Р.Л.Стивенсон. «Д-р Джекилл и М-р Хайд»: Гл. II. В поисках м-ра Хайда

Robert Louis                                                                         Роберт Льюис

STIVENSON                                                                           СТИВЕНСОН

The Strange                                                                                     Странное
Case of                                                                                 Происшествие с                 Dr. Jekyll                                                                Доктором Джекиллом

And                                                                                                                    и

Mr. Hyde                                                                         Мистером Хайдом

 

 

 

                                                                           Катарине де Мэттос

                        Связи горестно утратить, что Господь нам завещал -

                        Мы - скорлупки в бурном море, сторонящиеся скал.

                        Удаляемся от дома - на чужбине я и ты.

                        Так ракитник скорбный гнётся в топях северной страны.

 

 

                                                                         To Katharine de Mattos

                         It’s ill to loose that bands that God dacreed to bind;                                                       Still will we be the children of the heather and the wind.                                                   Far away from home, O it’s for you and me                                                                        That the broom is blowing bonnie in the north countrie.

 

 

Chapter II.                                                                                           Глава II.

Search for Mr. Hide                                                В поисках м-ра Хайда

 

            В угрюмом настроении вернулся м-р Аттерсон в свой холостяцкий особняк и без аппетита принялся за ужин. По воскресениям для него стало привычным после ужина молча посидеть у огня с томом какого-нибудь унылого божества на пюпитре, покуда часы на соседней церкви не пробивали двенадцати, и тогда, благодарный и серьёзный, он отправлялся спать. Однако, на этот раз, едва сняв пальто, он взял свечу и проследовал в кабинет. Здесь открыл сейф, вынул из потайного отделения конверт, на котором значилось "Завещание д-ра Джекилла" и, насупив брови, занялся изучением документа. Завещание было написано собственноручно, т.к. м-р Аттерсон, хотя и взял его на хранение теперь, когда оно было составлено, отказался принять какое-либо участие в его составлении; помимо того, что в случае кончины Генри Джекилла, д-ра медицыны, д-ра гражданского права, д-ра права, члена Королевского общества и т.д., всё его имущество переходит в руки его "друга и благодетеля Эдварда Хайда", ещё завещание предусматривало, что в случае "исчезновения д-ра Джекилла или его отсутствия по неизвестным причинам в течение срока, превышающего три календарных месяца", названный Эдвард Хайд вступает в права владения имуществом названного Генри Джекилла без каких бы то ни было отлагательств, выплат или обязательств, кроме незначительных сумм членам семьи доктора. Давно этот документ для адвоката был бельмом на глазу. Он равно оскорблял в нём и адвоката и поборника здравого смысла, которому фантазии уже казались неприличием. До сих пор он был в неведении насчёт м-ра Хайда, что ещё более раздувало его негодование; теперь лишь, при неожиданном повороте событий, кое-что прояснилось. Достаточно плохо, когда имя остаётся только именем, о котором ничего не знаешь. Куда хуже, если оно обрастает отвратительными подробностями, – сквозь подвижную ирреальную дымку, так долго застилавшую его мысленный взор, вдруг проступила вполне определённая дьявольская внешность".

 

            "Я думал сумасшествие," – произнёс он, водружая несносную бумагу в сейф: "А теперь начинаю опасаться, что – бесчестье".

 

            С этим он задул свечу, надел пальто и направился на Кэвендиш-сквэр, в цитадель медицины, где его друг, великий доктор Лэньён держал дом, осаждаемый толпами пациентов. "Если кто знает, так это Лэньён", – подумал он.

 

            Внушительный дворецкий узнал и приветствовал его; без лишних формальностей прямо от двери его проводили в гостиную, где д-р Лэньён сидел в одиночестве над бутылкой вина. То был энергичный, крепкий, подвижный джентльмен с красной физиономией, с копной преждевременно поседевших волос и неистовым, решительным нравом. При виде м-ра Аттерсона он встал с кресла и приветствовал того, протянув обе руки. Радушие, являющееся лишь манерой поведения – всегда наигранное и режет глаз, здесь же радушие покоилось на добрых чувствах. Они были старыми друзьями, старыми товарищами по школе и колледжу, лба были чрезвычайно высокого мнения как о самих себе, так и друг о друге, и, что не всегда отсюда следует, их тянуло друг к другу.

 

            После нескольких незначащих фраз адвокат обратился к предмету, так неприятно будоражившему мозг.

 

            " Лэньён", – начал он, – "мы ведь с Вами старые друзья Генри Джекилла?"

 

            "Предпочёл бы, чтоб друзья были помоложе", – засмеялся д-р Лэньён: "Но предположим. И что из этого? Теперь я его редко вижу".

