Мне смерть на Бернер- стрит такой
Запомнилась точь-в-точь:
Огни - в ногах и над башкой,
И звон, плывущий прочь.

А в  Хаундсдич, где недолга
закончилась опять -
Пришли лишь прачка и карга -
У крыс меня отнять.

Затем был Холборн - мёртвый зал
Высокой старины..
Там, помню, гобелен свисал -
Рваниной со стены.

А в Мэрилебон - в смертный срок -
Была совсем одна;
Взошла с молитвой: Дай мне, бог...
На пятый, до окна.

У Линкольнс-Инн, когда сняла
Мой крестик золотой
С меня родня - я умерла
Безумной сиротой.

На сгиб руки твоей щекой
Я в  Блумсбери легла,
Чтоб обрести навек покой
От счастья и тепла.

A Strange Story

When I died in Berners Street
I remember well
That I had lights at head and feet
And a passing bell.

But when I died in Houndsditch
There came to lay me out
A washerwoman and a witch;
The rats ran about.

When I died in Holborn
In an old house and tall
I know the tapestry was torn
And hanging from the wall.

When I died in Marylebone
I was saying my prayers;
There I died all alone
Up four flights of stairs.

But when I died near Lincoln's Inn
The small gold I had
Surrounded me with kith and kin;
I died stark mad.

When I died in Bloomsbury
In the bend of your arm,
At the end I died merry
And comforted and warm.