Desunt nonnulla* ——

Пусть, словно две голубки серебристы,

Мы душами взлетим в места тенисты,

Где бьют ключи; где масло и бальзам;

Поля из роз и кассий вечны там;

Где воздух чист, не заражён чумою;

Где рощи пахнут амброй и смолою:

Приятней эти ароматы дня,

Чем стиракс от священного огня;

Где на деревьях яблоки румяны,

И груши, словно мёд, и сливы рдяны;

Где блёстки на кустах во всей красе,

Как утреннее солнце на росе.

Здесь вечный май, весна, лугов цветенье;

А воздуха двойное золоченье

Днём бесконечным ярко столь, что ночь

Ушла, не в силах света превозмочь.

Юнцы, красавцы голые, ликуя,

За девами бегут для поцелуя;

Затем, венки из роз на них надев,

Смешавшись, хороводят милых дев.

Средь примул сядем, и узрим знакомый

Нам хор влюблённых, Эросом ведомый;

Вслед в рощу мы отправимся с тобой,

Где нашу страсть поэт почтёт строфой.

Божественный Мусей споёт о Геро

И о Леандре; самого Гомера

Послушаем (его великий трон

Всегда толпой поэтов окружён):

И “Одиссее” гения слепого,

И “Илиаде” все внимать готовы.

И к Лину мы, и к Пиндару пойдём,

К Анакреону – встретит он с вином,

И Геррика нам, полон восхищенья,

Прочтёт, всё больше пьян, стихотворенья –

Они близки ему… Он будет рад

Свершить с тобой вакхический обряд,

Где пьют и пляшут все с безумным взглядом,

Умазаны вином и виноградом.

Вергилий здесь; Овидий сладко спит:

Его Коринна, чей прекрасен вид,

Ему чело в венке ласкает нежно,

А то лобзает веки безмятежны;

Пройдём: здесь и Катулл, и Марциал,

Лукан, Гораций, Персий, Ювенал, -

Все, кто когда-то страстными стихами

Смогли встревожить мир под небесами,

Влеча своим неистовством других, -

Теперь в театре славном тени их.

Из пьес своих читают два пиита –

Их кудри лавром и плющом покрыты:

Бомонт и Флетчер, - столь здесь каждый чтим,

Что, как сиренам, все внимают им,

Пока они поют свою Эвадну.

Со многими здесь встретиться отрадно

В мерцанье грёз. Ты только приходи!

В просторном зале ждёт нас впереди

Бен Джонсон, друг твой и отец по праву,

В огне, как в ореоле вечной славы:

Среди былых пророков бенов дух –

Один из первых… Но… поёт петух

(Ночной звонарь); и означает это,

Что пробил час: восток лучом рассвета

Рождает новый день, и до утра

Исчезнуть должен призрак – мне пора.

А о задержке нет и речи:

Лишилась власти ночь. До встречи!

* Desunt nonnulla (лат.) – Некоторые части отсутствуют.

Robert Herrick

575. The Apparition of His Mistress Calling Him to Elysium          

Desunt nonnulla ——

Come then, and like two doves with silv’ry wings,

Let our souls fly to th’ shades where ever springs

Sit smiling in the meads; where balm and oil,

Roses and cassia crown the untill’d soil.

Where no disease reigns, or infection comes

To blast the air, but ambergris and gums

This, that, and ev’ry thicket doth transpire,

More sweet than storax from the hallowed fire,

Where ev’ry tree a wealthy issue bears

Of fragrant apples, blushing plums, or pears;

And all the shrubs, with sparkling spangles, shew

Like morning sunshine tinselling the dew.

Here in green meadows sits eternal May,

Purfling the margents, while perpetual day

So double gilds the air, as that no night

Can ever rust th’ enamel of the light.

Here, naked younglings, handsome striplings, run

Their goals for virgins’ kisses; which when done,

Then unto dancing forth the learned round

Commixed they meet, with endless roses crown’d.

And here we’ll sit on primrose-banks, and see

Love’s chorus led by Cupid; and we’ll be

Two loving followers, too, unto the grove

Where poets sing the stories of our love.

There thou shalt hear divine Mus;us sing

Of Hero and Leander; then I’ll bring

Thee to the stand, where honour’d Homer reads

His Odysseys and his high Iliads;

About whose throne the crowd of poets throng

To hear the incantation of his tongue:

To Linus, then to Pindar; and that done,

I’ll bring thee, Herrick, to Anacreon,

Quaffing his full-crown’d bowls of burning wine,

And in his raptures speaking lines of thine,

Like to his subject; and as his frantic

Looks show him truly Bacchanalian-like

Besmear’d with grapes, welcome he shall thee thither,

Where both may rage, both drink and dance together.

Then stately Virgil, witty Ovid, by

Whom fair Corinna sits, and doth comply

With ivory wrists his laureate head, and steeps

His eye in dew of kisses while he sleeps;

Then soft Catullus, sharp-fang’d Martial,

And towering Lucan, Horace, Juvenal,

And snaky Persius, these, and those, whom rage

(Dropt for the jars of heaven) fill’d t’ engage

All times unto their frenzies — thou shalt there

Behold them in a spacious theatre.

Among which glories, crowned with sacred bays

And flatt’ring ivy, two recite their plays —

Beaumont and Fletcher, swans to whom all ears

Listen, while they, like syrens in their spheres,

Sing their Evadne; and still more for thee

There yet remains to know than thou can’st see

By glim’ring of a fancy. Do but come,

And there I’ll show thee that capacious room

In which thy father Jonson now is plac’d,

As in a globe of radiant fire, and grac’d

To be in that orb crown’d, that doth include

Those prophets of the former magnitude,

And he one chief; but hark, I hear the cock

(The bellman of the night) proclaim the clock

Of late struck one, and now I see the prime

Of day break from the pregnant east: ’tis time

I vanish; more I had to say,

But night determines here, away.