А. Ч. Суинберн

Алджернон Чарльз Суинберн

 

Чертог Пана

 

Посвящается моей матери

 

Сентябрь золотой, словно царь, величав,

блистающей славой объят,

нежней он весенних и летних забав

и рощи лелеет, крылами обняв,

и людям он радует взгляд.

 

Под солнцем земной улыбается лик,

окрашен веселым теплом,

и выше, чем храм рукотворный, возник

придел с бесконечным числом базилик

в соборе сосново-лесном.

 

Немо́та мощней, чем молитвы бальзам,

смиряет смятенье души;

искрящийся воздух, покой, фимиам,

безмолвные тени, подобно лучам,

то вспыхнут, то гаснут в тиши.

 

Столпов островерхих вздымается рать,

алея, как башенный шпиль,

стремясь подпереть поднебесную гладь,

чтоб солнцу и бурям противостоять,

свирепым, как на море штиль.

 

Постичь эти выси ни разум, ни страх

не могут, хотя б наугад;

запутался лес в теневых кружевах

и хлопьями солнце в сосновых сетях

рассыпалось, как снегопад.

 

Те светлые хлопья, слетая с небес,

плюмажем лежат золотым;

низложен непрочный, как роза, навес,

что весь побурел, словно вспыхнувший лес,

и залит огнем заревым.

 

Стараньями непостижимых веков

был тайно собор возведен

и факел зажжен для безвестных богов,

чей ветхий алтарь стал песком для часов

давно позабытых времен.

 

Собор, где теряются нефы вдали,

где месса — восходы светил,

где по полу ноги ничьи не прошли,

где вместо хорала молчанье земли

и святости мир не затмил.

 

Там служба и вечером, и по утрам

ни въявь, ни тайком нас ведет

по тропам бесцветных лугов, по следам

дриад и сатиров, гуляющих там,

где Пан задремал без забот.

 

И воспламенен поклоненья экстазом,

чудесным прозреньем влеком,

по знаку, по следу пытается разум

на спутанных тропах, в лесу непролазном

поспеть за беспечным божком.

 

И в трепете пылком, что страха богаче,

смиренный, но доблестный дух

внимает титану и чувствует зряче,

как тот по горам вулканическим скачет,

чей пламень навеки потух.

 

Волшебнее, чем некромантии чары,

погибшие тайны веков

и ужас безумный ночного кошмара,

где Этна забита обломками старых

лишенных величья богов, —

 

душа здесь душою лесной в круговерть,

затянута, словно в овраг,

и шепчет нам нечто лазурная твердь

и выше, чем жизнь, и бесстрастней, чем смерть,

и твердо, как времени шаг.

 

14-21, 23 января 2013

 

 

 

Algernon Charles Swinburne (1837 — 1909)

 

The Palace of Pan

 

Inscribed to my mother

 

September, all glorious with gold, as a king

In the radiance of triumph attired,

Outlightening the summer, outsweetening the spring,

Broods wide on the woodlands with limitless wing,

A presence of all men desired.

 

Far eastward and westward the sun-coloured lands

Smile warm as the light on them smiles;

And statelier than temples upbuilded with hands,

Tall column by column, the sanctuary stands

Of the pine-forest’s infinite aisles.

 

Mute worship, too fervent for praise or for prayer,

Possesses the spirit with peace,

Fulfilled with the breath of the luminous air,

The fragrance, the silence, the shadows as fair

As the rays that recede or increase.

 

Ridged pillars that redden aloft and aloof,

With never a branch for a nest,

Sustain the sublime indivisible roof,

To the storm and the sun in his majesty proof,

And awful as waters at rest.

 

Man’s hand hath not measured the height of them; thought

May measure not, awe may not know;

In its shadow the woofs of the woodland are wrought;

As a bird is the sun in the toils of them caught,

And the flakes of it scattered as snow.

 

As the shreds of a plumage of gold on the ground

The sun-flakes by multitudes lie,

Shed loose as the petals of roses discrowned

On the floors of the forest engilt and embrowned

And reddened afar and anigh.

 

Dim centuries with darkling inscrutable hands

Have reared and secluded the shrine

For gods that we know not, and kindled as brands

On the altar the years that are dust, and their sands

Time’s glass has forgotten for sign.

 

A temple whose transepts are measured by miles,

Whose chancel has morning for priest,

Whose floor-work the foot of no spoiler defiles,

Whose musical silence no music beguiles,

No festivals limit its feast.

 

The noon’s ministration, the night’s and the dawn’s,

Conceals not, reveals not for man,

On the slopes of the herbless and blossomless lawns,

Some track of a nymph’s or some trail of a faun’s

To the place of the slumber of Pan.

 

Thought, kindled and quickened by worship and wonder

To rapture too sacred for fear

On the ways that unite or divide them in sunder,

Alone may discern if about them or under

Be token or trace of him here.

 

With passionate awe that is deeper than panic

The spirit subdued and unshaken

Takes heed of the godhead terrene and Titanic

Whose footfall is felt on the breach of volcanic

Sharp steeps that their fire has forsaken.

 

By a spell more serene than the dim necromantic

Dead charms of the past and the night,

Or the terror that lurked in the noon to make frantic

Where Etna takes shape from the limbs of gigantic

Dead gods disanointed of might,

 

The spirit made one with the spirit whose breath

Makes noon in the woodland sublime

Abides as entranced in a presence that saith

Things loftier than life and serener than death,

Triumphant and silent as time.

 

September, 1893

Юрий Лифшиц, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 124302 от 18.12.2016

9 | 6 | 1887 | 30.11.2024. 00:45:13

Произведение оценили (+): ["Ирина Бараль", "Владимир Корман", "Юлия Ворона", "Лев Бондаревский", "Ольга Пахомова-Скрипалёва ", "Александр Владимирович Флоря", "Ник. Винокуров", "Сергей Шестаков", "Дмитрий Якубов"]

Произведение оценили (-): []