 

            "Вот как!" – воскликнул Аттерсон: "Я думал вас что-то связывает".

 

            "Связывало", – был ответ: "Но вот уже более десяти лет, как Генри Джекилл для меня непостижим. Он пошёл по дурному пути, с дурными помыслами; и хотя, конечно, я продолжаю принимать в нём участие по старой памяти, как говорят, я наблюдаю и вижу, что это не человек, а сущий дьявол. Эдакая антинаучная галиматья отдалила бы Дамона и Пифию", – добавил доктор, неожиданно побагровев.

 

            Эта короткая вспышка в некотором роде развязала руки м-ру Аттерсону. "Ага, у них размолвка на почве науки", – подумал он, и будучи человеком чуждым научных страстей (кроме как в составлении нотариальных актов с передачей имущества), добавил про себя: "Когда б только это, то – пол-беды". И дав другу пару секунд остыть, он обратился к нему с вопросом, ради которого пришёл.

 

            "Вы когда-нибудь встречали его протеже – некоего Хайда?" – спросил он.

 

            "Хайда?" – переспросил Лэньён: "Нет. Никогда о нём не слышал. Насколько помню – никогда".

 

            Сообщение было таково, что адвокат, унеся его с собой на большую тёмную постель, метался по ней, пока не минули первые утренние часы. Ночь плохо освежила его изнурённый мозг, бодрствовавший во тьме, осаждаемый вопросами.

 

            Колокола церкви, так кстати расположенной вблизи обители м-ра Аттерсона, пробили 6 часов, а он всё бился над разгадкой. До сих пор она интересовала его со стороны умозрительной: теперь было захвачено, а скорее порабощено его воображение; и когда он распластанный метался в кромешной тьме ночи и занавешенной комнаты, рассказ м-ра Энфилда ярчайшими картинами вставал перед мысленным взором. Огромное пространство уснувшего города, фонари, фигура быстро идущего человека; потом – девочка, бегущая от доктора, и эта их встреча, этот олицетворённый Джаггернаут, растоптавший ребёнка и проследовавший дальше, не внемля её крику. Или ещё, он видел комнату в почтенном доме, где спит его друг, видящий сны и улыбающийся им; и вот дверь отворяется, расходится полог, спящий пробуждается, – напротив него фигура того, кто наделён силой, и в этот глухой час приходится вставать и платить. Фигура в этих двух проявлениях преследовала адвоката всю ночь, и когда, наконец, он погрузился в дремоту, то продолжал видеть, как она призрачно скользит сквозь спящие здания всё скорее и скорее, до головокружения, сквозь расширяющиеся лабиринты освещённого ночными фонарями города, топчет детей на каждом углу, оставляя за собой эти исходящие в крике жертвы. У фигуры не было лица, которое позволяло бы её распознать; даже в снах у него не было лица или было такое, которое лишь сбивало с толку и таяло на глазах – и это всё вылилось, выросло в сознании адвоката в нечто чудовищной силы, почти невероятное, слишком причудливое, чтобы увидеть черты действительного м-ра Хайда. Когда бы лишь взглянуть на него, думал он, тайна, быть может, прояснилась бы, возможно, и вовсе исчезла, каков, рано или поздно, удел всего загадочного, когда хорошенько копнуть. Он смог бы узнать причину удивительного самоотречения друга или порабощения (как угодно), вплоть до странных пунктов в завещании. И, наконец, на то лицо стоило взглянуть – лицо человека без тени сострадания, лицо, которому стоило лишь явиться, чтобы в сознании отнюдь не впечатлительного Энфилда возникло стойкое чувство ненависти.

 

            С этого времени м-р Аттерсон начал следить за дверью в переулке. Утром перед службой, в полдень, когда предостаточно дел, и в самые неожиданные часы ночи под ликом тусклой городской луны, при дневном свете и в свете ночных фонарей, в одиночестве и многолюдье, адвоката можно было найти на избранном им посту.

 

            "Если он мистер Хайд", – думал он: "Я буду мистер Сик".*

 

            И наконец, терпение его было вознаграждено. Ночь была прекрасной, в сухом воздухе чувствовался морозец; улицы выглядели чистыми, как паркет на балу; фонари, совершенно не колеблемые ветром, давали правильные чередования света и тени. Около десяти часов, когда закрывались магазины, переулок делался пустынным и безмолвным, несмотря на слабый шум Лондона окрест. Малейшие звуки разносились далеко, по обеим сторонам улицы отчётливо различались разговоры в домах, и приближение прохожего угадывалось задолго до его появления. М-р Аттерсон находился на своём посту несколько минут, когда понял, что слышит приближение торопливых, неровных шагов. Во время ночных патрулирований он долго привыкал к странному эффекту звука отдельных шагов, когда на довольно значительном расстоянии они неожиданно отчётливо выступают из общего жужжащего шума города. Сейчас его внимание было захвачено, как никогда раньше, остро и решительно, при сильном, почти суеверном, предвкушении успеха перед этим въездом во двор.

