Венчание в Salvaterra

Всё продолжалось недолго. Улыбающийся padre так спешил помочь им, этим пятидесятилетним, беспомощным из-за незнания языка людям, что говорил почти всё сам. Им оставалось только вставлять своё «да». Она даже один раз остановила священника, хотелось сказать самой. Путаясь в произношении, выговаривала чужие слова, которые подтверждали, да, она будет с ним в радости и горе, во здравии и в болезни. И думалось, думалось… Всё меньше остаётся здоровья и радости, как будто и встретились они только для того, чтобы поддержать друг друга в нелёгкое время – старости и болезней. А как бы хотелось пожить ещё с ним, обретённым так поздно, всего шесть лет назад. Как хочется покоя, незатейливых утех семейного отдыха. Но они соединяются не для этого. Их обоих ждёт нелёгкий труд, скорее всего до конца их дней. Впрочем, об этом знает только Бог.
Вот и надели на палец тонкий ободок обручального кольца. На левую руку. Пройдёт два дня, и работающая с ней украинка буквально устроит истерику из-за этого, обвиняя её в смертном грехе. Как можно носить кольцо на левой руке, если на Украине и в России положено носить на правой?! И напрасно объяснять что-либо. Лучше просто молчать.
И снова шли потоком мысли. Об усталости, про которую он чаще молчит, но порой проговаривается: хочется, чтобы скорее всё кончилось. Устал. Он устал от жизни, она стала для него непрерывной тяжёлой работой. А как мечталось, когда они встретились. Какая была эйфория чувств и надежд… Он тогда говорил, что хочет дать ей возможность писать, отдыхать, чтобы она, весёлая, встречала его с работы. А здесь она поменяла привычное и во многом интересное ей преподавание на тяжёлый физический труд, который не оставляет ни сил, ни времени для творчества. Давно уже ничего не пишет. Прожить на его зарплату вдвоём? Это значит – отказывать себе почти во всём. Да и сидеть всё время дома тяжелее. Когда работаешь, хотя бы занят и не думаешь о плохом.
Сами во всём виноваты. Непрактичные люди. Он оставил перспективное место в экономическом отделе завода, на котором главным экономистом был его отец. Осуществил заветную мечту: ушёл в лес. Лесником с маленьким окладом, зато с возможностью жить жизнью природы. И до сих пор вспоминает годы, проведённые в заповеднике как лучшие годы своей жизни. Чернобыль заставил бежать на Кавказ, чтобы восстановить подорванное здоровье. Но и там подстерегла война, заставила уехать, бросив выстроенный своими руками с огромной любовью дом.
Она всю жизнь думала о том, как лучше делать свою работу. Только, когда совсем перестали платить – пришлось поневоле думать в первую очередь о деньгах. Но устраиваться, как многие другие, не могла. Не могла заискивать, щебетать с неприятной ей начальницей, восхищаться её «талантами», тем более не могла пойти на интимные отношения с начальником ради карьеры. Вот и не было карьеры, не было денег, хотя сумела своим трудом добиться учёной степени, звания. Другие – без степеней и званий – устраивались гораздо лучше. Что поделать: или Бог, или Мамона. Так было и в увлечении, которому отдала всю свою душу – в поэзии. И здесь – не смогла переступить. Было ли это бОльшим, чем увлечение? Заслуживали ли её стихи внимания? Она всегда была склонна к самокритике и всё более критично оценивала собственное творчество. Когда прошло время первого восторга ощущения свободного полёта в стихии языка, переоценила многое. И всё же, были действительно серьёзные, достойные вещи. И как же это трудно, продолжать верить в себя, когда о тебе всерьёз даже не упоминают люди, хорошо тебя знающие, когда-то хвалившие твои книги, люди, создающие общественное мнение. Когда нет друзей.
Вот почему она бросила всё, не раздумывая, уехала за любимым в надежде, что они вдвоём сумеют быть счастливы. Наверное, сумели бы, если бы не была так тяжела жизнь их здесь.
