
Дома я сразу заснул, будто мне
Колыбельную ангелы спели.
Приятно спать на немецком пуху, --
Мягко стелют постели.
Как часто я по перине родной
Скучал, изводился в кручине,
Когда на жёстком матрасе лежал
В бессонную ночь на чужбине!
На наших перинах спать хорошо
В сладком плену сновиденья.
Немецкой душе свободнее без
Всякого угнетенья.
На крыльях свободы летит она
В небесные высшие дали.
И в гордом полёте души -- всё то,
О чём мы страстно мечтали!
Бледнеют боги вблизи её!
С небесными встретясь телами,
Иную звёздочку средь них
Гасит она крылами!
Французам и русским покорна земля,
Море британцам покорно,
В царстве воздушном видений и грёз --
Наше господство бесспорно.
Здесь практикуем гегемонизм,
Здесь мы всегда едины;
Другим народам суждены
Были земные пластины. --
И в сон погрузившись, я видел, как
Снова гуляю привольно
По гулким улицам в блеске луны
Старинного города Кёльна.
И снова шёл позади меня
Мой провожатый чёрный.
Слабость в коленях -- не чуял я ног,
Но дальше мы шли упорно,
Всё дальше и дальше. А сердце в груди
Моей зияло так странно
И капля за каплей сочилась кровь
Из обнажённой раны.
Я пальцы в неё макал иногда,
Подчас оставлял кровяные
Знаки домам, помечая так
Все их косяки дверные.
И каждый раз, когда я на дом
Знак ставил нетривиальный,
Слышался колокольчик вдали,
Звон его погребальный.
А над луною сгущался мрак;
Словно чёрные кони,
По мрачному небу неслись за ней
Дикие тучи в погоне.
Ну а за мной по-прежнему шёл,
Всё также секиру скрывая,
Неясный призрак – и долго мы так
По городу шли плутая.
Плутали, плутали и, наконец,
Вновь подошли к собору.
Настежь были открыты врата --
Это в ночную-то пору.
Вошли. И в жутком пространстве опять
Лишь смерть да ночь, да молчанье;
Лампады мерцали то тут, то там --
Мол, темноте в назиданье.
Я долго бродил меж великих столпов,
И слышал лишь гулкие звуки
Присутствия спутника моего,
Его неустанной докуки.
Мы заглянули в один уголок,
Где в блеске свечей пламенела
Вся в золоте и драгоценных камнях
Для Трёх Королей Капелла.
О диво! Святые Три Короля,
Согласно сказкам о магах,
Сидели прямо, ей Богу, теперь
На своих саркофагах.
Три мумии в вычурных платьях сидят,
Три черепа мерзких – в коронах,
И скипетры держат в костлявых руках --
Догмáт превосходства оных.
Будто фантоши трясли они
Своими гнилыми костями;
Смешались с запахом плесени здесь
Лампадные фимиамы.
Один из трупов аж рот раскрыл,
Был к речи серьёзной настроен;
Стал требовать и объяснять, почему
Моего уваженья достоин.
Во-первых, за то, что мертвец,
Во-вторых, за то, что король он,
И в-третьих, за то, что святой. --
Я был равнодушием полон.
И рассмеявшись ответил ему:
«Нет смысла в твоих наставленьях!
Ты безнадёжно принадлежишь
Былому во всех отношеньях.
Прочь! Прочь! Ваше место в гробу
Под землёю на самом деле.
Для нужд своих конфискует жизнь
Сокровища в этой капелле.
Лихая конница завтрашних дней
Здесь будет квартироваться,
Не сгинете с миром – дубину возьму
И вышибу вашего братца.
Сказал и, обернувшись назад,
Увидел я блеск ужасный
Секиры – для спутника-молчуна
Слова здесь были напрасны.
Приблизился он и стал кромсать
Пустых суеверий основы,
Ретиво скелеты дряхлые бил,
Их пощадить не готовый.
Откликнулся эхом страшным собор,
Дрожа при каждом ударе! --
Хлестала кровь из моей груди,
И я проснулся в кошмаре.
***
Caput VII
Ich ging nach Haus und schlief, als ob
Die Engel gewiegt mich hätten.