 

 

 -------------------------------------------

*Hide - прятать; Seek - искать.

 

 

            Шаги быстро приближались и на повороте в конце улицы неожиданно усилились. Адвокат, укрывшийся у входа, вскоре смог разглядеть человека, с которым он имел дело. Он был мал ростом, одет обыкновенно, а его взгляд, даже на расстоянии было видно, явно не соответствовал направлению, которое ожидал от него наблюдающий. Однако, оказавшись напротив дома, он, не теряя времени, перешёл улицу и, подходя, вытащил ключ, как всякий у своего дома.

 

            М-р Аттерсон выступил и коснулся его плеча, когда тот проходил: "Мистер Хайд, полагаю?"

 

            М-р Хайд отпрянул, со свистом втянув в себя воздух. Но его испуг длился лишь мгновенье – хотя и не глядя Адвокату в лицо, но ответил он достаточно спокойно: "Да, это моё имя. Что вам угодно?"

 

            "Я видел, вы подходили", – продолжал адвокат: "Я старый друг доктора Джекилла – Аттерсон с Гаунт-стрит – вы, должно быть, слышали моё имя; поскольку мы так кстати встретились, надеюсь, вы примете меня".

 

            "Вы не увидите д-ра Джекилла, его здесь нет", – ответил Хайд, вставляя ключ. И затем неожиданно, по-прежнему не глядя, спросил: "Как вы меня узнали?"

 

            "Вы, со своей стороны", – сказал м-р Аттерсон, – "не могли бы мне оказать любезность?"          

 

            "С удовольствием", – бросил тот, – "И в чём она?"

 

            "Позвольте увидеть ваше лицо", – попросил адвокат.

 

            М-р Хайд выказал явные признаки замешательства, но затем, будто движимый внезапным порывом, с вызовом обернулся, и оба подались друг к другу, на несколько секунд застыв в неподвижности. "Теперь я вас узнáю", – сказал м-р Аттерсон: "Это может пригодиться".

 

            "Да, поскольку мы встретились", – ответил м-р Хайд: "И, à propos, у вас должен быть мой адрес". И он назвал номер по одной из улиц в Сохо.

 

            "Господи", – подумал м-р Аттерсон: "И о нём вспомнить в завещании!" Но он сдержал свои чувства, проворчав что-то в ответ на сообщение адреса.

 

            "И всё же", – произнёс тот, – "Как вы меня узнали?"

 

            "Со слов", – последовало в ответ.

 

            "Чьих слов?"

 

            "У нас одни и те же друзья", – сказал м-р Аттерсон.

 

            "Одни и те же!" – как эхо повторил м-р Хайд с лёгким хрипом: "Кто же?"

 

            "Джекилл, к примеру", – сказал адвокат.

 

            "Он вам не говорил", – неожиданно взорвался м-р Хайд: "Вы ведь лжёте!"

 

            "Постойте", – сазал м-р Аттерсон: "Это не разговор".

 

            Тот же в голос зарычал, переходя на дикий хохот; и в следующее мгновение, распахнув дверь, с непостижимой быстротой исчез.

 

            Какое-то время адвокат, оставленный мистером Хайдом, представлял собой немое олицетворение тревоги. Затем он медленно поплёлся по улице, останавливаясь на каждом шагу, проводя рукой по лбу, как человек в состоянии полнейшего замешательства. Проблема, над которой он размышлял, относилась к разряду редко разрешаемых. М-р Хайд был бледен, почти карликового роста, он оставлял впечатление какой-то деформированности, не будучи явно уродлив, неприятна была его улыбка, адвокату он подавал себя с некоей убийственной смесью дерзости и застенчивости, говорил сиплым, переходящим на шёпот, каким-то надломленным голосом – всё это не располагало к нему, но и не объясняло то отвращение, почти ненависть, страх, который испытал, вглядевшись в него, м-р Аттерсон. "Что-то ещё", – твердил себе встревоженный джентльмен: "Что-то есть ещё, как бы это объяснить... Благослови меня господь, но он едва ли выглядит человеком! Сказать, что-то от троглодита? А может старая история с д-ром Феллом? Или отражение грязной души, которая вот так проступая, изменяет этот глиняный сосуд? Сдаётся мне, что – последнее. Да, старина Гарри Джекилл, если я когда-нибудь на чьём-то лице читал знаки дьявола, так именно на этом – на лице вашего нового друга".

