
Райнер Мария Рильке (1875-1926)
Парк попугаев
Сад растений, Париж
Под турецкими липами, у газонной кромки,
на насестах покачиваясь в тоске негромкой,
дышат Ара и вспоминают о крае родном, кой,
и незримый для них, никогда не уйдёт в потёмки.
Здесь чужие они и кронам в цвету, и саду
не родня и не ровня — разряжены, как с парада,
а их дивные клювы, с яшмой сплетая жады,
чем-то серым швыряются, вкусу тому не рады.
Снизу глупые голуби всё склюют до крупицы,
и как будто с насмешкой драгоценные птицы
у кормушек пустынных вновь склоняются ниц и
вновь качаются, дремлют, округляют зеницы,
языками играют, что солгали б сторицей,
теребят замки. Ждут свидетелей, как говорится.
Rainer Maria Rilke (1875-1926)
Papageien-Park
Jardin des Plantes, Paris
Unter türkischen Linden, die blühen, an Rasenrändern,
in leise von ihrem Heimweh geschaukelten Ständern
atmen die Ara und wissen von ihren Ländern,
die sich, auch wenn sie nicht hinsehn, nicht verändern.
Fremd im beschäftigten Grünen wie eine Parade,
zieren sie sich und fühlen sich selber zu schade,
und mit den kostbaren Schnäbeln aus Jaspis und Jade
kauen sie Graues, verschleudern es, finden es fade.
Unten klauben die duffen Tauben, was sie nicht mögen,
während sich oben die höhnischen Vögel verbeugen
zwischen den beiden fast leeren vergeudeten Trögen.
Aber dann wiegen sie wieder und schläfern und äugen,
spielen mit dunkelen Zungen, die gerne lögen,
Здравствуйте, Ирина!
Спасибо за отклик и высокую оценку перевода.
По поводу сомнений могу сказать, что они есть всегда, другое дело — степень их конструктивности. Как Вы понимаете, Рильковский монорим здесь заметно сужает пространство для маневра, заставляя уходить в область, как Вы выразились, рифменной виртуозности там, где в ином случае ничего подобного бы не потребовалось.
Что касается "сверхсложной цепи" и "переваривания", думаю, многое зависит и от качества поэтической декламации, которая, как искусство, пока ещё не поднялась на положенную ей высоту, сопоставимую, скажем, с работой над оперными партитурами. Отчего при оценке ритмики и интонации зачастую приходится ориентироваться на некие "общепринятые", а то и чисто умозрительные представления о звучащем тексте, что как минимум недостойно поэтик уровня Рильке.
Поэтому остаётся надеяться, что виртуозность "попугаевой тоски" хоть в какой-то мере коррелирует с "виртуозностью" её выражения) И действительно, ожидать свидетелей чего-то априори небытийного, да ещё с намерением опровергнуть их ложную правду своей правдивой ложью, — субстанция как раз из этого пантеона.)
Здравствуйте, Ева. Второй раз в рубрике перевод этого стихотворения Рильке - своего рода общий вклад с Игорем Белавиным в ее творческую "копилку". Вы сумели передать интеллектуальную плотность и изысканность этого стихотворения,
но нет ли у Вас сомнения в связи со сверхсложной рифменной цепью (негромкой / дом кой / потёмки). Здесь не избежать паузы для "переваривания" конструкции "дом, кой, и незримый...". В то время как синтаксис оригинала как будто бы не приглашает к такому решению, наоборот, его "дыхание" естественно. Не преобладает ли здесь рифменная виртуозность над попугаевой тоской?