Дорога в Нижний Городец (2)

Глава вторая

В РАБОЧИЙ ПОЛДЕНЬ

 

 

 

   I

 

O rus!

  Гораций.

      Нижний Городец –

Деревня, квинтэссенция глубинки:

Безлесный холм – заснеженный голец,

Расколотый ручьем на половинки;

Покатый вал над крышами жилищ –

Подобных крепостей и городищ

От кривичей на Псковщине в достатке.

Осады в прошлом, ныне лишь осадки

Им досаждают, сколь ни бедокурь;

Поодаль, в поле, в воздухе белесом

Три купола укрыты черным тесом,

Как будто клубни кто-то в белый куль

Насыпал и оставил на делянке.

На всю округу дальний плач тальянки

 

 

   II

 

Разносится. Прелестный уголок

Прибрежных дач, грибных узкоколеек,

Грунтовок, по которым утолок

Щебенку ПАЗ (за сорок пять копеек

От Пскова и за гривенник от Струг) –

Сутулый и квадратноскулый друг,

Усадьбами крадущийся сторожко.

Два дворника в замерзшее окошко

Втирают гололедный реагент,

Ворчит мотор, капот укутан в ватник:

Автобус ПАЗ – он ПАЗ-шестидесятник,

Очкарик-бард, чудак-интеллигент,

Наум Коржавин в панцире креветки

И корифей геологоразведки.

 

 

   III

 

Мороза гжель, рябины хохлома.

Колодцев кольца сложены коржами.

Кругом одноэтажные дома

Надстроены вторыми этажами.

За ними простираются сады.

Здесь все путем, с погодою лады:

Белеет точка – шар метеозонда.

За горизонт и из-за горизонта

Идут столбы, держась за провода,

Как бурлаки за скользкие канаты.

Идут столбы – рукасты и рогаты –

Точь-в-точь иноплеменная орда

Воителей, охотников до Пскова,

По льду, ей-богу, озера Чудского.

 

 

            IV

 

Мелькает Русь промеж соборных глав,

Несутся Подборовья и Сосновки –

Трясется Русь в автобусе, стремглав

Летя от остановки к остановке,

И пассажирам в кайф её кураж.

Тут просится классический пассаж:

Куда несешься, Русь? Но нет ответа.

«Кресты», «Кислово», «Площадь Сельсовета»,

«Крипецкое», «Заложье», наконец,

Когда уже не ждешь остановиться,

Протрет глазок в окошке рукавица:

«Торошино»? Нет – «Нижний Городец».

Дверь заскрипит, откроется страница.

Выходите? Нельзя ль посторониться?

 

 

            V

 

Неспешна жизнь в селении простом,

Размерена и невысокомерна.

Здесь сыздавна две улицы крестом,

Как водится: Труда и Коминтерна.

На первой – школа, почта, исполком,

На Коминтерна – церковь испокон;

Отечества – тут отзвук, там оттенок

И дюжина добротных пятистенок –

Степенная такая пастораль.

Чужбиной тяготясь и от безмужья,

Переселенка, родом с Оренбуржья,

Этническая немка, некто Штраль,

Сдавала угол горожанке, Нине

Арбениной, – на чистой половине

 

 

   VI

 

Большой избы по четной стороне.

Когда-то разорившиеся Штрали

Рубали шведов в Северной войне,

Затем обосновались на Урале;

Ходили в егерях и в лекарях;

При всех властях корпели в лагерях,

За этою судьбиной многотрудной

Свой промысел оставив горнорудный.

Не жаловали Штралей на Руси,

Включая тех, что вовсе обрусели, –

К октябрьской буре, к сталинской грозе ли,

К Отечественной, Господи, спаси!

Не диво, что на Псковщине порою

Чураются якшаться с немчурою.

 

 

            VII

 

У Штраль всё впрок и полон погребец,

И хата с краю – пристань нелюдиму.

Арбенина, приехав в Городец,

Жила у Штраль, без малого, всю зиму.

Когда в «рабочий полдень» хлебороб –

Рубаха-парень, не высоколоб,

Заказывал «Серебряные свадьбы»,

Наивные крестьянские усадьбы

Сияли огоньками радиол.

