Нина Гаврилина: «На мне свет его души отражался» (интервью)

Гаврилина Нина Ивановна родилась в посёлке Екатериновка Саратовской области. После окончания Саратовского педагогического института работала в районной газете. В 1977 году переехала жить в подмосковный Солнечногорск. Работала в  Солнечногорской Центральной городской библиотеке.

Авторская страница Виктора Петровича Гаврилина, которую ведёт Нина Ивановна Гаврилина: https://poezia.ru/authors/ngavrilina

Нина Ивановна, о Викторе много сказано, но читателю ничего неизвестно о Вас, хотя Ваше участие в судьбе мужа сложно переоценить. Вы узнали о Викторе из периодики, где публиковались его стихи, несколько лет переписывались, а потом встретились и соединили свои жизни.

 Да, действительно, наше знакомство началось с переписки. Я и сейчас время от времени осторожно перебираю письма, которые мы писали друг другу в течение двух лет. Письма разложены по датам, и если читать их подряд, то можно представить, что читаешь романтическую повесть о жизни и переживаниях двух взрослых людей. Среди писем попадаются поздравительные открытки и чёрно-белые фотографии. На отдельных пожелтевших листах встречаются напечатанные на старой машинке стихи. Переписку начала я. Но всё по порядку.

В то время, это был далёкий 1975 год, я жила в небольшом районном посёлке Екатериновка Саратовской области. После окончания пединститута работала ответственным секретарем в местной газете. Много читала, любила поэзию, сама пробовала писать стихи, но со временем хватило ума бросить это занятие. Круг общения был немалым, но никто из моих друзей не интересовался поэзией. Однажды по делам зашла в райком комсомола, увидела на столе у первого секретаря солидный том,  в котором были собраны различные публикации из газет, журналов, сборников, машинально распахнула его посередине, и первое, что бросилось в глаза, небольшая заметка  о молодом поэте Викторе Гаврилине из подмосковного Солнечногрска. Здесь же было опубликовано его раннее стихотворение – «Оближет ветер тёплым языком посоленные круто дерева…». Всё, для меня этого было достаточно. Не смутило даже то обстоятельство, что было упомянуто о его инвалидности. Заметку написал поэт-фронтовик Александр Балин. Кстати, много позже, на одном из дней рождения у друга Виктора в Москве, мы встретились с Александром Ивановичем, он специально приехал, чтобы познакомиться с нами. Мы его считали своим крёстным отцом. В этой же заметке был указан адрес Виктора. И я в этот же день отправила ему письмо. Ничего особенного – я хочу ближе познакомиться с его стихами.

У меня всегда была склонность к эпистолярному жанру. Отчасти это из-за моей работы в редакции с письмами читателей, но, думаю, в большей мере этому способствовало прочтение в юности романа в письмах «Перед зеркалом» Вениамина Каверина, и эта книга надолго запомнилась мне. С моего письма и началась история нашего знакомства. Два года мы переписывались, потом я поехала к нему, познакомилась с его родителями. Семья жила в закрытом военном городке «Выстрел», отец Виктора – полковник в отставке.

14 сентября 1977 года мы сыграли свадьбу и прожили вместе 31 год. Я благодарна судьбе, что прожила лучшие годы жизни с этим необыкновенным человеком. Вижу в этом Божье благословение. Виктор умел и знал многое, он был нашей домашней энциклопедией.  Я считала и сейчас считаю его самым мудрым, образованным, талантливым, а ещё надёжным и очень заботливым. Виктор так меня понимал и знал мой характер, что гасил мою обиду, я не успевала и сообразить, что уже не обижаюсь. Вот такая доверительная нежность. Я от него многому научилась, многое постигла, и сейчас эта наука помогает мне достойно жить и хранить драгоценную память о нём.

Вы озвучиваете поэзию Гаврилина авторскими романсами – когда появился первый романс?

