Здравствуйте, уважаемая Ева

Вопрос, который я задал, чисто теоретический, даже академический, и уже поэтому не содержит никакой иронии по отношению к самому тексту перевода. Речь о подходах и самоограничениях, о чем Вы и упомянули в конце своего коммента.

Но начну по порядку. Как известно, М. Бородицкая придерживается той линии, когда переводчик имеет право осовременивать те или иные места в оригинале, потрафляя тем самым своему читателю. Оговорюсь, что я не критикую манеру Бородицкой, тем более что ее работы успешны, но лишь ставлю теоретический вопрос по поводу ее «школы». Пример употребления ею слова «Коктебель» в переводе английской поэзии, к географическому Коктебелю не могущей иметь никакого отношения – это краеугольный камень подобного рода методик перевода поэзии. Метод ни плох, ни хорош, но он – по моему скромному мнению – явно не канонический. Как есть канонические постановки пьес, а есть современные, новодельные, явно не канонические. Почему ходят зрители на множество Гоголей в одном спектакле и нужно ли раздевать актеров догола, это вопрос долгой дискуссии. Но театр сиюминутен по своей природе, чего не скажешь о классической литературе.

Теперь о конкретном месте Вашего текста. Рильке пишет примерно вот о чем: Она (лирическая героиня) <при жизни> носит перчатки и платок с той же поверхностью, с рассеянностью и невнимательностью к мелочам, как после смерти они выглядели бы на обряженном трупе. Вот как трактуют это место канонические переводчики: «Как будто уж смерть наступила,/так платья легко сидят» (Богатырев), «Легко, после смерти как будто,/носит перчатки она и платок» (Летучий). Можно привести еще примеры. У всех канонических переводчиков ситуация та же, что и в тексте Рильке. «В ладу с посмертной модой» - это фраза из другого времени, намекающая на некую иную ситуацию. Ситуацию, где Рильке интересуется модой, бытующей, видимо, много позже описываемого в стихотворении времени, а не психологией своей лирической героини. А как русские стихи Ваш перевод очень хорош.

Я вовсе не запрещаю делать вольные трактовки, которые нравятся публике,тем более – настолько умело, как это делает Бородицкая в своих публикациях. Вся первая половина 19 века, в том числе и в Германии, – это сплошь вдохновение, когда авторы перелопачивали чужие успешные произведения, примеряя их на себя. Читатели радовались, а чего еще надобно?

Речь можно вести только о том, что вдохновение рождает вольности, которые выводят произведение за класс канонических переводов. Вольные переводы радуют читателя, но являются, за крайне редкими исключениями, тем же, чем является увиденный сегодня вечером спектакль с огромным количеством «гоголей». То есть, мало говорят об авторе оригинала скажем «Мертвых душ» по фамилии Гоголь. И много говорят о том, как прежний автор существует в новом времени, да еще в фантазиях режиссера. Само по себе это явление весьма коммерчески-заманчивое. Тороп это называет переводом текста в культуру. А вот смотреть ли такие постановки – дело хозяйское.

Эти замечания, естественно, касаются академических споров, а вовсе не Вашего конкретного перевода, Ева.

С уважением

Ваш И. Б.