Уолтер де ла Мар Cибаритство

Я видел старца с толстыми щеками,
раздутого, да так, что не вздохнуть.
Со свежим яблочком сравнить грешно.
Неразвитые пальцы вертели неумело
не мытый пузырёк с лекарством.
От снадобия шёл тяжёлый запах.
Взгляд старца был печален, как у рыбы,
когда она всплывает вверх на воздух
и может обозреть ей чуждую стихию
сквозь тонкий слой взмутившейся воды.
А после рыба повернётся, напружинит плавники,
ныряя прочь всё ниже, ниже - и в безмерность,
да в необъятность - в густые липкие глубины сна...
Над старцем властвовал желудок - не смолкая.
Но воплощеньем бед и истинным тираном
служил ему его рассудок - мысли.
А сам он, тучный, только был марионеткой.
Как скованный, он мог бы посмеяться над собой.
Но как-то я увидел блеск слезы в его глазах,
так даже сам чуть не заплакал, сожалея. -
Но вслед возникла там самодовольная улыбка,
и будто бы его не трогало своё несчастье.
Так он ещё придумывал забавные уловки, всех смеша.
Огромные ступни держал в громадных сапогах,
при всей слоновости сидел на узком табурете.
Он разжигал свой грубый ретроградный ум,
читая древние затрёпанные книги, меж них:
Танах, да заскорузлый древнегреческий словарь,
да хитрого Овидия, в пятнистом переплете
из старой задубелой телячьей кожи.

Walter de la Mare Idleness

I saw old Idleness, fat, with great cheeks
Puffed to the huge circumference of a sigh,
But past all tinge of apples long ago.
His boyish fingers twiddled up and down
The filthy remnant of a cup of physic
That thicked in odour all the while he stayed.
His eyes were sad as fishes that swim up
And stare upon an element not theirs
Through a thin skin of shrewish water, then
Turn on a languid fin, and dip down, down,
Into unplumbed, vast, oozy deeps of dream.
His stomach was his master, and proclaimed it;
And never were such meagre puppets made
The slaves of such a tyrant, as his thoughts
Of that obese epitome of ills.
Trussed up he sat, the mockery of himself;
And when upon the wan green of his eye
I marked the gathering lustre of a tear,
Thought I myself must weep, until I caught
A grey, smug smile of satisfaction smirch
His pallid features at his misery.
And laugh did I, to see the little snares
He had set for pests to vex him: his great feet
Prisoned in greater boots; so narrow a stool
To seat such elephantine parts as his;
Ay, and the book he read, a Hebrew Bible;
And, to incite a gross and backward wit,
An old, crabbed, wormed, Greek dictionary; and
A foxy Ovid bound in dappled calf.