Сколько помню, во мне всегда звучала музыка. Мои два брата – музыканты, преподаватели детской музыкальной школы. А один даже Заслуженный работник культуры РФ, сейчас памятная табличка с его портретом висит на здании музыкальной школы. Я к ним приставала, чтобы они научили меня играть на гитаре, но они считали это баловством. Лишь много позже я узнала, что моя мама в юности, это было примерно в 1936-м году, играла на гитаре в сельском клубе. В Солнечногорске я потянулась к гитаре уже в зрелом возрасте, где-то после 40 лет.   Купила хорошую гитару, мне показали три аккорда, а дальше как-то самостоятельно начала подбирать мелодии известных романсов. И незаметно начала петь стихи Виктора. Считаю это вполне закономерным – рядом со мной была прекрасная поэзия. Стихи Виктора  самодостаточны и не нуждаются в затейливом обрамлении. Мои песни, я называю их романсами, по сравнению со стихами несложные, поэтому, слушая их, одновременно приобщаешься к мудрости и простоте. Грустная моя музыка, настроенная в унисон с состоянием души, смягчает раздражение и обиду, оттеняет печаль и заставляет вновь устремляться к свету и радости. Стихи Виктора сами рождают музыку, и сочинять ничего не надо. Как я отбирала стихи для своего творчества, не могу сказать, это необъяснимо. У меня получился цикл романсов, а затем я записала диск «Свет мой вечерний». Количество экземпляров было небольшое, около 100, сразу же всё разошлось по друзьям и знакомым, а также раздавалось на поэтических вечерах, посвящённых творчеству Виктора. Один экземпляр я подарила нашему любимому актёру Александру Михайлову во время его выступления в нашей библиотеке, а он в ответ мне потом прислал свой диск «Очарованный странник».

Теперь без Виктора не поётся.

Послушать мои романсы можно по ссылке: www.stihophone.ru/users.php?user=ngavrilina

Вы помогали Виктору печатать стихи, отсылали рукописи в издательства, отвечали на письма читателей, были верной Музой поэта – насколько тяжело и сложно давалось такое подвижничество?

Сразу вспомнилось «…и бремя Моё легко есть». Никогда не чувствовала  себя подвижницей. Хотя окружающие считали именно так. Но все эти разговоры шли мимо меня, не задевая никак.  А вот Музой быть труднее, чем женой.  Нелегко удержаться на этой высоте, трудно вдохновить поэта, когда я постоянно перед его глазами. Тем более, что Виктор никогда не был обделён женским вниманием. Два года пришлось жить с родителями. Сейчас вспоминаю всё это и удивляюсь, как я всё успевала – работала в библиотеке, печатала стихи Виктора и посылала их в редакции, печатала его переводы, отвозила в Москву журналы. И ещё у нас был белый пудель Арчибальд, редкий умница и красавец, с которым нужно было гулять. Были, конечно, бессонные ночи, два раза Виктор, сидя на коляске, умудрялся ломать ногу, хорошо, что у нас был знакомый хирург, можно сказать, домашний доктор. Но самый трудный период в нашей жизни наступил в 1985 году, когда мы с ним почти полгода провели в 67-ой московской клинической больнице у знаменитого профессора Г.С. Юмашева. Профессор и его ученики явились основоположниками хирургии позвоночника и спинного мозга в нашей стране. Попасть к нему было почти невозможно, но отец Виктора после отставки заведовал в районе охотхозяйством, места у нас прекрасные, понятно, что к нему приезжали люди охотиться из Москвы. И вот мы в клинике. Мы, потому что я там тоже жила, как и другие сопровождающие. Спала на стульях около кровати Виктора, нам разрешали готовить еду на кухне, за это мы мыли полы в палате.  Виктору долго не делали операцию, нашли что-то вроде порока сердца, ждали хороших результатов. Мы там пообвыклись, справляли дни рождения и другие праздники. Я там платье себе связала. Помню, приехал из Канады фермер со своим больным сыном. Каждый день подсчитывал убытки от того, что он здесь, а не на своей ферме. Мы-то своим все самое лучшее с Рижского рынка – мясо, фрукты, орехи, а он даже в метро не ездил, говорил дорого. А проезд в метро тогда стоил пять копеек. Было много иностранцев, говорили, что Юмашев делает чудеса, ставит на ноги. Врачи обращались к Виктору как к переводчику. Операция длилась 6 часов. Всё это время я стояла у операционной, с надеждой заглядывая в глаза врачей, которые время от  времени выходили в коридор. Прогнозы были неплохие. Ночью я ползком пробралась в реанимацию. Виктор открыл глаза и первое, что спросил, было: «Где это мы так набрались вчера – Валерка приезжал?». Конечно, он был под сильным наркозом. Но чуда не произошло. Всё-таки со времени травмы прошло более двадцати лет. После операции чуть замедлилось ухудшение, и то слава Богу. В этом же году в издательстве «Современник» вышел небольшой сборник его стихов «Август».

   Было и много хорошего. Мы с ним несколько раз отдыхали в Крыму в специализированном санатории.  У нас были замечательные друзья, летом  мы часто выезжали на дачу. Виктор работал переводчиком в Министерстве местной промышленности, к нам на дачу приезжал из Москвы весь его отдел во главе с начальником. Мы жарили шашлыки, пели песни, пекли картошку на костре, ходили к роднику за водой. Виктор отдыхал душой и сердцем среди близких ему людей. Поэтому несмотря на все трудности, которые выпали на нашу с ним долю, я вспоминаю о прежней  жизни как о светлой радости. С нами были любовь и настоящая поэзия. Они искупали всё. Как сказал наш любимый Александр Блок:

«И невозможное возможно,

Дорога долгая легка…»

После окончания института, к моменту Вашего знакомства с Виктором, Вы работали в редакции районной газеты. Как сложилась Ваша профессиональная судьба после переезда в Солнечногорск?

Я шесть лет работала ответственным секретарем в районной газете. Мне очень нравилось работать в редакции, быть всегда в курсе всех новостей, проявлять творческий энтузиазм в подготовке газетных полос к печати. В Солнечногорске мне предложили работать корреспондентом в районной газете «Сенеж». Сенеж –  это наше озеро, жемчужина Подмосковья Но поскольку деятельность корреспондента предполагала командировки, я была вынуждена отказаться. И 25 лет проработала в учебной библиотеке высших офицерских курсов в военном закрытом городке «Выстрел», который уютно расположился на тихой окраине Солнечногорска. Это военно-учебное заведение для переподготовки командного и политического состава Сухопутных войск. Проводилась также подготовка иностранных офицеров из многих стран мира. В основном мы работали с учебной литературой по тактике, артиллерии и т.д.  

Несколько лет у меня был перерыв, мы с Виктором остались одни, у меня не было возможности работать, надо было ухаживать за мужем. После его ухода меня пригласили в Центральную районную библиотеку в Солнечногрске, где я проработала 10 лет. Сейчас это библиотека имени Виктора Гаврилина.

Советовался ли с Вами Виктор при написании стихов? Пробовали ли Вы себя в поэзии?

Помню свой первый поэтический опыт. Это было в 1961 году, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Я училась в шестом классе, написала стихотворение и показала своей учительнице по литературе. А она, как потом выяснилось, отнесла его в редакцию, и моё стихотворение напечатали. Вот так я прославилась. В институте мои стихи помещали в стенгазете факультета, я принимала участие в конкурсах и даже выступала со своими стихами по Саратовскому телевидению. На этом моя поэтическая биография закончилась. Но я интересовалась поэзией, знала всех современных поэтов, собрала хорошую библиотеку дома. Мечтала жить в поэтической среде. И тут появился Гаврилин. Не могла же я упустить такой шанс. Виктор оказался не только замечательным поэтом, но и единственно моим человеком. Я была его первым слушателем, первым читателем и критиком. Виктор прислушивался к моему мнению, иногда я делала небольшие замечания, иногда мне были непонятны отдельные моменты. Например, в одном из стихотворений у него есть такая строка «но мрак светоносен». Я не могла понять, как это мрак может быть светоносным. И он мне не смог внятно объяснить это. Сказал, я так чувствую. Уже позже в журнале «Наука и жизнь» я прочитала интересную статью, где были приведены слова из пятого послания к Дорофею литургу: «Божественный мрак –  это неприступный свет, в котором, как говорится, обитает Бог – невидимый из-за чрезмерной светлости и неприступный из-за избытка сверхсущественного светоизлияния. В нём оказывается всякий, удостоившийся увидеть и познать Бога…». Каким чутьём Виктор, не будучи религиозным поэтом, смог угадать это?  Вот как пишет об этом одна поэтесса, поклонница его поэзии: «Пытаясь разгадать секрет музы Гаврилина, приходишь к пониманию: силу и притягательность слову даёт тот свет, который присутствует даже в его скорби и печали. Откуда берётся этот свет – никто не знает. Это, наверно, и есть тайна настоящей, высокой поэзии».

Разделяя с поэтом его судьбу, пронизанную болью о России и физическими страданиями, в чём Вы находили утешение, что или кто помогал Вам?

Виктор Гаврилин издал в московских издательствах одиннадцать поэтических книг. Их могло бы и не быть, если бы не помощь и мощная поддержка его друзей. «Непревзойдённый рыцарь духа с тонкой, как камертон, душой» –  так отозвался о Викторе его верный друг, чуткий и редкий ценитель его поэзии Владимир Проценко. При поддержке Проценко были изданы четыре книги стихов. Виктор на титульном листе своей книги «Дыхание ухода» сделал такую надпись: «Первый подписанный экземпляр этой книги – моему лучшему другу Владимиру Проценко, чьё слово и дело не однажды помогали мне держаться на этом свете». И это всё так. Владимир Григорьевич помогал нам во всех житейских трудностях, решал медицинские проблемы, которых было множество. Проще сказать – спасал. И это было не от случая к случаю. Это был один большой постоянный поступок во имя дружбы. Но нас связывали не только невзгоды и испытания, но более всего – радость общения. Владимир Григорьевич и сам не лишён поэтического дара, поэтому Виктору было с кем поговорить на любимые темы.

К 70-летию Виктора Солнечногорской библиотекой был издан небольшой сборник, в который вошли воспоминания его близких друзей. В том числе и воспоминание Владимира Проценко «В его глазах я видел свет любви». Позволю себе привести небольшой фрагмент из него, касающийся непосредственно меня.

«Кроме Родины у Виктора была ещё и Женщина, которая разделила его судьбу. Они вместе прожили его жизнь.

…Я выбрал всё. Глаза закрою –

и всё, что кровное, видней.

И я склоняюсь головою

к любви и Родине моей.

И потому не плачу, Нина,

ничто впустую не терпя,

ведь эта мука – не чужбина,

и этот свет не без тебя.

Нина Ивановна Гаврилина – жена поэта. Красивая, хрупкая женщина с точёной фигурой, поэтической душой и стержневым характером. Трудности, выпавшие на её долю, были осознанным выбором, выбором по зову любви.  Филолог по образованию она с первого прочтения оценила невероятную мощь поэтического дарования Виктора. Они познакомились по переписке, после первой встречи уже не расставались.

Нельзя преуменьшать родительской опеки над Виктором, но физическое и творческое долголетие поэта продлевала Нина. С момента замужества все заботы по устройству быта, лечению и созданию комфортной среды для творческой работы легли на её плечи. И всё это ежедневно, без выходных и праздников. Весь смысл её жизни заключался в Служении поэту и поэзии. В чём эта хрупкая женщина черпала силы? У меня есть только одно предположение – в любви. Я видел, с какой неподдельной любовью они смотрели друг на друга, как поддерживали друг друга в разных жизненных ситуациях.

 Лирическая героиня всей любовной лирики поэта только одна – его жена. «В посвящение многотерпеливой жене моей Нине собрана эта долгая книга любви и отчаяния» – так начинается книга «Дол».

Я до сих пор вдохновляюсь её энергией, самоотдачей и верностью памяти поэта. Теперь Нина для меня – живая память о друге».

Многие из своих стихотворений Виктор посвятил Вам. Как появлялись эти посвящения?

Любовная лирика занимает в творчестве Гаврилина значительное место. Мне не совсем удобно говорить об этом самой, приведу небольшой отрывок из воспоминаний одной поэтессы, большой почитательницы стихов Виктора. «Трудно писать о любовной лирике Виктора Гаврилина, ведь это – «святая святых». Чистым, светлым облаком плыла его любовь над землёй. Стихотворения этого цикла исходят из самого сердца, это – неувядающий букет нежных и целомудренных слов своей любимой и Музе.

И не увянешь ты вовек, моя красавица.

Не я ль насобирал тебе букет

из нежных слов любви!

Желание уберечь, защитить любимую – в каждом слове следующего стихотворения:

Мне пожелать бы солнца, всем огнём

взбурлившего весенние потоки,

чтоб день ключом вскипал, но дело в том, _

я так боюсь, что ты промочишь ноги.

А эти строки звучат, как завещание:

Ты прости мою грешную слабость –

коль не минуть разлуки земной,

я уйду, только ты бы осталась

век дослушать, оставленный мной.

Хрупкая и нежная любовь хранила Виктора Гаврилина на протяжении всей жизни, даруя ему трепетность чувства. Она была его защитой в трудной жизни, она помогала ему преодолевать недуг, была как негасимый свет».

Одним из первых стихотворений, посвящённых мне, было стихотворение с условным названием «Медовый месяц». В книге оно идёт без названия, как почти все стихи Виктора. Это была чудесная пора, середина сентября. Это моё любимое время года. Я не знаю, стоит ли комментировать это стихотворение?

 Дни и даты листвой занесло.
Что за сны нас качают ночами!
От луны нестерпимо светло.
“Honeymoon”* – говорят англичане.

Забываю заморский язык.
Забываю с тобою по-русски.
Листья клёна в руке твоей узкой.
Скажешь слово, и сводит кадык.

Где те пчёлы, что мёд нанесли
с одичавших таинственных злаков,
с первоцвета дурманящих маков
из какой-то восточной земли.

Уж рукою подать до зимы.
Дуют ветры на наших дорогах.
Заночуем у вечности мы
в диким мёдом пропахших чертогах.

И до белых беспомощных мух
будет бликов и снов колыханье,
будут пьяные тени вокруг
и твоё дорогое дыханье.

“Honeymoon”* - медовый месяц (англ.)

Имя Виктора Гаврилина широко известно в литературной среде, и так случилось, что Вы всегда оставались в тени поэта. Стало ли данное обстоятельство испытанием для Вас, или, наоборот, Вы обрели себя в нём?

В Солнечногорске нас с Виктором воспринимали как единое целое. Я не в тени его была, на мне свет его души отражался. Когда проводились его творческие вечера, на сцене мы всегда были вместе. Я помогала ему с микрофоном. Стол всегда был завален цветами от благодарных читателей. На эти вечера к нам приезжали гости из Москвы – Николай Константинович Старшинов, секретарь Союза писателей России Геннадий Иванов, главный редактор журнала «Юность» Валерий Дударев, поэт Андрей Шацков и другие. Они все очень любили Виктора, по окончании вечера у нас всегда   было дружеское чаепитие. Мы с Виктором несколько раз были на Блоковских праздниках в Шахматово, там он познакомился с Юрием Кузнецовым.

Виктору посвящено столько стихов, что из них можно было бы составить солидный том. Заодно и мне писали. Могу привести один из отзывов на стихи Виктора: «Спасибо, Нина, что продолжаете знакомить нас с творчеством Виктора. Знаете, как самураи говорят? Меч – продолжение моей руки. Перефразировав, я бы так сказал о настоящей жене – она есть продолжение мужа. А Вы, Нина – прекрасное продолжение». И подобных комплиментов было множество. Вот ещё один пример: «Виктор ведь один  такой! И Вы, Нина, об этом знали, разделяя тяготы, споря с безжалостной судьбой. Пусть не громовержец, но подчас очень даже!
Спасибо за Любовь и Верность!».

Отпускал ли Вас Виктор от себя? Могли ли Вы устроить себе небольшие каникулы, съездить куда-нибудь на пару недель и т.д?

На протяжении всей жизни с Виктором я два раза в год, зимой и летом, ездила на родину к родителям и родственникам на целый месяц.  Это даже не обсуждалось в нашей семье. А ещё – у меня много племянников, на свадьбы к ним ездила. Свёкор покупал мне билет, а потом встречал на машине. Виктор знал всех моих родственников, они не раз приезжали к нам в гости, он всем очень нравился. И, конечно, ездила к друзьям в Москву, в православные поездки к святыням.

У Виктора вышло 11 поэтических книг, 12-ю издали не так давно Вы – сборник избранных произведений. Расскажите, пожалуйста, удаётся ли популяризовать творчество Гаврилина и как это происходит?

Сборник «Избранное» я издала спустя два года после ухода Виктора. Он мечтал об этом. Мне пришлось много раз бывать в издательстве, самой следить за всем процессом оформления, дважды вычитывать текст. Это внушительный том на 470 страниц. У этой книги счастливая судьба. Она продавалась в московских книжных магазинах, я рассылала её по многочисленным просьбам в разные регионы нашей страны и Ближнего зарубежья. Она есть теперь у читателей в Америке, в Праге, в Израиле, куда я её отвезла поэту Марку Шехтману во время своей паломнической поездки на Святую землю. Была проведена презентация этой книги в Солнечногорском Музейном выставочном центре «Путевой дворец», в одной из библиотек Москвы, в школах и библиотеках Солнечногорска.

В 2012 году ко мне обратился главный редактор журнала «Русский писатель» из Петербурга Виктор Тихомиров-Тихвинский с просьбой дать интервью о Викторе. Интервью далось мне трудно, это был мой первый опыт. Через некоторое время интервью с фотографиями и подборкой стихов появилось в питерском журнале «Бег», затем было перепечатано в журнале «Невский альманах».

В 2014 году я получила письмо из Германии от Карстена Линде с просьбой разрешить опубликовать стихотворение Виктора «Журавли» в своей книге. Оказывается, он, немецкий фотограф и защитник природы, уже несколько лет снимает серых журавлей на побережье Балтийского моря в Цингсте. Через год он прислал мне свою книгу, вернее, изумительной красоты альбом  с дарственной надписью. В альбоме кроме фотографий журавлей были собраны сказки, легенды, рассказы о журавлях. Среди авторов я увидела знакомые имена – Брехт, Гёте, Айтматов и много других имён. Здесь же было помещено стихотворение Виктора на немецком языке. Текст был очень близок к оригиналу. Вот бы Виктор обрадовался!

В 2015 году главный редактор журнала «Юность» Валерий Дударев предложил мне написать очерк о Викторе. Через полгода очерк появился в журнале с таким предисловием от редакции: «Перед нами поэт мятежный, сильный, вглядчивый. Судьбы невероятной, наклонной… Гаврилинские строки зацепились за наше бытие в его стремлении к особому способу познания мироздания… Публикуемые стихотворения – золотой фонд нашей поэтической традиции». Очерк имел большой резонанс в поэтической среде и в социальных сетях.

Судьба свела меня и ещё с одним человеком, совсем не случайным в нашей с Виктором жизни.  Это профессор, преподаватель Московской консерватории Юрий Абдоков. Когда-то, будучи ещё студентом Гнесинки, он случайно в «Доме книги» на Арбате купил сборник Виктора «Птицы под дождём». И она оказалась, как он впоследствии напишет, «открытой книгой в прекрасный и чистый мир, из которого уйти было невозможно». Я узнала от этом только после ухода Виктора, прочитав в Сети его соболезнование. Позвонила ему на кафедру, он очень обрадовался, оказывается, он разыскивал меня. И вот совсем недавно Юрий Борисович написал пьесу для струнного оркестра «Птицы под дождём» и посвятил её памяти Виктора Гаврилина. Вот что было написано в программе концерта, где впервые исполнялась эта пьеса: «Духовное благородство – редкостный дар. Им в полной мере обладал поэт Виктор Гаврилин, жизнь которого очень похожа на его стихи. В них гармонично сопряжены рыцарское достоинство и какое-то неизбывное, нерастраченное детское целомудрие… Гаврилин, я уверен, с любовью и жалостью смотрит на нас из той вечности, о которой много писал, и к которой всегда был ближе, чем все мы…». Юрий Борисович читает стихи Виктора своим студентам в Московской консерватории и видит, каким осязательным может быть воздействие красоты, сотканной из света, боли и любви. Он приезжал в Солнечногорск, долго молча стоял у памятника, потом низко поклонился поэту. Наша дружба продолжается и поныне.

Я могла бы продолжать и продолжать этот список знакомства с интересными людьми, поклонниками поэзии Гаврилина. Теперь коротко – за все годы моей работы в Солнечногорской центральной районной библиотеке её сотрудники провели около 40 различных мероприятий по продвижению его творчества. В большинстве из них я была ведущей.  Наша библиотека реализует долгосрочный краеведческий проект, посвящённый памяти поэта, «Всё то, что называется судьбой». В рамках проекта литературно-музыкальные вечера, творческие встречи, гаврилинские чтения, конкурсы стихов для молодежи на присуждение премии им. Виктора Гаврилина, публикации в СМИ, пешая прогулка «Поэтической тропой Гаврилина». В библиотеке создан мини-музей, экспозиция которого посвящена жизни и творчеству Гаврилина. Сейчас библиотека готовится к 75-летию поэта (21 декабря).

Как Вы оцениваете современную литературную обстановку в России? Читают ли люди поэзию?

Боюсь, что сама не сумею ответить на этот вопрос. Отвечу словами Гаврилина из его дневника: «Любовь, Россия, Смерть – вот три кита, на которых стояла и стоит русская Муза. В них обозначены  поэтапные тематические смещения по мере собственной творческой эволюции и проживания жизни, от запевного томительного начала, побуждаемого любовью, до исповедального предсмертного шёпота. К тому же вечно напряжённое поле Родины к молчанию не располагает, и земля эта без поэтов немыслима.

Поэтическое слово по своей природе представляет собой единственное хранилище всего того подсознательного, что вобрал в себя наш язык.   Слово это при своей сжатости настолько бездонно и многомерно, что его можно сравнить с генетическим кодом применительно к неуловимой реальности, называемой национальным духом. Пружина этого кода, утвердясь в прошлом, разжимается в будущее. Утрата этой сокровенной силы не проходит бесследно. А то, что читающих поэзию становится катастрофически мало, лишь подтверждает незатейливую мысль о духовном кризисе».

Вы провели жизнь рядом с Виктором. Как Вы думаете, поэзия – это благословение или тяжкий крест?

Судя по тому, что пишут читатели о поэзии Виктора, – это и благословение, и крест. А кому как не им знать это – ведь они сами поэты. Я недавно слушала интервью одного поэта, и он сказал очень правильные слова, по моему мнению: «Поэт – образ жизни. Не надо присваивать себе этот дар. Это способ приближения к истине... ».
Вот что написал о Викторе писатель, литературный критик Пётр Ткаченко: «Я был очевидцем того, как раскрывался поэтический талант Виктора, как собирался его характер, каким неимоверным провидением и случаем он вообще уцелел. Как всё-таки бережно, что в традиции русской литературы («И крест свой бережно несу» – А.Блок), поэт пронёс своё дарование через все годы и те испытания, которые ему выпали».

А вот что пишет Владимир Проценко о 20-летнем Викторе: «Уже тогда поэт осознавал, что судьба истинного творца и его произведений почти всегда сложна и драматична. Писание стихов для него не профессия, не ремесло, а религия. Скорее, исповедь – дело бесконечно личное и внутреннее. Каждое стихотворение – своего рода молитва. По сути, уровню искренности, открытости и правдивости его поэзия исповедальная».

И вот ещё выдержки из отзывов читателей:

 Надежда Буранова.

«Говорят, что Господь даёт каждому крест по силам. Нелёгкий крест достался Виктору. Он нёс его и при этом пел. Это ж какая духовная сила была в нём! Богом поцелованный Поэт. Стихи Гаврилина – это музыка, звучащая над земной суетой».

 Светлана Холодова

«Стихи Виктора – это как будто причастие к вечной и изначально высокой сути жизни, дотянуться до которой часто самостоятельно не получается».

Ольга Шмелькова

«Стихи Виктора это, по большому счёту, его молитвы, и творчество его, несомненно, духовно».

Рута Марьяш

«Скончался поэт – талантливый, сильный, бесстрашный. Человек - созидатель. Человек – творец. Осталась незаполнимая ниша – его личность, его индивидуальность. Им и только им выполняемый подсказ Свыше».

Традиционный вопрос о Поэзия.ру – как Вы чувствуете себя на этом сайте? Что Вам здесь нравится, а что огорчает?

Я пришла на сайт со стихами Виктора в августе 2012 года, десять лет назад. Долго не решалась, думала, как воспримут стихи без самого автора. Но страхи мои оказались напрасными, приняли замечательно, разрешили регистрацию на сайте почти сразу же после публикации трёх первых стихотворений без положенного испытательного срока. С теплом вспоминаю первых читателей Виктора на этом сайте, которые поздравили меня со вступлением в их дружную семью. Это Галина Булатова, Рута Марьяш, Юрий Арустамов, Надежда Буранова, Ольга Пахомова-Скрипалёва, Вячеслав Егиазаров и другие. За все эти годы у меня было несколько перерывов по разным причинам, но я снова сюда возвращалась. Мне здесь всё нравится, но главное – достаточно высокий уровень поэзии. Замечательно, что есть рубрика «Память», где я опубликовала свои воспоминания о Викторе. А теперь вот ещё готовится сборник «Избранного», где будут опубликованы стихи авторов портала, в том числе и несколько стихотворений Виктора.

И отдельное спасибо редакции за предоставленную возможность ещё раз попробовать себя в жанре интервью. Было трудно, но интересно.

Беседовала Л. Берёзкина

Виктор Гаврилин. Стихи

                 * * *

Спи, моя перелётная птица.
Что за даты на календаре?
Сизый голубь в окно постучится -
значит, осень уже на дворе.

Значит, вместе с тобой не заметил
ржавых листьев смертельный полёт.
А сегодня остуженный ветер
выдул хмель и с горчинкою мёд.

В первый раз замолчим о разлуке,
помолчим о любви в первый раз.
Твои тонкие тёплые руки
от усталых отпрянули глаз.

И ни горе, ни глупое счастье -
ничего меж тобою и мной
этой дали осенней не застит,
этой утренней дали сквозной.

                      * * *

Любовь моя - звезда моя заветная,
роняй подольше путеводный свет.
Куда летит всё самое, всё светлое?
Глаза закрою, в них - горящий след.

Прости за всё, что понапрасну ранило.
Но жизнь не обошла нас высотой -
какая искра небо протаранила,
раздвинув темень огненной чертой!

А я - как миг, за светом поспешающий,
пока две тьмы не сдвинули зазор,
и жизнь со смертью не сошлись в упор
вслед за моей любовью истлевающей.

                      * * *

Весенняя, прости за голытьбу
на жизнь твою дохнувшего мороза.
Декабрьский снег положен на судьбу.
Всё дело в нём, а остальное - проза.

Но этот снег не таял без следа.
Взыграли чувств нежданные синкопы.
И ты взошла, как грустная звезда,
и улыбнулись криво гороскопы.

"О, в ледяном созвездии Стрельца
ты не ищи счастливого союза..."
До вечных снов, до самого конца
ты для меня томительная муза.

Так говори со мною, говори,
хоть не ищу в словах твоих ответа.
Гори, звезда весенняя, гори,
куда ж теперь без твоего мне света?

                  * * *

Стенает душа твоя в плоти болезной.
Я в дерзком бессилье до слёз захочу
тебя провести над чернеющей бездной
по жёрдочке веры, по света лучу.

Возьмёмся покрепче душою за душу
и двинемся с Богом на берег зари,
на солнцем июльским объятую сушу.
Нам надо туда. Только вниз не смотри.

И не покачнись от ниспосланной боли.
Ещё мы построим свой храм на крови
в краю том далёком, где вольному воля
за все претерпенья, за тяжесть любви.

                  * * *

Спи, милая, под звёзд круженье,
как в середине марта спят,
когда капель - как наважденье,
когда назавтра - день рожденья,
и спится как-то невпопад.

Наивных снов твоим ресницам
и паутинкам возле глаз!
Пусть детство светлое приснится
во снах, далёких от столицы...
Ну что же, если не про нас.

Про нас - не то. Про нас - тревоги,
и счастье острое, как боль,
и неизбывная любовь,
и ты на мартовской дороге.

А март - он твой. Весна, и слякоть,
и тёплый ветер - про тебя...
И невозможно не заплакать,
и невозможно - не любя.

                 * * *

Так много ночи, что не сладит с нею
фонарь у самых окон, у крыльца!
Так много ночи, что ещё виднее
свет негасимый твоего лица!

Срок полнолуний занавесит вьюга,
чтоб, отлетев, явить печальный серп.
Белеет ликом спящая подруга,
как будто жизнь идёт не на ущерб.

Бледна царевна. Только не убудет
земного времени из волшебства, из сна -
оно стоит недвижимо в сосуде,
лишь зыбится видений глубина.

А ночь несётся белыми конями.
Дорогой ночи, вьюгами пыля,
уже тебя навеки обгоняет
моя любовь, бессонница моя.

                * * *

Зима. Россия. Вальс и свечи –
всё это заново со мной.
Ах, эти руки, эти плечи
и нарочитый локон твой!..

Нет, я на “Вы”: кружитесь, Нина.
Уже поёт виолончель,
или февральская метель,
так вдохновенно и так дивно.

Потом уйдём из шумной залы,
по снегу доберёмся вброд
во флигель, где не слышно бала,
лишь за окном метёт, метёт.

Метёт, смешав десятилетья,
кружа и спутывая век,
и только вальс один на свете –
далёкий вальс и близкий снег.

А грусть российская заводит,
заводит слёзный перифраз –
как будто музыка уходит,
как будто лёгкость не про нас.

              * * *

“Помнишь ли ты обо мне?..”
Звёзды спокойные светят.
Тихо в забывчивом сне.
Шумно на суетном свете.

Где тут какая вина?
В сердце приходит прохлада –
жизнь остаётся полна.
Видишь, былого не надо.

Что тебе жалко, душа?
Жалко всё реже и реже.
Мудрая жизнь не спеша
ветви отсохшие срежет.

Только дымок издали.
Только дерев привиденья.
Что тебе думы мои?
Что мне твои сновиденья?

Просто в глухой тишине,
в час незаметной печали –
“помнишь ли ты обо мне”, –
губы мои прошептали.