Прощай, мой сак! Был в жизни ты моей,

Как кровь, как дух мне дорог; и нужней,

Чем вся моя родня, друзья, супруга,

Чем плоть душе, а юноше – подруга;

Ты как невеста, что манит собой,

Но не даёт дотронуться рукой;

Ты – вздохи, ласки, поцелуй до дрожи

И первый плод супружеского ложа;

Дороже ты и этих всех услад,

И тысячи других, которым рад.

Богов напиток ты! вино, в чьей власти

Тревожить дух и будоражить страсти;

Твой чистый блеск ясней, чем солнца свет,

Блистательней сверкания комет,

Чьи в тёмном небе предзнаменованья

Сулят одни лишь беды и страданья;

Ты ярче тех огней, что к небесам

Взметнувшись, рассыпают искры там.

Нектар богов с тобою не сравнится!

Всегда твой дух поможет прекратиться

Тому, что угнетает нас весьма:

Скорбям, страстям, терзаниям ума...

Своей волшебной силою ты вволю

(Искусства, мудрости, природы боле)

Безумие священное и пыл

В моей крови остынувшей будил;

И, бурные восторги вызывая,

Сверкал в душе, как молния живая.

Ни Феб, ни Музы не смогли б сполна

Отдаться пенью гимнов без вина.

Анакреон, Гораций, вне сомненья,

В тебе нашли источник вдохновенья.

Ты как Феспийский ключ! Поэтам пить

Пристало из него, дабы творить

Свои баллады и поэмы щедро,

Стихом стяжая лавры или кедры.

Зачем, зачем же от тебя сейчас

Не отвожу я восхищённых глаз?

О, не мани! Я вынужден признаться:

От чар твоих мне должно отказаться;

Ты плачешь? – плачь, в слезах своих виня

Природу лишь, но только не меня.

Она виновна в том, что сотворила

Тот разум, у которого нет силы

Противиться соблазнам. Я прошу:

Улыбку спрячь, иначе разрешу

Себе нарушить клятвенное слово

К тебе вовек не приближаться снова.

Пусть, радуясь, другие пьют тебя,

А я, твой вкус восторженно любя,

Его забуду. Пусть мне стих высокий

Сама диктует муза: те же строки,

Что, я надеюсь, выйдут из-под рук,

Пусть пахнут лампой – не тобой, мой друг.

Robert Herrick

128. His fare-well to Sack

Farewell thou Thing, time-past so knowne, so deare

To me, as blood to life and spirit: Neare,

Nay, thou more neare then kindred, friend, man, wife,

Male to the female, soule to body: Life

To quick action, or the warme soft side

Of the resigning, yet resisting Bride.

The kisse of Virgins; First-fruits of the bed;

Soft speech, smooth touch, the lips, the Maiden-head:

These, and a thousand sweets, co'd never be

So neare, or deare, as thou wast once to me.

O thou the drink of Gods, and Angels! Wine

That scatter'st Spirit and Lust; whose purest shine,

More radiant then the Summers Sun-beams shows;

Each way illustrious, brave; and like to those

Comets we see by night; whose shagg'd portents

Fore-tell the comming of some dire events:

Or some full flame, which with a pride aspires,

Throwing about his wild, and active fires.

'Tis thou, above Nectar, O Divinest soule!

(Eternall in thy self) that canst controule

That, which subverts whole nature, grief and care;

Vexation of the mind, and damn'd Despaire.

'Tis thou, alone, who with thy Mistick Fan,

Work'st more then Wisdome, Art, or Nature can,

To rouze the sacred madnesse; and awake

The frost-bound-blood, and spirits; and to make

Them frantick with thy raptures, flashing through

The soule, like lightning, and as active too.

'Tis not Apollo can, or those thrice three

Castalian sisters, sing, if wanting thee.

Horace, Anacreon both had lost their fame,

Hadst thou not fill'd them with thy fire and flame.

Phoebean splendour! and thou Thespian spring!

Of which, sweet Swans must drink, before they sing

Their true-pac'd-Numbers, and their Holy-Layes,

Which makes them worthy Cedar, and the Bayes.

But why? why longer doe I gaze upon

Thee with the eye of admiration?

Since I must leave thee; and enforc'd, must say

To all thy witching beauties, Goe, Away.

But if thy whimpring looks doe ask me why?

Then know, that Nature bids thee goe, not I.

'Tis her erroneous self has made a braine

Uncapable of such a Soveraigne,

As is thy powerful selfe. Prethee not smile;

Or smile more inly; lest thy looks beguile

My vowes denounc'd in zeale, which thus much show thee,

That I have sworn, but by thy looks to know thee.

Let others drink thee freely; and desire

Thee and their lips espous'd; while I admire,

And love thee; but not taste thee. Let my Muse

Faile of thy former helps; and onely use

Her inadult'rate strength: what's done by me

Hereafter, shall smell of the Lamp*, not thee.

*smell of the Lamp – аналог латинского выражения "Olet lucernam" (буквально – "пахнет лампой"), которое использовалось в античной и позднее в европейской культуре для критики произведений, написанных с чрезмерным усердием, но лишённых вдохновения. Оно связано с образом учёного или писателя, который трудится ночью при свете масляной лампы, уделяя слишком много времени формальной отделке текста в ущерб его живости и оригинальности.