 

            По переулку за углом находилась площадь со старыми величественными зданиями, большей частью утратившими своё былое назначение и превращёнными в квартиры и номера для людей всяких разрядов и состояний: картографов, архитекторов, сомнительных юристов, агентов, бог весть, по какой части. Однако, одно здание, второе от угла, до сих пор было занято целиком, и к его двери, носящей печать богатства и комфорта, хотя и погружённой теперь в темноту, несмотря на веерообразное окно над нею, приблизился и постучал м-р Аттерсон. Дверь открыл пожилой слуга в богатой ливрее.

 

            "Дома д-р Джекилл, Пул?" – спросил адвокат.

 

            "Я посмотрю, м-р Аттерсон", – сказал Пул, впуская посетителя в обширный, невысокий, комфортабельный холл, выложенный плитами, обогреваемый в манере загородных домов широким открытым камином и уставленный роскошным бюро из дуба. "Вы подождёте здесь у камина, сэр? Или зажечь свет в гостиной?"

 

            "Здесь, благодарю", – сказал адвокат и потянулся к высокой каминной решётке, наклонившись над ней. Этот холл, где он сейчас остался один, был любимым детищем фантазии его друга доктора, и сам Аттерсон имел обыкновение говорить о нём как об уютнейшем уголке в Лондоне. Но теперь ночью он чувствовал смятение в сердце: лицо Хайда тяжело засело в памяти, он испытывал тошноту и отвращение к жизни (а такое с ним случалось редко), – во тьме собственных чувств он, казалось, читал угрозу в отблесках огня на полированных бюро и в беспокойном трепетании теней по потолку. Ему стало стыдно, когда он поймал себя на том, что чувствует облегчение, когда Пул, вскоре вернувшись, объявил, что д-ра Джекилла нет.

 

            "Я видел, как м-р Хайд вошёл в дверь старой секционной, Пул", – сказал он: "Возможно ли это, когда д-ра Джекилла нет дома?"

 

            "Вполне, м-р Аттерсон, сэр", – отозвался слуга: "У м-ра Хайда ключ".

 

            "Похоже, господин полностью доверяет молодому человеку, Пул", – заметил другой, задумавшись.

 

            "Да сэр, именно", – сказал Пул: "Нам предписывается исполнять все его распоряжения".

 

            "Я вот думаю, не встречал ли я когда м-ра Хайда?" – спросил Аттерсон.

 

            "Да нет же, сэр. Он никогда здесь не обедает", – отозвался дворецкий: "На самом деле, мы редко его видим на этой половине, – он, в основном, появляется и проходит в лабораторию".

 

            "Ну, доброй ночи, Пул".

 

            "Доброй ночи, м-р Аттерсон".

 

            И адвокат с тяжёлым сердцем удалился. "Бедный Гарри Джекилл", – думал он: "Чувствую, он – в глубокой пропасти! У него была бурная молодость; столько лет прошло, – верно, но по законам божеским это ничего не меняет. Да, и вполне могло случиться: призрак прошлого преступления, рецидив скрываемого позора, возмездие спустя годы приближается pede claudo*, когда память забыла, а себялюбие простило грех". И адвокат, захваченный этой мыслью, какое-то время размышлял над своим собственным прошлым, роясь в закоулках памяти, не выступит ли случаем какой-нибудь "кот-в-мешке" старого поступка. Его прошлое было достаточно безупречно, хотя некоторые знававшие его и воздержались бы от безоговорочных оценок. Он присмирел по части своих прежних грешков, – и снова в нём поднялась трезвая, вселяющая трепет благодарность, поскольку избежал многого, до чего оставался всего лишь шаг. И вот, возвращаясь и возвращаясь к этому предмету, он ощутил в себе искру надежды. "Этот мистер Хайд, когда б копнуть", – подумал он: "Ведь и у него есть свои тайны, мрачные тайны, взглянуть на них – и худшее в бедном Джекилле покажется лучём света. Нет, так продолжаться не может. Чем всё обернётся? – так и представляешь эту тварь, что крадётся, как вор, в спальню Гарри; бедный Гарри, что за пробуждение! И ещё опасность: если этот Хайд подозревает о завещании, он возжаждет наследства, и поскорее. Да, смотреть в оба, если Джекилл позволит. Вот именно, если он позволит", – прибавил он. На какое-то мгновение в его сознании отчётливо, как наяву, всплыл странный пункт завещания.

 

 

-----------------------------------

* (лат) крадучись ‹хромая›

Сергей Семёнов, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1529 № 124148 от 11.12.2016

0 | 7 | 1365 | 18.12.2024. 21:36:44

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []