Наш дурачок Ники

Бывший Свиты Его Величества генерал-майор Сергей Петрович Антонов прослужил при дворе более тридцати лет. Правление Александра Третьего он считал самым благополучным для России временем. Обходились без войн. Власть окрепла. Бомбистов прищучили. Ввели черту оседлости для евреев (Сергей Петрович каламбурил - «жидов оседлали»). Возвратились к русским истокам.

Государь любил ходить в вышитой рубахе и солдатских сапогах с заправленными в голенища штанами. Да, он бывал резок. Но обращался ко всем на «Вы». И не допускал адюльтеров. Не то, что его батюшка, не стеснявшийся жить с Долгоруковой в Зимнем при живой-то императрице. Антонов был свидетелем, как на предложение посадить в тюрьму какого-то мужичка, плюнувшего в его портрет, царь только хохотнул: Нам что, теперь кормить в тюрьме его за это? Пошлите его к чёртовой матери и передайте, что и я плевать на него хотел!..

Николай Второй оставил Сергея Петровича в свите. Но все было уже не то. Последний русский царь Антонову был не по душе, как и все его ближайшее окружение. Один Распутин чего стоил. Тьфу! Антонов уже подумывал о покое, но уйти в отставку не успел. В марте 17-го Николай отрекся от престола. Свиту ликвидировали.

Сергей Петрович был убежден, что страну профукал Николашка! Не зря Великий князь Николай Михайлович называл своего племянника «наш дурачок Ники». Он-то понимал, куда катится страна. Комиссары прикончили князя в 19-м. Перед расстрелом он сбросил с себя сапоги - носите, ребята, все-таки царские.

Антонов часто задумывался, куда бы пошла история, погибни цесаревич, скажем, во время железнодорожной катастрофы под Харьковом в 81-м. Или был зарублен местным городовым в ходе визита в Японию. Сергей Петрович сопровождал наследника престола в этой поездке. Япошики тогда так перепугались за последствия инцидента, что на всякий случай объявили в стране траур и зачем-то позакрывали публичные дома.

Убийство Николая Второго коммуняками Антонов воспринял почти безучастно, но жутко переживал за убиенных наследников престола. Воевать против большевиков он не пошел. Сказались и почтенный возраст, и переход Кирилла на сторону красных, и свалившиеся на плечи уже теперь бывшего генерала домашние невзгоды. Он с большими сложностями перевез занемогшую супругу в Москву к вдове своего брата Ольге, жившей в особняке на Поварской с маленьким Николкой. Николка еще до рождения был наречен родителями Александром (или Александрой, если бы родилась девочка). Но в декабре 15-го брат Сергея Петровича полковник Николай Антонов погиб на фронте, успев отправить жене рождественскую открытку с изображением краснощекого карапуза. Родившегося мальчика назвали в честь погибшего отца.

После того, как Антоновых выгнали из особняка, им чудом удалось прописаться в коммуналке на Большой Садовой к дальнему родственнику Ольги, который очень скоро уехал за кордон.

Антоновы выживали в Совдепии. От прежней жизни остались щемящие воспоминания, истрепанный исфаханский ковер, софа из гнутого букового дерева палисандровой окраски с узорчатой китайской камкой да парные терракотовые вазы мейссенского фарфора конца 19 века.

***

После смерти отца Кирилл, вопреки мольбам матери, поступил в Алексеевское военное училище. В мрачном здании были гулкие коридоры с асфальтовыми полами. Юнкера носили алые, с жёлтым вензелем наследника цесаревича погоны. Через четыре месяца новоиспеченного прапорщика Антонова отправили в 15-й Сибирский запасный стрелковый полк. Вместе с ним был определен и втянувший его в революцию прапорщик Лазо. Размахивать шашкой на гражданской войне Кириллу не довелось - после октябрьского переворота он волей случая оказался в Народном комиссариате иностранных дел, но по чекистской линии. Что несказанно утешило и маман, и дядю Сережу – и опасностей, что убьют, меньше, да и русской крови на нем не было.

Про чекистские знаки различия под НКИДовской партикулярной одеждой родные Кирилла тогда не догадывались. Он был подключен к тайным контактам с немцами касательно производства в России металлических самолетов и моторов, строительства завода отравляющих веществ и поставок артиллерийских снарядов рейхсверу.

Кирилла направили в Берлин. Царившая в городе атмосфера расслабляла, на улицах бурлила фривольная жизнь – немецкая столица продолжала притягивать творческих людей даже поболее Монмартра. Но и в искусстве неуловимо витало предощущение надлома.

