Дата: 03-11-2020 | 19:59:12
Злосчастный волк морской, он
смелым был, упрямым,
На коттере служил четвертым, крайним самым...
Горд званьем моряка, исправно вахту нес:
То юнга он, то кок, то корабельный пес;
Записан новичком, хоть прослужил лет сорок,
Но это принимать привык без оговорок.
Он – подлинный горбун, хитрюга из хитрюг,
Имел авторитет, в почете был тем паче,
Ведь знают моряки: горбун всегда к удаче,
Не то что женщина иль поп на судне вдруг!
Битором[1] звался он – то имя бурь, сраженья...
Рассказывал порой, мол, от землетрясенья
Когда-то в Чили он безмерно пострадал:
И стройность, и корабль, и пальмы потерял.
------------------------------------------------------
Шар солнца утонул. Затих вечерний порт.
На привязи суда стучатся борт о борт,
Под ними плеск воды безжизненной и грузной,
Она целует их и что-то шепчет грустно
Среди глазков смолы, что светятся к тому же;
И небо кажется одной громадной лужей.
Вдоль пристаней пустых, где днем хаос бурлил,
Затишье залегло... Лишь отголосок плыл:
То молодой матрос, не одолев кручины,
О родине своей пел на мотив старинный,
И где-то вдалеке, летя под небеса,
Той песне отвечал лай судового пса,
Что на корме забыт.
На
берег люди сходят.
Обычай! В моряках кураж и удаль бродят:
Теперь – горланить, пить, и драться... и любить!
Труды, заботы дня пришла пора забыть.
Чу! слышно в тупиках и в закоулках порта:
Воркуют голубки, и льется песня гордо.
Что ж, пойте! Наша жизнь причудлива и кратка,
Свободе хоть на день отдайся без остатка,
Играй с девчонкою или играй с ножом...
Воркуйте, голубки. Сейчас или потом.
Сейчас... сейчас. Патруль обшаривает город,
К примеру, вытянет он малого за ворот
И в бочку окунет, ты в порт его ведешь
В кровавых синяках... Традиция, ну что ж!
------------------------------------------------------
В такие вечера Битор от
счастья пьян:
На судне он один, и страж, и капитан,
Сгибается дугой вдоль скатыша каната
И дремлет словно кот иль филосòф
завзятый,
И гладит ухо он косматою рукой,
Бездумность в нем царит, истома и покой;
Он лени предает натруженные члены,
У разноцветных глаз – туманных снов пелены.
Какой-нибудь шутник погладит по горбу,
Он рассмеется, он не ропщет на судьбу.
------------------------------------------------------
Но в каждой голове заноза застревает,
Вот также и Битор, лишь праздник наступает...
Так он на Рождество, в году всего лишь раз,
Срывался, будто бы на то был свыше глас,
На землю с корабля, лишь потемнеют выси,
Подобно запертой в подвале темном крысе...
– Ну вот, Битор исчез. – Суббота, и теперь
Две ночи будет так, хоть компасом отмерь.
– Иль он колдун? – Никто не знал на то ответа,
И сразу смех смолкал, причин для смеха нету.
Вторая минет ночь – вернется вертопрах,
На полусогнутых, как в кабаре, ногах,
Цепляется за борт...На камбуз он плетется,
Заутрени бубнит, а сам черней колодца,
Бросает башмаки в пылающий очаг.
Зачем – никто не знал, быть может, это знак
Душевного его раскаянья, крушенья,
Как древле смутный дым от жертвоприношенья.
На том конец; мрачней и сгорбленней отчасти,
Он продолжал плести канат своих несчастий...
-----------------------------------------------------------
Рождественская ночь. – Заходит коттор в порт.
Бесовский экипаж. Битор... Битор как черт.
Вот день, когда земля – ему! И сумрак серый
Сгустился между тем. Что золото? Химера!
