dregs, the scum of pool or clod,
God-spawn of lizard-footed clans,
And those dog-headed hulks that trod
Swart necks of the old Egyptians,
Raw draughts of man's beginning God;

The poised hawk, quivering ere he smote,
With plume-like gems on breast and back;
The asps and water-worms afloat
Between the rush-flowers moist and slack;
The cat's warm black bright rising throat.
.

The purple days of drouth expand
Like a scroll opened out again;
The molten heaven drier than sand,
The hot red heaven without rain,
Sheds iron pain on the empty land.

All Egypt aches in the sun's sight;
The lips of men are harsh for drouth,
The fierce air leaves their cheeks burnt white,
Charred by the bitter blowing south,
Whose dusty mouth is sharp to bite.

All this she dreams of, and her eyes
Are wrought after the sense hereof.
There is no heart in her for sighs;
The face of her is more than love
A name above the Ptolemies.

Her great grave beauty covers her
As that sleek spoil beneath her feet
Clothed once the anointed soothsayer;
The hallowing is gone forth from it
Now, made unmeet for priests to wear.

She treads on gods and god-like things,
On fate and fear and life and death,
On hate that cleaves and love that clings,
All that is brought forth of man's breath
And perisheth with what it brings.

She holds her future close, her lips
Hold fast the face of things to be;
Actium, and sound of war that dips
Down the blown valleys of the sea,
Far sails that flee, and storms of ships;

The laughing red sweet mouth of wine
At ending of life's festival;
That spice of cerecloths, and the fine
White bitter dust funereal
Sprinkled on all things for a sign;

His face, who was and was not he,
In whom, alive, her life abode;
The end, when she gained heart to see-
Those ways of death wherein she trod,
Goddess by god, with Antony.


Клеопатра.

От певчих птиц дан голос ей,
И сладость губ - от винограда,
Изгиб бровей - от пары змей,
И знак небесный в бездне взгляда -
Зрачок – священный скарабей.

Волос тяжёлая волна,
В бездонной тьме лелеет пламя,
Пал блик на гордый лик. Она
Не разотрёт ли в пыль перстами
Любовь - сердца и имена?

Блеснут изломленным лучом,
Жемчужные сердца страдальцев,
И перламутровым ручьём
Стекут со сладких, сонных пальцев,
Растёрты нежным палачом.

Эрот её надменный взгляд
Насытил искусом и ядом,
Уста – посулами услад,
В душе её ужились рядом
И голубь, и ползучий гад.

Морей таинственный манок -
Индийский жемчуг – уничтожен,
У вожделенных, гладких ног
Эрот без жалости низложен,
Повержен похотливый бог.

Клубок мерцающих теней
В терново-колких прядях тает,
И видится – крылатый змей,
Обвил чело, на грудь сползает,
Таит в укусе тьму смертей.

Сквозь иероглиф-завиток,
Сквозь драгоценное забрало
Змеиных крыл, грозит клинок -
Красы безжалостное жало,
В одном – невинность и порок!

Неспешный взмах её ресниц,
Былого летопись хранящий,
Как хруст пергаментных страниц,
Как метроном копыт, летящих
Сквозь судьбы мира колесниц.

Ей смерти длань видна, слились
В открытых ей небесных тайнах
Черты прекрасных прежде лиц;
Безгласна мудрость, пыль на скальпах,
Без глаз во взгляде – тьма глазниц.

Там рок ваяет и крушит
Теней мистическое племя,
Владык, чей след с надгробных плит
Так жадно пожирает время
Под монолитом пирамид.

Прах тварей с головами псов,
Ошметки стылой мертвечины,
Шагавших по телам рабов,
Ящероногих исполинов,
Несостоявшихся богов.

Добычу ястреб оком жжет,
Златым блистая опереньем;
Шипящий аспид в муть болот
Ползёт. Изящно-хищной тенью
Крадется камышовый кот.

Чреда сухих, калёных дней,
Как вновь и вновь разверстый свиток,
Жара, смолы кипящей злей,
С небес расплавленных излита
Кромешной пыткой на людей.

Немилосерден зноя гнёт,
Жарою выбелены лица,
И над Египтом кольца вьёт
Змей-суховей, кружит, глумится,
Оскалив жаркий, пыльный рот.

Она – во власти этих грёз,
Но сердцем вздоха не согреет -
В глазах - ни страхов, ни угроз:
Она - превыше Птолемеев,
Эрот - не стоит царских слёз.

Укрыта с головы до пят
Своею царской красотою;
Не утешитель - скользкий гад,
Из кожи лезет под пятою,
И не помазан, и не свят.

Презрев богов, судьбу и страх,
Она стопою попирает,
Любовь и ненависть, и крах
Всего, что жизнь пообещает,
И обращает, тотчас, в прах.

Грядущее подвластно ей,
Уста уверенно пророчат:
Горящий Актий, звон мечей,
Копченой парусины клочья
На черных реях кораблей.

Веселья пьяный алый рот -
Окончен пир во славу жизни;
Лишь пряный саван, вечный свод
Гробниц и соли горькой иней
Впитает слёзы, кровь и пот…

Жизнь – за него, отмерен срок,
Быть только с ним - и в грешном мире,
И смерти преступив порог;
Она - Изида, он - Озирис,
Богиня, об руку с ней – Бог!




Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2007

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 55981 от 08.10.2007

0 | 3 | 2553 | 17.11.2024. 19:15:26

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []


Ну что ж, красивый, сочный стих. Кое-где как всегда несколько от себя вставили образы, не суинбёрновские, но впечатление сильное.
Например, брови её не от пары змей, а просто у Клеопатры на лбу
между бровей Ур - змей, символ власти фараонов. Как и скарабей. В этом стихотворении много древнеегипетской символики, божеств, Вы её убрали, завуалировали, хотя у Суинбёрна она ясно видна. Здесь нельзя просто писать красивый стих, здесь надо точность историческую тоже соблюсти. Тогда будет вообще замечательно.

С БУ
АЛ

Игорь,
Давненько ты не являлся народу.
Русский текст мне нравится. Написано в твоем стиле. Как о переводе, ничего пока не могу сказать. В это надо вчитываться и сравнивать, а времени, как всегда нет.
Взгляд застрял немного на фразе ”тьма смертей”. Не слишком ли велика гипербола? Ведь всего один укус змеи?
И не понял вот это:
Сквозь драгоценное забрало
Змеиных крыл

Забрало – это передняя часть шлема, закрывающая лицо. Змеиные крыла - это забрало, закрывающее лицо? Так что ли?
И еще :
Как метроном копыт, летящих
Сквозь судьбы мира колесниц.

Копыта колесниц? Копыта коней, наверно. Кстати, метроном в то время уже был?

А в целом, славно поработал. Поздравляю с окончанием.

Успеха.
С БУ
ВС

Мне очень понравился Ваш перевод, Игорь. Есть восхитительные строфы. Нпр.:

Блеснут изломленным лучом,
Жемчужные сердца страдальцев,
И перламутровым ручьём
Стекут со сладких, сонных пальцев,
Растёрты нежным палачом.

….

Морей таинственный манок -
Индийский жемчуг – уничтожен,
У вожделенных, гладких ног
Эрот без жалости низложен,
Повержен похотливый бог.

….

Грядущее подвластно ей,
Уста уверенно пророчат:
Горящий Актий, звон мечей,
Копченой парусины клочья
На черных реях кораблей.

Вообще все стихотворение производит очень сильное впечатление. Но есть отдельные строки, которые, мне кажется, несколько выпадают. Нпр.:

Пал блик на гордый лик… Я понимаю, внутренняя рифма. Но на мой вкус звучит она здесь неоправданно каламбурно.

Таит в укусе тьму смертей (о чем сказал уже Валерий)… Тьма – понятно, в конце концов, что это много смертей. Но из-за равновесной возможности другого прочтения в данном контексте – можно прочесть, (так я, например, прочел сначала, и Валерий, видимо, тоже) как «укус, таящий темень смертей» - и на фоне всего остального такая метафора будет казаться манерной.

Есть несколько рифм, которые мне кажутся далековатыми. Перечислять не буду, все –специалисты, видят, как справедливо отмечал Владимир Казаровецкий, и Вы их использовали, конечно, крепко подумав, так что просто отмечу – слышны и на мой слух выбиваются.

Все это мелочи. Действительно серьезная претензия у меня – к первой и последней строфам. Они значительно уступают всему стихотворению, и особенно тем строфам, что я с огромным удовольствием цитировал :). В середине бы проехали, но не на нынешних принципиально важных позициях.

В первой строфе, кмк, не «играет» библейская конструкция «дать от чего-то», к тому же там, кмк, хорошо бы усилить звукопись. (Вот начиналось бы стихотворение как вторая строфа – шедевр :). А в последней строфе – по-моему, синтаксис затрудняет понимание. Такое впечатление, что Вы втискивали сюжет вперемешку с действующими лицами, чего раньше не было.

Если еще править, то главным образом начало и конец. И стоит – потому что стихотворение вышло, кмк, выдающееся.

С уважением,
Никита