Построенное в стиле рококо здание советского посольства находилось на Унтер ден Линден. Кирилл любил совершать променад от Парижской площади до Дворцового моста. Бывал он и в грязных мрачных кварталах между Панковом и Руммельсбургом, где встречал таких же грязных и мрачных люмпенов. От них исходили озлобленность и угроза.

В Москву Кирилла вернули ненадолго. Ему опять повезло - перед тридцать седьмым он вновь оказался в Берлине. После прихода к власти Гитлера атмосфера в стране резко изменилась. Но в Германии Кирилл все равно чувствовал себя безопаснее. Ведь в Москве начались массовые аресты и среди его коллег. Артузова расстреляли. Быстролётова посадили. Феликс Гурский успел выброситься из окна. Визель отравился ядом. Кривицкий, получив указание вернуться в Москву, сбежал в Америку. Выбор у Кирилла был небогат. И еще он был в ответе за Николку. Маман умерла еще в 33-м, а дядя Сережа был слишком стар.

В Берлине у Кирилла случился coup de foudre с работавшей у торгпреда Канделаки Идой Сигал.

После событий хрустальной ночи её унизительно избили на улице. Сигал запросилась в Москву. Но жизнь повернулась не тем боком. Канделаки, несмотря на дореволюционное знакомство со Сталиным, расстреляли. Иде дали восемь лет лагерей. Кирилл безуспешно пытался ей помочь.

В последний раз Кирилл приезжал в Берлин в ноябре 40-го с Молотовым. На нашей границе спецпоезд переобули в тележки для европейской колеи. Берлин встретил затяжным дождем, ротой почетного караула и развязной улыбкой Риббентропа. Рейхсминистр был доволен, что переговоры предстоит вести с Молотовым, а не с отставленным еврейчиком Литвиновым. Оркестр исполнил советский гимн. С Ангальтского вокзала через отель Бельвю отправились в имперскую канцелярию к Гитлеру.

В увешанном гобеленами кабинете фюрера Кириллу запомнился глобус на деревянной подставке. Гитлер призывал делить английское наследство, а Молотов допытывал, чем занимается германская военная миссия в Румынии и зачем фрицы перебросили войска в Финляндию. Фюрер оправдывался.

Вечером на прием в посольский особняк в серебристой форме пожаловал обвешанный орденами и лентами Геринг. Никто не успел даже толком выпить, как объявили воздушную тревогу. Гости испарились.

***

Ольга Константиновна дала Николке отменное домашнее образование. У него рано обнаружились незаурядные артистические способности. Николка свободно музицировал, чисто пел и умел самым поразительным образом подражать чужим голосам.

А политикой он не интересовался.

Отучившись в Литературном Институте, Николка по протекции Кирилла устроился в Радиокомитет – в передачу «Утренняя зорька». «Ты бы меня еще в «Радиооктябренок» засунул» – скулил Николка - «Мы с Левитаном практически ровесники, а он уже диктор номер один. А совсем недавно бутерброды коллегам по кабинетам разносил. Пусть и меня товарищ Сталин в эфире услышит».

Сталин оказался у включенного радиоприемника, когда стажер Левитан представлял в эфире материал из «Правды». На следующий день по личному указанию вождя он зачитал текст его доклада на XVII съезде. Николка сам наблюдал, как Левитан, тренируется, читая перевернутые «вверх ногами» страницы.

«Поработай пока в «Зорьке»» - успокаивал младшего братца Кирилл. Репортажи о лучших звеньевых и шефстве пионеров над старыми большевиками выходили действительно на заре. Вождь в это время обычно спал. Ну и, слава Богу.

***

Ночью из Лондона пришла сумасшедшая шифрограмма о тайном перелете Рудольф Гесса на истребителе в Шотландию. Никто ничего не понял. На завтра назначили совещание у Меркулова.

Кирилл пребывал в депрессии. Дело было не в Гессе, а в том, что добытые агентами сведения о готовящемся нападении фашистов Сталин пропускал мимо ушей. На Антонова уже дважды в бешенстве наорал Берия. Кирилл понимал - подними он снова эту тему, его сотрут в порошок.

С Лубянки он отправился на Большую Садовую - еще вчера они условились с Николкой отвезти на вокзал дядю Сережу. Антонов-старший теплый сезон после смерти жены проводил в деревне.