Он в шерстяном носке горсть золотых припас,
Надел свои штаны: земля его сейчас!
Дриады ляжками штаны те прозывались –
Столь деликатный цвет! но быстро превращались
В гусиное дерьмо, на складках rose-d’amour
Всё сохранял свой цвет, но слабо чересчур.
Царапины омыл – грубей нет туалета!
Ах, праздник радостный – не каждый день ведь это!
Сиреневым шарфом колени повязал,
Еще штришок, и вот… заветный час настал!
Земля – его. Клочок! В Биторе бродит удаль,
Богат, как буржуа: любовь ему как пудель...
Да хоть сераль, "Мыс-Горн!" [2] Сомненья ни к чему!
Сирены "Мыса-Горн", вы тянетесь к нему!
В проулке красный свет – фонарь дрожит, как парус,
Маяк для моряков, он им как Stella maris...
– И кто идет? – Битор! Да это наш герой:
Лаузун ли, втершийся в людской несметный рой,
Иль Трибуле-червяк, что вьется в злобном гневе,
Шартье, кого лобзать случалось королеве,
В плаще ли Лагардер идет на торжество?..
– О нет: застенчивый чудак. – Оставь его.
Он – грязной плоти ком, нелепые отходы!
Он – сдельщик, жаждущий урвать кусок природы.
Весь – пламенная страсть, чьи взоры лишь внизу;
Любовь, чтоб ободрать!.. Любовь за тридцать су!
Иди себе, паяц! Возьми тебя болячка!
– Здесь! Это здесь. Стена. И дверь в ней! Вот удачка!
Боишься? Вслушайся… Ключ звякнул наконец.
Луч света из глазка: – Что надо, удалец?
– Есть деньги. – Сколько же? (Он голову заметил).
Так. Только бы войти: опрятен дом и светел;
– Что у тебя в суме? Трудиться здесь тебе ль?
Тут заскрипел замок, и приоткрылась щель.
Битор – туда башку, меж дверью и хозяйкой,
Так пес на паперти хвостом виляет: дай-ка!
– Взбесился что ль? Но-но! Что нужно, говорю?
Ты спариться пришел? Ужель? Благодарю.
Кого ж тебе, горбун? ... бывалую иль целку?
И кто с горбатеньким? Девицы, справим сделку!
Он за руку ее: – Бери же, лярва, мзду.
Спрячь где-нибудь меня…– На кухню отведу.
– Валяй. Беру одну… опрятную! Так сколько?
– Открой суму. – Ну вот. – Довольно так, изволь-ка:
Мы штучку лучшую предложим на заказ,
Едва ли для тебя горбунья есть у нас.
Ты оставайся здесь. Все кошки ночью серы.
Твой выполним каприз; здесь тьма как средь пещеры.
Дверь отворяется. Зал ярко освещен.
Фигуры тут и там средь дымовых пелен:
Клиенты курят, пьют, ревут, сопят, чудесят;
– Как висельники, здесь британцы куролесят
И валятся потом, в блаженстве видя сны;
– Здесь янки длинные, как водится, пьяны,
Расселись по двое и жвачкою табачной
В цель на стене плюют, притом весьма удачно;
– Голландцы толстые, с угрями или без;
– Норвежцы, всяк из них – хлорозный геркулес;
– Испанцы, что страшат костлявой худобою;
– Как сальные киты, верзилы китобои;
– Здесь каботажники: умельцы таковы,
Что вязкою смолой заделывают швы.
– Здесь негры белые, губастые мулаты,
Китайцы в их «шляпо», с косой замысловатой
И зонтиком цветным, во фраке «первый шик»;
– Сюда свой пот омыть приплелся истопник;
– Здесь песни немчура орет в дурном мотиве
С гармошкою губной – о родине и пиве;
– Здесь итальянец-франт, с ним юноша-матрос,
Чьи бегают глаза под рыжиной волос;
– Тупые греки здесь, нескладные бретонцы,
Команда русская в мундирах; здесь гасконцы,
Кому лишь только бы галантно гнать пургу…
И прочий всякий сброд – отменное рагу.
