Сообщают, что умер Владислав Пеньков.

- вот именно, Елен... а если бы она сохранилась, вы могли бы убедиться в его вполне добром отношении ко мне, но усердие "правоверного" модератора лишило нас этого... если вы даже с этим не согласитесь, наши с ним души были по-своему родственны...

https://poezia.ru/authors/solomon87



упокой Господи его душу 

+

Я указал адрес страницы в апдейте поста ↑

Саша, привет!

Не складывается  у меня общая картинка. Утром 1 сентября  Влад (или кто-то от его имени?) публикует на стихире (страничка - «Из Бургоса») стихотворение, а буквально через несколько часов на этой же странице появляется текст: «Здраствуйте!

Сегодня утром не стало светлого человечка Влада.

Мама Влада».

Такой же текст с его почты получают несколько человек.

Владу - за пятьдесят. Сколько лет его маме - 75?  Может, чуть меньше, но ведь может,  и чуть больше. И она - такой продвинутый пользователь интернета, и в такой трагический момент обеспокоена написанием новости на стихире?  И знает пароль и к его страничке на стихире, и к   его почте, и кому нужно разослать  письма, и как на стихире поместить сообщение в новостях.

И эта подпись...

Или с Владом все-таки приключилась беда,  но рассылка осуществлена от имени его  мамы кем-то другим? Зачем это скрывать? 

И никакой информации в интернете от личных друзей Влада, ни сообщений о похоронах...

С другой стороны, посмотрел на стихире на один из отзывов на последнее стихотворение Влада, где некий Иван Винк пишет в 11 утра того же первого сентября: «Позвонила мать Влада, сказала что Влад умер. Если это так, молитесь за него».  

Но почему Винк также  не называет ее по имени?  И вообще - что значит в его сообщении -  «если это так?».  Значит, некоторые сомнения появились не только у меня. Или просто мы все не хотим верить в его смерть?

При это совсем не хочется играть в Шерлока Холмса и вести расследование. Повторюсь - скорблю вместе со всеми. Но надеюсь, а вдруг...

А вот последнее стихотворение, опубликованное на странице Влада на стихире 1 сентября:

Буду жить на лугу, в разнотравье,

в старом доме, стоящем в траве.

Я вчера только печку исправил,

и тепло в нём теперь голове.

Можно шапку надеть, если стужа

верх возьмёт на моём этаже.

Эта бедная немка без мужа

замерзает, наверно, уже.

Волоча свой обрубок на druhe,

принесу молока ей, яиц.

- Что, Франтишек, - спросили бы други,

- не насытился видом их лиц?

В доме пахнет жильём тараканов.

Я спуститься её пригласил,

вымыл парочку целых стаканов.

Самогона сосед наносил.

- Ну, за что будем пить, ticha devko?

Не подымет глаза, промолчит.

Словно флага сгоревшего древко

за столом Аннехильда торчит.

И напьюсь я один. Самогонка

даст под задницу чёрту внутри.

Аннехильда навроде ребёнка.

Ты не веришь? В лицо посмотри.

Эти вшивые локоны - нежность.

Этот запах подмышек - уют.

Прилетит с мошкарой неизбежность,

колыбельную песню споют.

Донесёшь Аннехильду до койки,

ляжешь рядом, закроешь глаза

и уснёшь, про обычаи сойки

не успев рассказать до конца.

А проснёшься от страха в обиде -

нож в руке. Остывает кровать.

Щас по горлу с размаху. - Oh bitte,

я нарежу. Я хлебь nicht ломать.