Man ruht in deutschen Betten so weich,
Denn das sind Federbetten.
Wie sehnt ich mich oft nach der Süßigkeit
Des vaterländischen Pfühles,
Wenn ich auf harten Matratzen lag,
In der schlaflosen Nacht des Exiles!
Man schläft sehr gut und träumt auch gut
In unseren Federbetten.
Hier fühlt die deutsche Seele sich frei
Von allen Erdenketten.
Sie fühlt sich frei und schwingt sich empor
Zu den höchsten Himmelsräumen.
O deutsche Seele, wie stolz ist dein Flug
In deinen nächtlichen Träumen!
Die Götter erbleichen, wenn du nahst!
Du hast auf deinen Wegen
Gar manches Sternlein ausgeputzt
Mit deinen Flügelschlägen!
Franzosen und Russen gehört das Land,
Das Meer gehört den Briten,
Wir aber besitzen im Luftreich des Traums
Die Herrschaft unbestritten.
Hier üben wir die Hegemonie,
Hier sind wir unzerstückelt;
Die andern Völker haben sich
Auf platter Erde entwickelt. – –
Und als ich einschlief, da träumte mir,
Ich schlenderte wieder im hellen
Mondschein die hallenden Straßen entlang,
In dem altertümlichen Köllen.
Und hinter mir ging wieder einher
Mein schwarzer, vermummter Begleiter.
Ich war so müde, mir brachen die Knie,
Doch immer gingen wir weiter.
Wir gingen weiter. Mein Herz in der Brust
War klaffend aufgeschnitten,
Und aus der Herzenswunde hervor
Die roten Tropfen glitten.
Ich tauchte manchmal die Finger hinein,
Und manchmal ist es geschehen,
Daß ich die Haustürpfosten bestrich
Mit dem Blut im Vorübergehen.
Und jedesmal, wenn ich ein Haus
Bezeichnet in solcher Weise,
Ein Sterbeglöckchen erscholl fernher,
Wehmütig wimmernd und leise.
Am Himmel aber erblich der Mond,
Er wurde immer trüber;
Gleich schwarzen Rossen jagten an ihm
Die wilden Wolken vorüber.
Und immer ging hinter mir einher
Mit seinem verborgenen Beile
Die dunkle Gestalt – so wanderten wir
Wohl eine gute Weile.
Wir gehen und gehen, bis wir zuletzt
Wieder zum Domplatz gelangen;
Weit offen standen die Pforten dort,
Wir sind hineingegangen.
Es herrschte im ungeheuren Raum
Nur Tod und Nacht und Schweigen;
Es brannten Ampeln hie und da,
Um die Dunkelheit recht zu zeigen.
Ich wandelte lange den Pfeilern entlang
Und hörte nur die Tritte
Von meinem Begleiter, er folgte mir
Auch hier bei jedem Schritte.
Wir kamen endlich zu einem Ort,
Wo funkelnde Kerzenhelle
Und blitzendes Gold und Edelstein;
Das war die Drei-Königs-Kapelle.
Die Heil'gen Drei Könige jedoch,
Die sonst so still dort lagen,
O Wunder! sie saßen aufrecht jetzt
Auf ihren Sarkophagen.
Drei Totengerippe, phantastisch geputzt,
Mit Kronen auf den elenden
Vergilbten Schädeln, sie trugen auch
Das Zepter in knöchernen Händen.
Wie Hampelmänner bewegten sie
Die längstverstorbenen Knochen;
Die haben nach Moder und zugleich
Nach Weihrauchduft gerochen.
Der eine bewegte sogar den Mund
Und hielt eine Rede, sehr lange;
Er setzte mir auseinander, warum
Er meinen Respekt verlange.
Zuerst weil er ein Toter sei,
Und zweitens weil er ein König,
Und drittens weil er ein Heil'ger sei –
Das alles rührte mich wenig.
Ich gab ihm zur Antwort lachenden Muts:
»Vergebens ist deine Bemühung!
Ich sehe, daß du der Vergangenheit
Gehörst in jeder Beziehung.
Fort! fort von hier! im tiefen Grab
Ist eure natürliche Stelle.