Чуть дальше, в глубине, на скамьях, что лоснятся,
Салаги гибкие теснят дежурных граций,
Те поощряют их, зовя на абордаж,
И жаждут серебра как плату за тоннаж.
Коль потерялся кто, они приложат силы,
Чтоб распрямилась плоть, как парус легкокрылый.
Здесь прозвища свои: Дно чаши, Цепь-с-Галер,
Всади-Гарпун, Бушприт и Хохотушка-Клер.
В сатине розовом вязь кружев безупречных –
Едва ли краше есть на платьях подвенечных.
Здесь бархат, чтоб тереть на коже их загар,
Румяна – чтоб пылал их поцелуй, как жар.
Златистым пояском все стан свой обвязали.
Вперед же! Небеса – что крашеная краля;
Халиф на час, ты дни с ней не продлишь свои.
Не нужно ни вина, ни пудры... ни любви!
----------------------------------------------------------
Битор туда глядит – вот это не услада ль! –
Так с неба альбатрос высматривает падаль.
Но громким окликом вдруг прерваны мечты:
– Эй, птица синяя, еще не выбрал ты?
– Да (всё глаза сверлят кухонный сумрак синий),
Толстушка в розовом нарядном кринолине.
– Мари-Свинюха то, всё даст и захрапит…
Тут он стянул штаны, и клад его стоит.
– Хочу, я говорю, ту розочку-красотку.
– Развратник ты никак? Тебе она в охотку?
Чтоб с ней быть, притащи с десяток рогачей
На вечер свеженьких! Экю не пожалей
И заплати вдвойне. Залезь и… поматросьте!
– Не здесь… – Во тьме? Тогда вы всякий стыд отбросьте!
– Хочу я там! – Идет всем правилам вразрез.
– Хочу я! – Что ж, давай… да не засни, как влез…
Эй, там! На вахту встань, ступай, Мари-Свинюха!
– Нет, вахта не по мне! – Чтоб пива залил в брюхо,
Так, ничего наряд… Иди: замызганы штаны!
– И что же? – Золота носки твои полны,
Горбун в мешке, его не хочешь потрясти ты.
– Всё, чем богат, при мне, довольный я и сытый.
– На кухню… Только глянь, мой песик, каково ль:
Кривой, но штопора я не боюсь нисколь!
Давай… Зажжем свечу, не всё равно тебе ли?
– Нет. – Видеть я хочу; люблю Полишинеля …
Сожму в объятиях; сыграем в жмурки здесь.
Мадам закрыла дверь… – Ах, как он скрючен весь!..
----------------------------------------------------------
Шум-гам! – Из-за кого? – Бесовская орда ли
Иль хлопнули пакет внезапно в этом зале?
– Ах, шкурка колбасы! Тебе бы поплясать!
Гол! Гол уже! Тебя мы станем килевать! [3]
Ты хрюкаешь, как свин! Не хочешь ли стаканчик:
Держи бутыль!.. – Вот-вот меня сглотнешь, кабанчик!
Свой якорь убери! Вцепился же клешней!
Бурлящий сатана!..
Битор
как сам не свой.
– У, клячи, – он вопит, – размякли, бляди? … платы…
– Мы клячи? Ах, осел! Чумной он, бесноватый!
Трактирщик Страсти, всё оплатишь прямиком?
Заплатим мы тебе, причем двойным пайком!
Ты, вшивый крюк, пришел цепляться к нашим бабам,
Их мясо пожирать приполз поганым крабом!
Танцуй же! Ну, скорей сюда неси-ка, мать,
Подстилку плотную, чтоб застелить кровать!..
Гопля! – И десять рук держали одеяло.
– Кривого поверху! Плясать пора настала!