У Штраль, напротив, как на вечеринке,

Крутились иностранные пластинки.

Короче, странный, чуждый ореол

Из сплетен и язвительная скверна

Окутывали дом на Коминтерна.

 

 

            VIII

 

Криводорожный стружинский февраль

К закату потихонечку кренится.

Околицей, за горенкою Штраль, –

Колодезь, придорожная криница,

Почти до донца опустошена.

Однажды декабристская жена

Покинула дворянское сословье:

Ночной звонок семейное гнездовье

Разворошил. Привычный иван-чай

На тёплых стенах запсковской гостиной,

Подрамник с загрунтованной холстиной,

Работа, быт – всё разом, невзначай,

Теряло всякий смысл и ускользало

С прощальным огоньком автовокзала.

 

 

            IX

 

Последние из праздничных кутил

Устали драть натруженные глотки.

Часу в четвёртом Нину разбудил

Ворвавшийся звонок междугородки –

Тревожная обрывистая трель.

На том конце был ВИА «Ариэль»:

– Уходишь ты, тебя окликнуть можно…

И стерео-игла впилась подкожно.

– Алло?

            – …Но возвратить уже нельзя.

Из-за стекла молчала Божья матерь,

А в трубке шелестел звукосниматель,

По глянцевой окружности скользя.

На ноте ре, вот так, на полуслове

Закончился последний день во Пскове.

 

 

            X

 

Уныло нависали облака

Над кладбищем и башенкой больницы –

Форпостом Станислава Булака,

Заступником поруганной гробницы,

Квадратом белых, шахматным Е-два.

Тут Нина понимала, что едва

Уместно столь печальное соседство:

Поросшее кустарником наследство

Почивших в девятнадцатом году

И корпус интенсивной терапии.

Там, в темноте, за грех мизантропии

Три фурии, как в Дантовом аду,

Терзали молодое поколенье,

Взимая мзду за дар упокоенья.

 

 

            XI

 

Мегера, полоснув по позвонку,

Низвергла окончательно в инферно.

Когда примчалась Нина по звонку

Испуганного юного интерна,

Арбенин спал в притворе бытия.

Уже над ним басила лития;

Божественная с ним была триада:

Три Данте, три Вергилия, три ада.

А с неба серп заглядывал в трубу,

Как пьяница на донышко бутылки,

Кривя роток в загадочной ухмылке,

Предсказывая скорбную судьбу.

Крепчал мороз, темнело, и ядрёно

Январские стучали веретёна.

 

 

            XII

 

Казалось, что засвечивали кадр

Десятки фар летающей тарелки.

Раскручивали пары падекатр,

И дряхлые старухи-богаделки

Им подносили вату и шприцы.

Кудлатые, лобастые спецы

Искали доказательство бинома

В его зрачках. С бесстрастьем метронома

В висок стучали камни из пращи,

А он лежал – мертвее Голиафа.

Подрагивали стрелки полиграфа,

Трапециеобразные плащи

Скрывали в толстых складках микрофоны

И заслоняли спинами плафоны

 

 

            XIII

 

С шуршащими ловушками для мух.

Пел хор, и какофония фальцетов

На си-бемоль насиловала слух

Под перезвон пинцетов и ланцетов

В стальной посуде. Вскоре те, в плащах,

За ними пары, пращники в прыщах

Попрятали во тьму ножи и лица.

Все то, чему приспичило родиться,

Во тьме и муках было рождено.

Напротив, то, чему во тьме и муках

Под горестными ленточками в мухах

Расстаться с жизнью было суждено,

Дышало тяжело и криворото,

Опершись на постель вполоборота.

 

 

            XIV

 

На кафедрах навалом тем на ту

Особенность клинической картины:

Сознанье, погружаясь в темноту,

Сползло к подножью туфовой куртины –

Земной юдоли Лужского полка

Под верховодством батьки Булака,

Увлекшись отстраненным созерцаньем.

Казались дни и месяцы мерцаньем

Архивных черно-белых кинолент:

Паноптикум фантомов на экране –

То баба в древнерусском сарафане,

То в кителе её эквивалент.