Das Leben nimmt jetzt in Beschlag
Die Schätze dieser Kapelle.
Der Zukunft fröhliche Kavallerie
Soll hier im Dome hausen,
Und weicht ihr nicht willig, so brauch ich Gewalt
Und laß euch mit Kolben lausen!«
So sprach ich, und ich drehte mich um,
Da sah ich furchtbar blinken
Des stummen Begleiters furchtbares Beil –
Und er verstand mein Winken.
Er nahte sich, und mit dem Beil
Zerschmetterte er die armen
Skelette des Aberglaubens, er schlug
Sie nieder ohn' Erbarmen.
Es dröhnte der Hiebe Widerhall
Aus allen Gewölben, entsetzlich! –
Blutströme schossen aus meiner Brust,
Und ich erwachte plötzlich.
Вы правы, Ирина Ивановна, я очень стараюсь, но ещё куда больше старалась в предыдущих Капутах.
Хотела проигнорировать Ваши придирки, но Вы вынуждаете:
- А меня вот поражает ригидность Вашего мышления... Копайте глубже… Буквально Гейне говорит: «здесь (на наших перинах) чувствует себя немецкая душа свободной от всех земных оков». Есть всё же стилистическая разница между «цепями» (гибкими связками звеньев) и «оковами» (инструментами или устройством для лишения свободы).
И уж куда как когнитивно и гибко: хорошо спать «в немецкой пуховой постели, как будто сразу с немецкой души земные цепи слетели»
- «нарушение синтаксического единства в катрене»? Ну да, куда как лучше сказать: «я так устал, я был разбит»
- Да, оченно даже странно Ваше очередное неуместное сравнение с Левиком:))
Во-первых, о зияющей ране говорится в тексте оригинала,
во-вторых:
Klaffend = (von Öffnungen, Lücken, Rissen, Spalten o. Ä.) auffallend groß
и, в-третьих, „auffallend“ und „ seltsam“(странно) в немецком языке часто выступают синонимами.
- читайте больше о религиозных обрядах католиков и иудеев, тогда, может, поймёте, что «нетривиальный» в переводе оправданно стоит на своём месте.
- «не смешите меня»:))
- Помилуйте, о каком противоречии Вы говорите?! «Проснуться в кошмаре» означает не что иное, как внезапно пробудиться от очень страшного, тревожного и хорошо запомнившегося сна.
Вынуждена Вас огорчить, но среди Ваших придирок, есть одно-единственное корректное и грамматически обоснованное замечание, то бишь указание на правильное ударение. Что в принципе легко поправимо.
Благодарю за Вашу неустанную заботу.
– кошмарики...
дауш, дауш и не такое может присниться...
К этому Капуту замечаний меньше: видно, что Вы, Галина, очень постарались. Но они есть:
- "немецкой душе свободнее без всякого угнетенья". Универсальная самоочевидность этого утверждения ставит под сомнение когнитивную гибкость говорящего, тогда как Гейне говорит буквально: "немецкая душа чувствует себя свободной от всех земных цепей";
- нарушение синтаксического единства в катрене:
И снова шёл позади меня
Мой провожатый чёрный.
Слабость в коленях -- не чуял я ног,
Но дальше мы шли упорно;
- "А сердце в груди
Моей зияло так странно... " В принципе, трудно не согласиться, это действительно странно (ср. у Левика "и сердце мое раскрылось зияющей раной");
- выражение "нетривиальный" знак ломает тональность момента, переводя ее в плоскость умственного вызова. Вместо повторяемого ритуально-фатального действия - "нестандартное решение". Стилистический разрыв между "нетривиальным знаком" и "погребальным колокольчиком" слишком велик.
- "неслись за ней в погоне" - плеоназм. "Тучи неслись за ней (луной) по мрачному небу" - уже законченный образ.
- В слове «остовы» ударение всегда падает на первый слог: это мн. ч. от слова «остов», в котором ударение также на первом слоге.
- Я проснулся в кошмаре (Und ich erwachte plötzlich - я внезапно проснулся). Здесь противоречие оригиналу, в котором ЛГ очнулся от кошмара. В переводе же он просыпается и оказывается в кошмаре.