Скачи, паяц! Гопля! – Да это же моряк,
Он добрый малый, но тяжел, смотрите, как!
– Он в гневе – хорошо; он рад – и нам потешка.
(Смеются женщины) – Лови: орел иль решка?
Злодей! Порочный шут! Сошел на берег он!
Насмешки по горбу, что град, со всех сторон.
Как змеи, в воздухе веревки засвистели,
То посвист марсовых, то соловьины трели,
Всё тут же в унисон засоловьилось сплошь.
– Держись! Держись! – В клубок сожмись, несчастный еж,
Летай, скачи, вертись... И вот уже он стонет,
Крик, что катушки скрип, в том гвалте общем тонет.
– Держись! Еще быстрей… тяжел же, сатана!..
–Кабан! Перчёнее подлива здесь нужна,
Постойте!.. – Прыснули ножи… Тут жест прекрасный
Мари-Свинюхой дан: – Теперь меня! – Согласны!
Эй, поднимай! Бросай!.. – Упала на пол, в кровь,
Игрушка мертвая и подскочила вновь…
Как после сладких снов, продрав глаза косые,
Очнулся…и со рта отер платком густые
Кровоподтеки он и пену… – Ну, матрос,
Всё кончено… Куснул тебя священный пес! [4]
Смири же сердце, пей! – Всё, что в чулке осталось,
Тут стал он собирать с трудом, такую малость,
И глянул на Мари-Свинюху: – Вот, держи
На память… выпить… – Всё? Со мной хоть полежи!
А вы, другие, прочь, вы подлые! Морялки!
Вот мой любовник, вот, он мой питомец жалкий!
…А ты: двойная нить, чтоб платье украшать.
Неряха бедный мой, ты на мели, видать!
Из крокодильих слез в глазах блестит болотце,
Взглянула раз еще… – Идем, мой друг ... неймется. –
----------------------------------------------------------
И всё. С тех пор никто Битора не встречал,
И судно без него покинуло причал.
----------------------------------------------------------
Но в доке поднялась вода, где муть, моллюски,
Две бляшки там нашли с моряцкой старой блузки.
Труп горбуна со дна, раздутый жутко, всплыл,
Изъеден крабами, на пирс он брошен был,
Как бурным вечером тогда на одеяло.
Он пищей крабов стал, но дал ее сначала
Насмешкам злой толпы; у самой кромки вод
Играет ребятня и бесшабашно бьет
По синему горбу как в барабан дырявый…
– Вот тело, что любви изведало отраву!
(Марсель. – Джолиетт. – Май)
[1] Битор – корабельный канат, сплетенный вдвое и пропитанный
смолою. (Примечание Корбьера).
[2] "Мыс-Горн" – название дома разврата.
[3] Килевать – ставить судно на борт для починки киля. Здесь
в смысле: надругаться над Битором.
[4] "Священный пес" – водка (жаргон).
Tristan Corbiere
Un pauvre petit diable aussi vaillant qu’un autre,
Quatrième et dernier à bord d’un petit côtre…
Fier d’être matelot et de manger pour rien,
Il remplaçait le coq, le mousse et le chien ;
Et comptait, comme ça, quarante ans de service,
Sur le rôle toujours inscrit comme — novice ! —
… Un vrai bossu : cou tors et retors, très madré,
Dans sa coque il gardait sa petite influence ;
Car chacun sait qu’en mer un bossu porte chance…
— Rien ne f…iche malheur comme femme ou curé !
Son nom : c’était Bitor — nom de mer et de guerre —
Il disait que c’était un tremblement de terre
Qui, jeune et fait au tour, l’avait tout démoli :
Lui, son navire et des cocotiers… au Chili.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Le soleil est noyé. — C’est le soir — dans le port
Le navire bercé sur ses câbles, s’endort
Seul ; et le clapotis bas de l’eau morte et lourde,
Chuchote un gros baiser sous sa carène sourde.
Parmi les yeux du brai flottant qui luit en plaque,
Le ciel miroité semble une immense flaque.
Le long des quais déserts où grouillait un chaos
S’étend le calme plat…
Quelques vagues échos…
Quelque novice seul, resté mélancolique,
Se chante son pays avec une musique…
De loin en loin, répond le jappement hagard,
Intermittent, d’un chien de bord qui fait le quart,
Oublié sur le pont…
Tout le monde est à terre.
Les matelots farauds s’en sont allés — mystère ! —
Faire, à grands coups de gueule et de botte… l’amour.
— Doux repos tant sué dans les labeurs du jour. —
Entendez-vous là-bas, dans les culs-de-sac louches,
Roucouler leur chanson ces tourtereaux farouches !…
— Chantez ! La vie est courte et drôlement cordée !…
Hâle à toi, si tu peux, une bonne bordée
À jouer de la fille, à jouer du couteau…
Roucoulez mes Amours ! Qui sait : demain !… tantôt…
… Tantôt, tantôt… la ronde en écrémant la ville,
Vous soulage en douceur quelque traînard tranquille
Pour le coller en vrac, léger échantillon,
Bleu saignant et vainqueur, au clou. — Tradition. —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Mais les soirs étaient doux aussi pour le Bitor,
Il était libre aussi, maître et gardien à bord…
Lové tout de son long sur un rond de cordage,
Se sentant somnoler comme un chat… comme un sage,
Se repassant l’oreille avec ses doigts poilus,
Voluptueux, pensif, et n’en pensant pas plus,
Laissant mollir son corps dénoué de paresse,
Son petit œil vairon noyé de morbidesse !…
— Un loustic en passant lui caressait les os :
Il riait de son mieux et faisait le gros dos.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Tout le monde a pourtant quelque bosse en la tête…
Bitor aussi — c’était de se payer la fête !
Et cela lui prenait, comme un commandement
De Dieu : vers la Noël, et juste une fois l’an.
Ce jour-là, sur la brune, il s’ensauvait à terre
Comme un rat dont on a cacheté le derrière…
— Tiens : Bitor disparu. — C’est son jour de sabbats
Il en a pour deux nuits : réglé comme un compas.
— C’est un sorcier pour sûr… —
Aucun n’aurait pu dire,
Même on n’en riait plus ; c’était fini de rire.
Au deuxième matin, le bordailleur rentrait
Sur ses jambes en pieds-de-banc-de-cabaret,
Louvoyant bord-sur-bord…
Morne, vers la cuisine
Il piquait droit, chantant ses vêpres ou matine,
Et jetait en pleurant ses savates au feu…
— Pourquoi — nul ne savait, et lui s’en doutait peu.
… J’y sens je ne sais quoi d’assez mélancolique,
Comme un vague fumet d’holocauste à l’antique…
C’était la fin ; plus morne et plus tordu, le hère
Se reprenait hâler son bitor de misère…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— C’est un soir, près Noël. — Le cotre est à bon port,
L’équipage au diable, et Bitor… toujours Bitor.
C’est le grand jour qu’il s’est donné pour prendre terre :
Il fait noir, il est gris. — L’or n’est qu’une chimère !
Il tient, dans un vieux bas de laine, un sac de sous…
Son pantalon à mettre et : — La terre est à nous ! —
… Un pantalon jadis cuisse-de-nymphe-émue,
Couleur tendre à mourir !… et trop tôt devenue
Merdoie… excepté dans les plis rose-d’amour,
Gardiens de la couleur, gardiens du pur contour…
Enfin il s’est lavé, gratté — rude toilette !
— Ah ! c’est que ce n’est pas, non plus, tous les jours fête !…
Un cache-nez lilas lui cache les genoux,
— Encore un coup-de-suif ! et : La terre est à nous !