В конце, согласно веянью науки,

Вернулись цвет и запахи, и звуки.

 

 

            XV

 

Над Стругами восток кровил, и ал

Был зев обезоруженной бойницы.

Форт – нижегородецкий филиал

Районной струго-красненской больницы

Угрюмо возвышался на холме.

Он шесть десятков лет тому вполне

Был белякам и крепостью, и штабом,

И госпиталем… Рысью по ухабам

Шла конница. Георгиевский крест

Ложился на широкий подоконник.

Врывалось утро, словно красный конник,

По лунной глади спящих койко-мест.

Под болеутоляющую горечь

Бежал, как тень, кровавый Балахович.

 

 

            XVI

 

Свет проникал под ширму медсестры,

Страдавшей от хронической простуды,

Плясали в склянках капельниц костры,

И в сестринских стучали «ундервуды»,

Как пулеметы шесть десятков лет

Тому назад. Паранойяльный бред:

Крошится плоть, и изо всех лазеек

Несется лязг затворов трёхлинеек,

Гортанный лай и скрежет челюстей;

Горячий воздух высолен и вспенен.

Евгений Александрович Арбенин –

В своей палате, коей нет пустей:

Ни шороха, ни уличного гула,

Ни к полу притороченного стула.

 

 

            XVII

 

Засохший ясень – сторож при весне –

Побеги сгрёб в колючие объятья.

Арбенин поражался кривизне

Обыденного мировосприятья.

Реальность – вот. На кой она годна?

Он кладбище увидел из окна

И крышу трёхэтажки исполкома.

Взорвав пейзаж, как жуткая саркома,

На ржавой кровле дыбился плакат:

Материализующийся и́звне,

Отчаявшийся жить при коммунизме,

Взывал рабочий к узникам палат:

«Товарищ симулянт! Долой таблетки!

Ударный труд – девятой пятилетке!»

 

 

            XVIII

 

Держась стены, он вышел в коридор,

Пролётами кружил и этажами,

Как по арене главный матадор, –

В казённой терракотовой пижаме.

Казалось, был вселенский выходной:

Спускаясь вниз, не встретив ни одной

Живой души, Евгений вышел в сени.

За стёклами больничный сад весенне

Поплыл в размытом фокусе, размяк,

Беззвучие тревожило сначала,

Потом за белой дверью зазвучало –

Передавало радио «Маяк»

Ревю четырнадцатичасовое.

В притворе разговаривали двое –

 

 

            XIX

 

Контральто и глубокий баритон,

Которым на два голоса не спеться:

Контральто, повышающее тон,

Срывалось в драматическое меццо.

Арбенин, точно чёрный теософ,

Радар потусторонних голосов,

Улавливал их импульсы и фазы,

И редкие обрывочные фразы.

И чёрт его, Арбенина, дери,

Когда б из сотен тысяч интонаций,

Частот, акцентов, тембров, аберраций,

Не то что через скважину в двери,

А сквозь пласты бетона и асфальта

Он не узнал бы этого контральто.

 

 

            XX

 

Хоть ты, уютный пазик, вгорячах

Возьми и окончательно увязни.

Шла женщина с вселенной на плечах

На эшафот жестокосердной казни.

Иль ты, палач, оружие в горсти

Усердно сжав, несчастную прости.

Но Афанасий Павлович Казарин

Как все светила, прям и светозарен.

Хотя, какая разница теперь?

В финалах хороша немая сцена.

На этажи ушла дневная смена,

Когда открылась внутренняя дверь…

И кто-то в незаклеенном конверте

Ей протянул свидетельство о смерти.

 

 

 

31 января 2018

Не конец :)

Продолжение когда-нибудь будет.

Александр Питиримов, 2018

Сертификат Поэзия.ру: серия 1006 № 132254 от 31.01.2018

10 | 20 | 1985 | 21.12.2024. 19:41:02

Произведение оценили (+): ["Екатерина Камаева", "Сергей Буртяк", "Ирина Бараль", "Модератор", "Моргунова Елена", "Ольга Пахомова-Скрипалёва ", "Светлана Ефимова", "Леонид Малкин", "О. Бедный-Горький"]

Произведение оценили (-): []