Возвращение к скрижалям 9.Разбитая скрижаль. 10.

9.Разбитая скрижаль

9-й венок короны сонетов из книги "Гирлянда"

In corpus humanum pars divini spiritus mersa (лат.)
Часть божественного духа, нисшедшая
в человеческое тело.


1

В непалящем свеченье куста
(непролазны, колючи и дики
тёрн, шиповник, мотки ежевики) —
озаренье сквозь редь решета.

Отвернись! Поразит слепота.
Напрорыв через смирные блики
золотые лучистые пики,
будто в воду ныряют с моста.

Не карабкайся — тягостный труд.
А упрямые ноги несут
вверх и вверх торопыг-коротышек.

И простор и величие тут,
и суровой опасностью пышет
на горе помощней и повыше.


2

На горе помощней и повыше,
оглянувшись окрест, созерцай
окружающий вздыбленный край,
не ласкающий запахом пышек.

Тут лишь всплески бесчисленных вспышек,
если луч упадёт невзначай
на ледник или снежный растай,
где колышется водный излишек.

Заберёшься и честно считай
эту гору горою Синай
в окруженье холмов и холмишек.

Хочешь — Хорив-горой называй.
Здесь потоки чудных многостиший
я в слепящем сиянье услышал.


3

Я в слепящем сиянье услышал
ручейки из-под тающих льдин
и рождение снежных лавин
от падения вызревших шишек,

от пробежки норовистых мышек
по уклонам пустых котловин.
И шумит деловитость долин,
утром громче, а вечером тише.

Выше уровня лавра и розы
зона сосен и зона берёзы,
ниже льдов — травяная тахта.

Там, где прыгают горные козы,
вся магнитной росой облита,
будто в искрах, шуршит береста.


4

Будто в искрах шуршит береста.
Будто ток меж анодом с катодом,
зарядив атмосферную воду,
вызвал трепет и шорох листа.

Вдруг тугая моя глухота,
постигая живую природу,
разгадала духовную коду
в мощных складках земного холста.

И в итоге нестройной размовы
ближних звуков и дальнего рёва
вдруг из недр - колотун-суета;

грозный рокот с небесного крова
и мираж, будто сверху, с хребта
прямо в ноги упала плита.


5

Прямо в ноги упала плита.
Диво дивное. Странное чудо.
Самозванно и вдруг ниоткуда
и разгадки не сыщешь спроста.

Не об этом была маета.
Не про это звенела посуда.
Не бывало рожечного гуда
и не тренькали струны альта.

Без прошенья пожаловал дар,
воплощенье таинственных чар,
непостижных для слабых умишек,

из небесных ларей-закомар,
где охрана не спит и не дышит,
из неведомой каменной ниши.


6

Из неведомой каменной ниши
объявилась весомая кладь,
чтоб наглядным свидетельством стать,
видно, срок предназначенный вышел.

Так вот золото старых кубышек
вдруг блеснёт — умудрись раскопать.
Так, бывает, возникнет тетрадь
и иную историю пишет.

И моя богоданная весть —
не поднять, не снести, не прочесть,
припечаталась, смерч не колышет.

Нечто хрупкое, вот оно, здесь,
как сосулька, утеха мальчишек,
с фантастической радужной крыши.


7

С фантастической радужной крыши
кто-то смотрит, как, мерно юля,
панорамная наша Земля
чередует красоты Буль-Миша

и портовую синь Могадишо
с многостильным убранством Кремля.
С высоты все дубы-тополя
будто россыпь рулеточных фишек.

И повсюду галдят нувориши,
поглощают паштеты и кныши,
и экраны меняют цвета

зазывной неустанной афишей.
А небесных огней пестрота
рукодельным манкам — не чета.


8

Рукодельным манкам не чета
и скрижаль, порождённая в бездне,
в толчее запредельных созвездий
Рыб, Пегаса, Овна и Кита.

А наружных зеркал чистота
недоступна для шкурок и лезвий.
Столько блеска. Яви — и исчезнет
в загребущих объятьях плута.

Я небесной плиты не сберёг,
погубил, поспешив наутёк
по неровным гребням диабаза.

Не поднял, кантовал и волок,
а плита покатилась, как ваза,
не спеша, постепенно, не сразу.


9

Не спеша, постепенно, не сразу,
будто тянет подвязанный трос,
будто кто-то увлёк и понёс
дар небес и причину экстаза.

Было - нет! Ни к чему скалолазы.
Врассыпную, как стайка стрекоз,
разлетелись под дикий утёс
аметисты, шпинели и стразы.

Пронеслись, не блюдя череды,
изумруды чистейшей воды.
Хризолиты, рубины, топазы

прозвенели сигналом беды,
простонали расстроенным сазом,
напрягая и сердце и разум.


10

Напрягая и сердце и разум,
погружает нас в море химер,
заплетает в мелодии сфер
обаяние опер и джаза.

С наркотической силой рассказа
не сравнятся Равель и Обер,
Мендельсон, Берлиоз, Мейербер,
все ваятели, все богомазы.

Всех сильней стимулятор-отрава,
побеждающий всех и по праву,
порожденье гортани и рта.

Так и хлещет всесильная лава,
покорившая мир наркота
сквозь открытые слову врата.


11

Сквозь открытые слову врата
говорит, как огонь высекает,
беспощадная воля мужская.
Поминутно итожит счета.

Не удержишь. Пряма и крута,
возражения прочь отсекая,
как метущая вихри и стаи
неуёмная лопасть винта.

А подчас и иной оборот.
Слог радушием нас обоймёт
и пристанет прочнее заразы.

Вот гадаю, куда уведёт.
Выверяю исходную базу,
силюсь вслушаться в первую фразу.


12

Силюсь вслушаться в первую фразу
на невнятном чужом языке,
что послышалась мне вдалеке,
как лихая команда спецназу.

И как будто в пустыне Хиджаза,
увязаю в горячем песке.
И, как будто в своём кулаке,
ощутил оголённую фазу.

А затем изменяется голос.
Появились задор и весёлость.
Ясность. Внятность. И как от хлыста,

скорлупа глухоты раскололась.
И защёлкала птица-мечта,
будто вдруг умерла немота.


13

Будто вдруг умерла немота
и пришли из неведомой дали
утоление долгой печали
и литых аксиом прямота.

Будто вскрылась вдруг вся полнота:
все загадки прокованной стали,
в сочетании с нежностью шали
и с врачующей хваткой бинта.

А, казалось, в единую связку
не сплетаются сила и ласка,
мягкость шерсти и сталь долота,

но Луна засветилась, как сказка;
звёзды строились в виде Креста,
словно вспыхнула вся высота.


14

Словно вспыхнула вся высота,
будто сеяла семя надежды,
и увидели зоркие вежды,
что обитель мечты отперта.

Словно вспыхнул огонь из трута
и, надевши святые одежды,
стали рядом жрецы Стоунхенджа
с верой в мчащие дальше лета.

Переменно течение речек.
То тусклее, то яростней свечи,
но не меркнет в веках красота !

Что прочувствовал давний предтеча,
распознавший благие уста
в непалящем свеченье куста?


15

В непалящем свеченье куста,
на горе помощней и повыше,
я в слепящем сиянье услышал,
будто в искрах шуршит береста.

Прямо в ноги упала плита -
из неведомой каменной ниши,
с фантастической радужной крыши -
рукодельным манкам не чета.

Не спеша, постепенно, не сразу,
напрягая и сердце, и разум,
сквозь открытые слову врата,

силюсь вслушаться в первую фразу.
Будто вдруг умерла немота,
словно вспыхнула вся высота.

1999-2000 гг.

10.Начала

10-венок короны сонетов из книги "Гирлянда"

Historia magistra vitae (лат.)
История - учительница жизни (Цицерон)


1

Словно вспыхнула вся высота
и просыпала всхожее семя,
что размножилось в каждой поэме,
в песнях Данте, в шаири Шота,

восхищая глаза и уста,
а попутно, подобно экземе,
стелит плесень духовных пандемий
графоманских статей мелкота.

Вызывая осотовый гнев,
чёрным куколем сыплются блеф
и дурманные сальто-мортале.

Спорят чистый и сорный посев.
А на небе, издревле причалив, -
зажигаются Далет и Алеф.


2

Зажигаются Далет и Алеф.
Их впервые в былые века
начертали живая рука
и резец из отточенной стали.

Плиты камня сдались и вобрали,
подставляя ударам бока,
не сводимые до шепотка
предписания строгой морали.

Обветшает декор пирамид,
и не каждый колосс устоит
в историческом штурме и шквале,

при сведениях кровных обид,
но живуч и не стёрся в опале
вековечный посев на скрижали.


3

Вековечный посев на скрижали —
боевая библейская дробь.
Фолианты — богатая копь,
где припрятаны корни реалий.

Речь о Ное, о предках. Не зря ли
одолели вселенскую топь,
и, как сад, расцвела неудобь
с пересвистом сурков в астрагале?

Может статься, смышлёный подросток,
наблюдатель светил над погостом,
окрестил их и метил спроста,

процарапав картинки на плоском.
Обособились крест и черта.
И тогда зазвучала плита.


4

И тогда зазвучала плита.
Начались мозговые атаки.
Родились всевозможные знаки,
лоскутки речевого холста.

Так и эдак сквозит береста.
Ход быка бытовал на Итаке.
По-монгольски читали баскаки
сверху вниз по развёртке листа.

А моё родословное древо
зеленело в краю Приснодевы.
Предки, выскоблив шкуры скота,

текст писали там справа налево.
Так дошли к нам стихи и счета,
сны и вымыслы, бред и мечта.


5

Сны и вымыслы, бред и мечта
не позволили стать на приколе.
В изыскании хлеба и доли
беспрестанно менялись места.

И добрался мой род сквозь лета
к прикаспийским обилиям соли,
обустраивал Дикое Поле,
весь Кавказ и отроги хребта.

Не успел рыжеусый варяг
вознести победительный стяг
на курганы при Доне и Сале,

а залётом в орду и аймак
там уж строки Завета звучали,
заводя в несусветные дали.


