Уолтер де ла Мар Жгучий Август

Уолтер де ла Мар  Жгучий Август

Был жаркий Август. Жирный Заяц
уже не видел ничего.
Был весь в крови лесной скиталец.
Глаза таращились мертво.
Девчушка, маленький ребёнок,
расстроившись пустилась в плач
и убежала, как зайчонок
на улицу, где с шумом вскачь
неслась военная бригада,
где раздавался стук копыт.
Смотреть была одна услада.
Взглянула, как та лихо мчит.
Их впереди манёвры ждали,
звенели сбруя, стремена,
блестели их клинки из стали,
и музыка была слышна.
Умчалось боевое войско
и скрылось где-то вдалеке.
Все эти скачки по-геройски
не дали больше ныть в тоске.
Она, как Эльф, у дома стала.
Жевала сорванный листок.
Но в этом было толку мало,
и он никак ей не помог.
Мамаша в фартуке по грудь
открыла дверь своей дочурке.
Той было невтерпёж взглянуть
теперь на зайчика без шкурки.

Walter de la Mare Dry August Burned

Dry August burned. A harvest hare
Limp on the kitchen table lay,
Its fur blood-blubbered, eye astare,
While a small child that stood near by
Wept out her heart to see it there.

Sharp came the clop of hoofs, the clang
Of dangling chain, voices that rang
Out like a leveret she ran,
To feast her glistening bird-clear eyes
On a team of field artillery
Gay, to maneuvres, thudding by.
Spur and gun and limber plate
Flashed in the sun. Alert, elate,
Noble horses, foam at lip,
Harness, stirrup, holster, whip,
She watched the sun-tanned soldiery,
Till dust-white hedge had hidden away —
Its din into a rumour thinned —
The laughing, jolting, wild array:
And then — the wonder and tumult gone —
Stood nibbling a green leaf, alone,
Her dark eyes, dreaming. . . . She turned, and ran,
Elf-like, into the house again.
The hare had vanished. . . . ' Mother, ' she said,
Her tear-stained cheek now flushed with red,
' Please, may I go and see it skinned? '