Николка на кухне возился с новой обмоткой для теннисной ракетки. «Как ты думаешь, - спросил он Кирилла, - в этом году чемпионом СССР по теннису снова станет Юзеф Гебда? Представляешь, Фернли Уиттлингстолл на Уимблдоне играла без чулок. А Алис Марбт - в шортах!»

При этих словах на кухню вошел дядя Сережа с батоном докторской колбасы. «А дохтурская тебе не положена – продолжал дурачиться Николка - она у нас только больным с подорванным здоровьем от царского деспотизма полагается».

Насмешливо-ироничный стиль общения был принят в семье. Но по вялой реакции Кирилла Николка понял - что-то произошло.

Дядю Сережу отвезли на вокзал и обилетили. Всю дорогу Сергей Александрович вспоминал свое путешествие в Ливадию в свитском, обитом стеганым штофом вагоне императорского поезда. Со специальным «ветродуйхолодильником» со льдом и солью для поддержания комфортной температуры.

***

На посту охраны радиостанции им. Коминтерна Кирилл уверенно сунул в нос постовому чекистское удостоверение. Прошли в кабинет Петровского. Через десять минут раздался звонок в эфирную: «Новости сегодня прочтет Николай Антонов. Кто решил? Ты же знаешь, где работает его брат».

Кирилл запер дверь. Николка погладил, как котенка, микрофон и щелкнул металлическим тумблером. Его облик вдруг резко преобразился, и он заговорил бархатистым левитановским голосом: «Работают все радиостанции Советского Союза. К гражданам СССР с экстренным сообщением обратится Генеральный Секретарь ВКПБ, Председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Сталин»…

Вся страна ловила каждое слово Вождя, выговариваемое с характерным кавказским акцентом: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! По имеющейся неопровержимой информации, в нарушение подписанного пакта о ненападении, гитлеровская Германия в самое ближайшие время готовится вероломно вторгнуться в пределы нашей Родины. Германский фашизм ставит своей целью захват наших земель, уничтожение государства, превращение советских людей в рабов. Наша доблестная армия, весь наш могучий военно-морской флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны дадут решительный отпор действиям германских фашистов. Я объявляю всеобщую мобилизацию! Мы должны немедленно перестроить всю работу на военный лад. Также объявляется всеобщая амнистия. Советский народ в это тяжелое время должен быть един. Мы победим!»

Сталин допоздна работал в своем рабочем кабинете в Кремле. Услыхав по радио собственный голос, он оцепенел. Что это? Кто сплел этот безумный заговор? Как он сможет объяснить стране, что он - это не он? А вдруг Гитлер теперь действительно начнет войну?

А страна пришла в муравьиное движение. Все как будто только и ждали от Сталина этакого поступка. Заработало сарафанное радио-мудрый вождь не дал Гитлеру провести себя! Типографии сдавали в набор записанную усердными стенографистками сталинскую речь. Телефоны в райвоенкоматах раскалились. Ретивые комсорги готовили собрания. Окрыленные заключенные просились добровольцами в армию. Напуганные обыватели запасались продуктами и керосином.

Пробыв в ступоре до следующего дня, Сталин заставил себя поверить, что автором обращения был он.

Гитлеру сообщили о случившемся уже через час. Он был взбешен. Сталин, очевидно, знал что-то такое, что позволяло ему себя так вести. Может, и Гесс поэтому сбежал?

Вермахт будет готов к наступлению только через полтора месяца – убеждали фюрера генералы. За это время Сталин подтянет свои войска к западной границе, мобилизует миллионы, подготовит резервы.

Через десять дней в Москву прибыл обиженный Риббентроп. Сталин понял, что тактическое сражение выиграно. И приписал эту заслугу себе.

После радиообращения Николки—Сталина братья Антоновы как сквозь землю провалились. Если Кирилла могли отправить с секретным заданием, то куда подевался Николка?

Самая страшная, самая жестокая война началась в июле 42-го и продлилась три года. С нашей стороны в ней погибло семь миллионов человек.

Дядя Сережа до Победы дожил. Ему исполнилось восемьдесят восемь лет. Он, как представитель позапрошлой эпохи, сам был этому несказанно удивлен.

Иду Сигал амнистировали. Во время войны она добровольцем ушла на фронт, была санитаркой. Находившиеся на излечении бойцы сходили по ней с ума. Вонврач Галкин звал в жены. По ночам, когда не бомбили, Иде снился один и тот же сон: она в облегающем бедра платье, фильдеперсовых чулках и подаренных Кириллом туфлях с перепонкой на удобном каблуке заходит в угловую кондитерскую, что на Фридрихштрассе, и покупает берлинские пирожные.