Не успеет петух в пустоту прокричать под утро…
Только ты не помнишь, когда это всё случится –
то ли будет война подлый путь свой торить по трупам,
то ли будет весна потакать оголтелым птицам,
или снег снизойдёт, как приходят по чью-то душу.
Нет, не вспыхнут слова на стене приговором свыше
посреди кутежа, не порвёт в лоскуты затишье
обезумевший колокол – гулкий, надсадный, ушлый.
Даже пёс во дворе не зайдется истошным воем.
Ты всего лишь почуешь, что трижды успел отречься
от всего, что тобой лелеялось, как святое,
от подобия бога, от веры своей скворечьей.

Не успеет петух… Что ж, вполне заурядный случай.
Может, это и к лучшему. Что за утрата, право? –
птичья вера какая-то, лепет чудной про травы,
муравьёв и сверчков, водомерок и рыб летучих,
про родство с тишиной, населенной, хотя и зыбкой,
ну, и прочую блажь. В общем, даже не вера – ересь.
Но ты чуешь исход – все сверчки зачехлили скрипки,
и к чужим берегам чудо-рыбы летят на нерест.
И насколько хватает глаз в бесконечном поле,
в небеса уходящем, к воздушным вратам ковчега –
золотая пыльца. Эмиграция человека
из себя самого происходит почти без боли,
порождая чудовищ. Ты знаешь об этом, ёрник.
Человек это дом, но твоих домочадцев детства
не останется вовсе, лишь старый запойный Йорик,
обезьянкой шарманщика будет в тебе вертеться.

Кто ты нынче и что ты – рыбак без сетей и лодки,
полководец без армии или отец без сына,
или просто блаженный без Господа? Всё едино.
Не успеет петух вырвать крик из лужёной глотки…