… La terre : un bouchon, quoi !… — Mais Bitor se sent riche :
D’argent, comme un bourgeois : d’amour, comme un caniche…
— Pourquoi pas le Cap-Horn ! [2] … Le sérail — Pourquoi pas !…
— Syrènes du Cap-Horn, vous lui tendez les bras !…
. . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Au fond de la venelle est la lanterne rouge,
Phare du matelot, Stella maris du bouge…
— Qui va là ? — Ce n’est plus Bitor ! c’est un héros,
Un Lauzun qui se frotte aux plus gros numéros !…
C’est Triboulet tordu comme un ver par sa haine !…
Ou c’est Alain Chartier, sous un baiser de reine !…
Lagardère en manteau qui va se redresser !…
— Non : C’est un bienheureux honteux — Laissez passer.
C’est une chair enfin que ce bout de rognure !
Un partageux qui veut son morceau de nature.
C’est une passion qui regarde en dessous
L’amour… pour le voler !… — L’amour à trente sous !
— Va donc Paillasse ! Et le trousse-galant t’emporte !
Tiens : c’est là !… C’est un mur — Heurte encor !… C’est la porte :
As-tu peur ! —
Il écoute… Enfin : un bruit de clefs,
Le judas darde un rais : — Hô, quoi que vous voulez ?
— J’ai de l’argent. — Combien es-tu ? Voyons ta tête…
Bon. Gare à n’entrer qu’un ; la maison est honnête ;
Fais voir ton sac un peu ?… Tu feras travailler ?… —
Et la serrure grince, on vient d’entrebâiller ;
Bitor pique une tête entre l’huys et l’hôtesse,
Comme un chien dépendu qui se rue à la messe.
— Eh, là-bas ! l’enragé, quoi que tu veux ici ?
Qu’on te f…iche droit, quoi ? pas dégoûté ! Merci !…
Quoi qui te faut, bosco ?… des nymphes, des pucelles
Hop ! à qui le Mayeux ? Eh là-bas, les donzelles !… —
Bitor lui prit le bras : — Tiens, voici pour toi, gouine :
Cache-moi quelque part… tiens : là… — C’est la cuisine.
— Bon. Tu m’en conduiras une… et propre ! combien ?…
— Tire ton sac. — Voilà. — Parole ! il a du bien !…
Pour lors nous en avons du premier brin : cossuses ;
Mais on ne t’en a pas fait exprès des bossuses…
Bah ! la nuit tous les chats sont gris. Reste là voir,
Puisque c’est ton caprice ; as pas peur, c’est tout noir. —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Une porte s’ouvrit. C’est la salle allumée.
Silhouettes grouillant à travers la fumée :
Les amateurs beuglant, ronflant, trinquant, rendus ;
— Des Anglais, jouissant comme de vrais pendus,
Se cuvent, pleins de tout et de béatitude ;
— Des Yankees longs, et roide-soûls par habitude,
Assis en deux, et, tour-à-tour tirant au mur
Leur jet de jus de chique, au but, et toujours sûr ;
— Des Hollandais salés, lardés de couperose ;
— De blonds Norvégiens hercules de chlorose ;
— Des Espagnols avec leurs figures en os ;
— Des baleiniers huileux comme des cachalots ;
— D’honnêtes caboteurs bien carrés d’envergures,
Calfatés de goudron sur toutes les coutures ;
— Des Nègres blancs, avec des mulâtres lippus ;
Des Chinois, le chignon roulé sous un gibus,
Vêtus d’un frac flambant-neuf et d’un parapluie ;
— Des chauffeurs venus là pour essuyer leur suie ;
— Des Allemands chantant l’amour en orphéon,
Leur patrie et leur chope… avec accordéon ;
— Un noble Italien, jouant avec un mousse
Qui roule deux gros yeux sous sa tignasse rousse ;
— Des Grecs plats ; des Bretons à tête biscornue ;
— L’escouade d’un vaisseau russe, en grande tenue ;
— Des Gascons adorés pour leur galant bagoût…
Et quelques renégats — écume du ragoût. —
Là, plus loin dans le fond sur les banquettes grasses,
Des novices légers s’affalent sur les Grâces
De corvée… Elles sont d’un gras encourageant ;
Ça se paye au tonnage, on en veut pour l’argent…
Et, quand on largue tout, il faut que la viande
Tombe, comme un hunier qui se déferle en bande !
— On a des petits noms : Chiourme, Jany-Gratis,
Bout-dehors, Fond-de-Vase, Anspeck, Garcette-à-ris.
— C’est gréé comme il faut : satin rose et dentelle ;
Ils ne trouvent jamais la mariée assez belle…
— Du velours pour frotter à cru leur cuir tanné !
Et du fard, pour torcher leur baiser boucané !…
À leurs ceintures d’or, faut ceinture dorée !
Allons ! — Ciel moutonné, comme femme fardée
N’a pas longue durée à ces Pachas d’un jour…
— N’en faut du vin ! n’en faut du rouge !… et de l’amour !
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Bitor regardait ça — comment on fait la joie —
Chauve-souris fixant les albatros en proie…
Son rêve fut secoué par une grosse voix :
— Eh, dis donc, l’oiseau bleu, c’est-y fini ton choix ?
— Oui : (Ses yeux verts vrillaient la nuit de la cuisine)
… La grosse dame en rose avec sa crinoline !…
— Ça : c’est Mary-Saloppe, elle a son plein et dort. —
Lui, dégainant le bas qui tenait son trésor :
— Je te dis que je veux la belle dame rose !…
— Ç’a t’y du vice !… Ah-ça : t’es porté sur la chose ?…
Pour avec elle, alors, tu feras dix cocus,
Dix tout frais de ce soir !… Vas-y pour tes écus
Et paye en double : On va t’amatelotter. Monte…
— Non ici… — Dans le noir ?… allons faut pas de honte !
— Je veux ici ! — Pas mèche, avec les règlements.
— Et moi je veux ! — C’est bon… mais t’endors pas dedans…
Ohé là-bas ! debout au quart, Mary-Saloppe !
— Eh, c’est pas moi de quart ! — C’est pour prendre une chope,
C’est rien la corvée… accoste : il y a gras !
— De quoi donc ? — Va, c’est un qu’a de l’or plein ses bas,
Un bossu dans un sac, qui veut pas qu’on l’évente…
— Bon : qu’y prenne son soûl, j’ai le mien ! j’ai ma pente.
— Va, c’est dans la cuisine…
— Eh ! voyons-toi, Bichon…
T’es tortu, mais j’ai pas peur d’un tire-bouchon !
Viens… Si ça t’est égal : éclairons la chandelle ?
— Non. — Je voudrais te voir, j’aime Polichinelle…
Ah je te tiens ; on sait jouer Colin-Maillard !… —
La matrulle ferma la porte…
— Ah tortillard !…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Charivari ! — Pour qui ? — Quelle ronde infernale,
Quel paquet crevé roule en hurlant dans la salle ?…
— Ah, peau de cervelas ! ah, tu veux du chahut !
À poil ! à poil, on va te caréner tout cru !
Ah, tu grognes, cochon ! Attends, tu veux la goutte :
Tiens son ballon !… Allons, avale-moi ça… toute !
Gare au grappin, il croche ! Ah ! le cancre qui mord !
C’est le diable bouilli !… —
C’était l’heureux Bitor.
— Carognes, criait-il, mollissez !… je régale…
— Carognes ?… Ah, roussin ! mauvais comme la gale !
Tu régales, Limonadier de la Passion ?
On te régalera, va ! double ration !
Pou crochard qui montais nous piquer nos punaises !
Cancre qui viens manger nos peaux !… Pas de foutaises,
Vous autres : Toi, la mère, apporte de là-haut,
Un grand tapis de lit, en double et comme-y-faut !…
Voilà ! —
Dix bras tendus halent la couverture
— Le tortillou dessus !… On va la danser dure ;
Saute, Paillasse ! hop là !… —
C’est que le matelot,
Bon enfant, est très dur quand il est rigolot.
Sa colère : c’est bon. — Sa joie : ah, pas de grâce !…
Ces dames rigolaient…
— Attrape : pile ou face ?
Ah, le malin ! quel vice ! il échoue en côté ! —
… Sur sa bosse grêlaient, avec quelle gaîté !
Des bouts de corde en l’air sifflant comme couleuvres ;
Les sifflets de gabier, rossignols de manœuvres,
Commandaient et rossignolaient à l’unisson…
— Tiens bon !… —
Pelotonné, le pauvre hérisson
Volait, rebondissait, roulait. Enfin la plainte
Qu’il rendait comme un cri de poulie est éteinte…
— Tiens bon ! il fait exprès… Il est dur, l’entêté !…
C’est un lapin ! ça veut le jus plus pimenté :
Attends !… —
Quelques couteaux pleuvent… Mary-Saloppe
D’un beau mouvement, hèle : — À moi sa place ! — Tope !
Amène tout en vrac ! largue !… —
Le jouet mort
S’aplatit sur la planche et rebondit encor…
Comme après un doux rêve, il rouvrit son œil louche
Et trouble… Il essuya dans le coin de sa bouche,
Un peu d’écume avec sa chique en sang… — C’est bien ;
C’est fini, matelot… Un coup de sacré-chien !
Ça vous remet le cœur ; bois !… —
Il prit avec peine
Tout l’argent qui restait dans son bon bas de laine
Et regardant Mary-Saloppe : — C’est pour toi,
Pour boire… en souvenir. — Vrai ? baise-moi donc, quoi !…
Vous autres, laissez-le, grands lâches ! mateluches !
C’est mon amant de cœur… on a ses coqueluches !
… Toi : file à l’embellie, en double, l’asticot :
L’échouage est mauvais, mon pauvre saligot !… —
Son œil marécageux, larme de crocodile,
La regardait encore… — Allons, mon garçon, file ! —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
C’est tout. Le lendemain, et jours suivants, à bord
Il manquait. — Le navire est parti sans Bitor. —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Plus tard, l’eau soulevait une masse vaseuse
Dans le dock. On trouva des plaques de vareuse…
Un cadavre bossu, ballonné, démasqué
Par les crabes. Et ça fut jeté sur le quai,
Tout comme l’autre soir, sur une couverture.
Restant de crabe, encore il servit de pâture
Au rire du public, et les gamins d’enfants
Jouant au bord de l’eau noire sous le beau temps,
Sur sa bosse tapaient comme sur un tambour
Crevé…
— Le pauvre corps avait connu l’amour !
(Marseille. — La Joliette. — Mai.)
Триандафилиди Александр, поэтический перевод, 2020
Сертификат Поэзия.ру: серия 1462 № 157672 от 03.11.2020
1 | 2 | 725 | 22.12.2024. 06:48:25
Произведение оценили (+): ["Владимир Корман"]
Произведение оценили (-): []
Тема: Re: Тристан Корбьер. Горбун Битор Триандафилиди Александр
Автор Александр Лукьянов
Дата: 06-11-2020 | 17:35:02
Здорово! Наконец-то появилась большая и хорошая вещь, написанная неплохим языком. Есть шероховатости, но стихотворение сложное. Мне кажется, перевод более гладкий, чем оригинал.
Тема: Re: Тристан Корбьер. Горбун Битор Триандафилиди Александр
Автор Владимир Корман
Дата: 04-11-2020 | 18:41:17
Александру Триандафилиди "Горбун Битор". Жольет. -
Отменная и трудолюбивая демонстрация творческого своеобразия и поэтического характера Тристана Корбьера.
ВК