Португалия… Почему они выбрали её? От отчаяния. Когда он оставил вредную и становившуюся всё более кабальной работу, было стремление – во что бы то ни стало выбраться за границу. Жива была память об Англии, где прожил всего полтора года. Уехал сам, расставшись с женой, от большой тоски, уехал к родителям, в неосознанном поиске тепла, ласки. Тогда казалось, иначе нельзя. Потом наступило прозрение. Потерял, может быть, единственную возможность нормальной жизни. В родном городе всё раздражало. И сытые «новые», мчащиеся на красный свет на шикарных машинах, и пьяный мат в общественном транспорте, и откровенное враньё телепрограмм. А главное – страх перед будущим, невозможность покупать дорогие лекарства, необходимые жене, помогать старым родителям. Начались метания по турбюро, ставшим прикрытием для отправки на работу за границу. Сколько пришлось перенервничать, ведь так много случаев, когда у работяг отбирают последние деньги ни за что, просто «кидают». Но вырваться всё же удалось. Оба вспоминают тот жаркий летний день и долгое ожидание отправки автобуса. Их надежды на встречу через год. Ставшие печально-беспомощными лица. И опять долгое ожидание, несколько дней, пока наконец он смог позвонить и сообщить, что всё в порядке. До места добрался, устраивается. Ему повезло тогда, а были и люди, которые долго мотались по стране, не могли устроиться на работу. Он сразу попал на фабрику. Конечно, вначале он вместе с несколькими соотечественниками жил в холоде, в неотапливаемом помещении, которое директор разрешил занять бесплатно. Это было важно для них, ещё не отдавших долги за приезд сюда.
Но ожидание только начиналось. Еженедельные звонки. Если их не было, она сходила с ума. Срок разлуки растянулся на два года вместо одного. Вначале он боялся, что не собрал достаточно денег для её переезда и устройства. Потом девять месяцев ожидания гостевой визы. Как оказалось потом, это был ещё не худший вариант, другие ждали и дольше. Но ей это казалось бесконечностью. Было лето, делившее напополам срок их разлуки, когда ей почудилось отчуждение. Где оно сквозило? Может быть, в голосе? Вроде, всё было по-прежнему. И всё-таки. Так никогда она и не узнает, было ли что-то тогда, отделившее их друг от друга. Скорее всего, было. Женская интуиция безошибочна. Как было страшно тогда… Слава Богу, это не продлилось долго. Вскоре зашёл разговор об её переезде. Сбор документов для оформления визы. Её предупреждали: такая долгая разлука чревата серьёзными последствиями. Приводили примеры: муж вернулся «на побывку», а встреча с женой закончилось ссорой и его досрочным отъездом. Кто там был прав, кто виноват… Не верилось, что так будет с ними, они-то были уже не юнцами, обоим под пятьдесят, должны были бережно отнестись друг к другу. Но оказалось, возраст не помеха. Непонимание, обида, страшная потеря веры в любимого. Всё это навалилось на неё внезапно, и она не умела скрыть своего горя. Любимый человек внезапно показался оборотнем. Тот, кому верила больше, чем себе, кто берёг и жалел, вдруг обернулся жестоким и безжалостным, порой ненавидящим. А каково было ему, ожидавшему приезда весёлой и нежной жены – видеть её ужас и разочарование. И всё это из-за каких-то пустяков, обмолвок знакомых, глупой фотографии. Она не узнала, не узнает никогда, что было. Не хочет узнавать. Потому что оба сумели пережить, перейти через это отчуждение, пойти навстречу друг другу, навстречу жалости и любви. Да и какое право она имела осуждать его, если он изменил ей за эти долгие два года? Она смогла остаться верной, но, может быть, это было проще ей, менее страстной по натуре, более рассудочной, более всего боявшейся унижения. А она бы унизила себя в собственных глазах, изменив мужу. Ну, и всё, не надо вспоминать об этом. Главное – они снова были вместе. Непонимание таяло, понимание давало силу пожалеть любимого за его слабости, вспомнить о своих недостатках, простить и быть прощённой.
Вот тогда снова возникло желание повенчаться. Собственно, оно возникло почти сразу, когда они впервые встретились. В ту единственную совместную поездку к морю, в Ай-Даниле, когда он читал ей на ночь на родном ему украинском языке трогательную и искреннюю книгу журналистки Калини Ватаманюк «Вiд лиця твого, Господи, судьба моя iде».Им обоим казалось, что свёл их Бог, что после долгих лет одиночества наконец начинается счастливая жизнь. Они решили повенчаться, уже узнали, что для этого необходимо, купили рушники, иконы. Но всё откладывали. Ему хотелось купить красивое платье, сделать пожертвование на церковь. А деньги, заработанные в Англии, к моменту их встречи, через 2 года после возвращения оттуда, ушли на телевизор и мебель в доме родителей, где он поселился после возвращения, просто ушли на жизнь, ведь работу он нашёл не сразу. Так и не собрались за эти три года жизни в Киеве повенчаться. Перед отъездом тоже было не то настроение. Когда она приехала в Португалию, когда все неурядицы наладились, они стали искать возможность осуществить здесь своё желание. Но это было непросто. Может быть, и был в Лиссабоне православный храм, да как узнать? В Лиссабон попадали очень редко из-за отсутствия машины. Посещали католические службы по воскресеньям в местной церкви, мало, что понимая, конечно. Но привлекало красивое пение, да и сама возможность побыть в храме. Здесь просили о здоровье близких, молились за умерших. Ну, что же, что люди молятся на другом языке, ведь обращаются к единым Христу и Марии. Решили венчаться в католическом храме. Но священник по-японски отказал, не отказывая напрямую. Счёл, видимо, опасным, для себя, мало ли, как это истолкуют выше. И тогда знакомые португальцы похлопотали за них. Нашли этого улыбчивого padre, который сразу с симпатией отнёсся к немолодой паре. Те же друзья привезли их на своей машине в Salvaterra, соседний небольшой посёлок. Церковь была поменьше, чем в Benavente, но более древней постройки, богаче украшена. Алтарь весь позолочен. Странной казалась слева от алтаря фигура Христа в венце, изображавшем солнце. Видимо, старинная статуя. Радовали доброжелательные улыбки окружавших людей. Их было немного: священник, четверо свидетелей, мать свидетелей и ребёнок – крестный свидетельницы. В церкви было холодно: январь. Красивое платье не пришлось продемонстрировать, оно было скрыто под пальто. Да и стыдно ей было: почему-то всегда у неё в церкви возникают суетные мысли, о том, как она выглядит, например. А надо бы совсем о другом… Но мысли не слушаются, разбегаются, как серые мышки. Но на этот раз церемония была краткой, и мысли удалось сконцентрировать: вместе в горе и в болезни... А, может, она сама притягивает к ним беду? Но в близкую радость и покой уже не верилось так, как верилось в начале их союза. Тогда они были моложе, было намного больше сил и энергии. Только бы дотерпеть вместе. Бог посылает им короткие радости вечерних ужинов, редких поездок-прогулок. У многих нет и этого счастья.
Священник не стал брать деньги за обряд, тогда они пожертвовали на церковь. Потом был ужин в ресторане, за который заплатили португальские свидетели. Хотя они пытались возражать. Людям было приятно сделать добро. Как хорошо, что есть ещё на свете такие люди, такие чувства. Они пытались вступать в общий разговор на уровне своего очень слабого знания языка. Потом их отвезли домой. Как они и предвидели, дом был выстужен, света не было вовсе. Дрожа от холода, надели на себя, что могли, залезли под одеяло. Так прошла эта брачная ночь. Наутро светило солнце, они ласкали друг друга. Что изменилось? Ей казалось, теперь они перед Богом обещали никогда не расстаться, в этой и в той, другой, уже не такой далёкой жизни.

Ирина Фещенко-Скворцова, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 532 № 31287 от 27.01.2005

0 | 6 | 2667 | 24.11.2024. 23:50:40

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []