Лалла Рук Гл.III Обожатели Огня (07) (Т.МУР)

%d1%8f%d1%8f %d1%8e020



LVIII. Спускалась ночь, кромешной тьмою

Желая примирить с волною

Притихший брег. Но небосвод

Шатром набухшим провисая,

Грозил обрушиться. И вот -

Гроза. Неистовые  стаи

Косматых туч пустились вскачь,

Верхом на бешеных порывах

Ветров, подобно конским гривам.

Немилосерден и горяч,

Младенец-гром. Он в маске гнева

Уже готовился предстать,

Вскормившее его же чрево,

Желая в клочья разорвать,

И распоров небесный свод,

Низвергнуть наземь струи вод.

 

LIX. Но брег ещё дремал спокойно,

Как стан военный перед бойней,

Пугливый жемчуга ловец

Вставал на якорь под  Ормузом, [57]

Швартовный закрепив конец,

Не рисковал бесценным грузом.

Заслышав птиц тревожный крик,

Чуть медлил шкипер у штурвала,

И в небо хмурый взгляд бросал он.

Сгущался мрак. Был сир и дик

Персидский берег. Сердце Гинды

Безмолвно полнилось бедой,

Умолк тамтам [58] и только рында [59]

Считала склянки. За кормой

Никто - ни друг, ни ворог злой

Не помахал во след рукой…

 

[57] – Остров в персидском заливе вблизи иранского побережья.(Т.М.)

[58] – Барабан, задававший ритм работе гребцов.(Т.И.)

[59] - Корабельный колокол отбивавший каждые полчаса (склянку).(Т.И.)

 

LX. Но близость бури не пугала,

И судно курса не меняло.

Не дрогнув, на Ворота Слёз [60]

Бушприт нацелен был упрямо,

Не устрашась штормов и гроз,

Щетинясь вёслами, всё прямо,

Сквозь жуткий штиль предгрозовой,

Клинком во плоти мертвой зыби

Подобно сильной хищной рыбе

Шло судно, как в последний бой.

И в тот же час Гассан суровый

В преддверии кровавых битв

Витал в плену мольбы и злобы,

В плену проклятий и молитв.

Он словно гриф, задолго впредь [61]

В живом ещё почуял смерть.

 

[60] - Ворота Слез - пролив или проход в Красное море, обычно называемый Babelmandel              (Баб-эль-Мандебский).  Получил название от старых арабов из-за опасности навигации и количества кораблекрушений в этом районе;  его называли  «мертвый», и носили траур по всем, у кого была смелость рисковать прохождением через него в эфиопский океан. (Ричардсон).

[61] - Говорят, что если животное умирает, один или несколько стервятников, невидимых прежде, немедленно появляются.(Т.М.)

 

LXI. А дочь его – в плену страданий,

Не в силах сдерживать рыданий,

Стремила путь свой, в отчий дом,

Как Вавилонский белый вестник, [62] 

Чтоб с окровавленным крылом

Наполнить дом победной песней.

Но нет румянца на щеках -

Безумной радости предтечи.

Где знаменье счастливой встречи -

Цветок улыбки на устах?

В садах Аравии грустят

Её любимые газели,

И птички певчие хотят

Слух усладить ей звонкой трелью,

Ждут рыбки яшмовых прудов,

Играя златом плавников. [63]

 

[62] -  Багдат или вавилонский голубь – вестник победы.(Т.М.)

[63] - Императрица Джехангира развлекалась кормлением ручных рыбок в своих прудах, рыбки были впоследствии известны как золотые, поскольку она повязывала их золотистыми лентами.(Т.М.)

 

LXII. Пуста в саду её беседка,

Где допоздна, она, нередко,

С бутонами пурпурных роз

Вела неспешно разговоры,

Где не было ни гроз, ни слёз,

Ни грешных тайн… Казалось, скоро

Она вернётся в прежний мир,

И тем уж успокоит сердце,

Что дома даст душе согреться

И позабыть кровавый пир.

Но нет… Предчувствуя иное,

Она в унынье смотрит вдаль

Над грозной бурою водою,

Где сквозь багровую вуаль,

На спинах туч парящий, там,

Ей вслед глядит гебрийский храм.

 

LXIII. «Где он, мне посланный судьбою?

Пусть назван он врагом, изгоем,

Молвы не ведают того,

Что сколь бы ни был он гонимым,

Но имя славное его

Мне неизвестно, но любимо.

И пусть мне адова огня

Не избежать, жестокий Алла,

Я жажду, чтоб любовь толкала

В грехопадение меня!

Не устрашусь отца-эмира,

Забуду веру, дом родной,

Паду пред огненным кумиром,

Не преклонившись пред Тобой!

Я так люблю его… Зачем

Мне без него Святой Эдем?»

 

LXIV. Глаза её полны слезами

И богохульными губами

Она запретные слова

Рекла, от смелости хмелея,

Но Гнев Господень миновал,

Карать её за то не смея,

Сияние вокруг чела

Небесным пламенем горело,

Земным путём блуждало тело,

Душа – по Небесам брела.

Душа чиста, как луч рассвета,

Ведь, даже заблудившись, он

В струях ручьёв блудливых лета,

Останется незамутнён,

Наивен, честен, сердцу мил,

Рождён чистейшим из светил.

 

LXV. Влекома бурею безумной,

Она жила одною думой.

Ни шторм, ни гром, ни лязг мечей,

Что нарастал во мраке грозном -

Не интересны были ей -

Спасенья нет! Спасаться поздно!

Но чу! Кто будто заглушил

И перекрыв стихию криком,

Победный клич в порыве диком

Исторг из глубины души?

Удар… Корабль накренился,

Навис разбитым бортом над

Холодной бездной и открылся

Немилосердно-черный ад…

И плыл над бурною водой

Тупой, нечеловечий вой…

 

LXVI. Страшась своих же откровений,

Она упала на колени,

Предчувствуя свой судный час.

«Прости, всемилостивый Алла…»

Второй  удар корабль сотряс,

Тотчас надстройка запылала

И третий гибельный удар

В геенну палубу обрушил,

«Аларм! Спасите наши души!»

Но вмиг взбесившийся пожар,

Взревел, всеядно пожирая

Людей, оружье, такелаж…

Лишь месть пылала, не сгорая,

Ведя бойцов на абордаж,

В горнило, в пекло, на таран,

За Честь, за Веру, за Иран!

 

LXVII. Кто мог недрогнувшей рукою

Спасти её из пекла боя?

Она, как сорванный цветок,

Бледна, недвижна, бездыханна

В ревущий огненный поток

На склоне жаркого вулкана

Была готова кануть, но…

На полыхающих и шатких

Разбитой палубы остатках,

В кипящем месиве - одно

Ей померещилось виденье:

Родной, знакомый силуэт,

Как знак надежды на спасенье,

Он слал ей ясный, чистый свет.

Сей свет шальной стихии  шквал 

Огнём небесным прожигал.

 

LXVIII. Фантом… Мираж…  Да, полно грезить…                                                     

Но как в него хотелось верить!

Её почти угасший взгляд

Цеплялся в круговерти боя

За светоч, тот, что реял над

Грозящей гибелью волною,

Он оком пламенным, точь-в-точь,

Как гордый, яростный Канопус [64]

Взирал во тьмы вселенской пропасть,

Персидскую пронзая ночь.

Он озирал моря и горы,

И звездные глаза Небес

Стыдливо опускали взоры

Пред ним, вершителем чудес!

Но светоч вмиг растаял… Ах!

Как крик, застывший на устах.

 

[64]  Канопус – самая яркая звезда южного полушария, она не видна из европейских широт.(Т.М.)

 

LXIX. Что было далее - не знала,

Лишившись чувств, она лежала,

Отдав на откуп жизнь свою,

Небесным, ангельским заботам,

Она не видела зарю,

А новый день вставал уж – вот он!

Исчезла талой тучи тень,

В смиренных волн усталой лени,

На у́тра ласковых коленях

Сиял новорождённый день.

И гнев, тотча́с, сменив на ласку,

Разгладив воды и ветра,

Стихия поменяла маску -

Вновь стала не́жна и добра.

И ей послушный – лёгкий бриз

Вмиг исполнял любой каприз.

 

LXX. Он, как целительным бальзамом,

Эфир наполнил птичьим гамом,

Врачуя шрамы страшных ран -

Следов,  которые оставил

Сквозь ночь промчавший, ураган,

Он в блеск Небес и вод добавил

Сверканье капель рос и гроз,

В которых пламя обитало,

Так в глу́би девственной опала[65]

Блуждает блеск далёких звёзд,

Своим обязанный рожденьем

Тому, что молния и гром,

Свершали акт совокупленья,

И долго слышали потом,

Сердцебиенья не уняв,

Сердечный ритм своих забав.

 

[65] - драгоценный камень Индии, названный древними  Ceraunium, потому что он, как предполагалось, был найден в местах, падения грома. Тертуллиан говорил, этим объясняется его блеск, как будто внутри его горит огонь; автор Диссертации Путешествий Харриса предполагает, что это опал.(Т.М.)

(продолжение следует)




Трояновский Игорь Дмитриевич, поэтический перевод, 2021

Сертификат Поэзия.ру: серия 64 № 163855 от 21.10.2021

2 | 2 | 419 | 26.04.2024. 18:32:50

Произведение оценили (+): ["Сергей Шестаков", "Владимир Корман"]

Произведение оценили (-): []


Игорю Дмитриевичу Трояновскому
Большой скрупулёзный  квалифицированно выполненный
труд. Хороший вклад в копилку лучших российских переводов. 
ВК 

Спасибо, Владимир, на добром слове. Вот, сподобился продолжить и наконец-то закончить эпопею с Лаллой Рук. Да, и пора бы уже - с девяносто седьмого года её терзаю...
Т.И.