6

Заводя в несусветные дали,
влился мощный библейский родник
и в славянский, и в тюркский язык,
Буквы вечною ценностью стали.

Тут же вспыхнули в греческом зале
откровенья евангельских книг.
Православный строитель воздвиг
русский храм на надёжном Начале.

Строки Библии, хлынув волной,
как потом по Перунам ни ной,
как ни плачь по германской Вальхалле,

осветили святой аналой;
вытесняя труху аномалий,
отразались в камнях и в металле.


7

Отразились в камнях и в металле
стародавний и новый огонь.
Письмена обжигают ладонь
без свечи и электроспирали.

Поздно каяться, если не вняли.
Оголённой рукою не тронь.
Навещая могильную сонь,
приносите букеты азалий.

Вот в подъём к Гедиминовой башне
забивает прибалт бесшабашный
лом с надгробий собратьев Христа.

Прячет след соучастия в страшном,
но приметы и сущность плута
обретают рельеф и цвета.


8

Обретают рельеф и цвета
чёрно-белые фильмы Довженко,
дым и пепел в стихах Евтушенко
и концлагерная темнота.

Неостывших скорбей маета.
Инвалид с картузом на коленках.
Здесь и там поминальная стенка
вереницей имён занята.

Пунктуальный заморский хронограф
выделяет Арденны и Тобрук.
А припомню опять и опять:

мир освенцимским прахом удобрен.
Как снесли мы ту скорбную кладь,
в полноте никому не понять.


9

В полноте никому не понять,
отчего так жестка непреложность.
Вот и мне неуютную должность
предоставила Родина-мать.

Обучал — предлагали скрывать
счёт потерь и текущую сложность.
Колдовал у печей и изложниц —
обиходил бесславную рать:

для расправы над Пражскою волей,
для рулетки с афганскою долей.
Мне бы сеять, ваять, врачевать.

Нет бы славить под сенью магнолий
грациозную девичью стать,
вековечный закон-благодать.


10

Вековечный закон-благодать
обращают в товар на продажу.
Проповедник, охочий да ражий,
расточает медовую падь.

Темноту, где ни зги не видать,
не придумать ни хуже, ни гаже,
разукрасит в цветастом коллаже
и вошьёт в расписную тетрадь.

Так случалось, что сам я, кузнец,
зная участь козлят и овец,
социального мира любитель,

ставил волку в хайло бубенец.
Жаждал встретить в райФО и в нарпите
колдовскую красу в аксамите.


11

Колдовскую красу в аксамите
углядел лишь над зоной дождей,
там, где мечутся стрелы лучей
и дрожат перекрестия нитей

поперёк от орбиты к орбите
в хороводах кометных камней.
Там гнездилища странных идей
и моя неземная обитель.

А отчизна - Владимир на Клязьме,
Сахалин и простор Предкавказья,
голубая Азовская гладь.

Там и плакать, и праздновать праздник,
добрести до конца и престать.
И однако твержу: "Исполать!"


12

И однако твержу: "Исполать!"
Нет нужды во вселенской обедне.
Ни к чему облачённый посредник.
Человеку нужны и под стать

именные клеймо и печать,
чтоб за всякие трюки и бредни,
всё, что делал давно и намедни,
соизволил лишь сам отвечать.

И, наверное, первый судья —
не сторонний, а совесть своя.
Вот и кайтесь, солдат и кондитер.

А дорогу в любые края —
(сам решай: в Ленинград или в Питер) —
да покажет премудрый пресвитер.


13

Да покажет премудрый пресвитер
нерушимость основ бытия.
А в сонетах не та колея,
никакой назидательной прыти.

Поздравление резвой Харите.
Добрый тост за стаканом питья.
Где иссякнет хмельная струя,
там порадует сдобный бисквитик.

То ли дело извечный Завет,
изнемогший от зла и клевет,
предаваемый в низменном быте,

но лучащий живительный свет,
рассыпающий — нате, берите —
вереницу магических литер.


14

Вереницу магических литер
расставляю с младенческих лет
по порядку от А и до Зет,
по рисунку: в латыни, в иврите,

в древнерусском, в грузинском, в санскрите,
по наборам внестрочных помет,
по звучанью с губ и дискет,
по размерам: в миньоне, в петите...

Комбинация черт и колечек,
кирпичи и фиксаторы речи.
Что в тех буквах? Пустяк. Мелкота.

А они как сигнальные свечи.
Я уверен, что в них неспроста
словно вспыхнула вся высота.


15

Словно вспыхнула вся высота.
Зажигаются Далет и Алеф:
вековечный посев на скрижали -
и тогда зазвучала плита.

Сны и вымыслы, бред и мечта,
заводя в несусветные дали,
отразились в камнях и в металле,
обретают рельеф и цвета.

В полноте никому не понять
вековечный закон-благодать,
колдовскую красу в аксамите,

И однако твержу: "Исполать!"
Да покажет премудрый пресвитер
Вереницу магических литер.

1999-2000 гг.

Владимир Корман, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 116852 от 19.12.2015

1 | 4 | 1361 | 20.04.2024. 18:45:30

Произведение оценили (+): ["Владислав Кузнецов"]

Произведение оценили (-): []