Я знаю – Бог рождается во мне,
почти незнаемый, почти забытый,
а, может, не во мне, но в смертном крае
(куда живым нельзя) – мой внук и прадед;
пережидает он – пока умру.
Я с ним вдвоём – едино существую.
И никого… Когда гремит беда,
как канонада – Он моё спасенье,
я ж молвлю бледноусто: сохрани,
мой Господи. Спаси хотя б на миг,
ну а потом, очнувшийся, спасу я,
сам самого себя. Уже – я сам...
Но вне меня он хочет выйти. Тщится
спасая, изничтожить до конца,
когда в бескрайности, на бурных ветрах
сам из себя долой я выйду, будто
из ножен сабля… Он же выйдет – чтоб
загасла свечка боли, чтобы тьма
покорности моей меня спасала
иною жизнью. Инобытием
уже без имени – вот он, удел,
которым правит этот ярый бог,
что силится теперь во мне родиться.
(А я свечу такую возожгу,
чтоб с нею не смеркалось мне до срока.
Та чёрная свеча поры пресветлой –
как тайного преодоленья знак).

-240-




Оригинал

В мені уже народжується Бог
і напівпам'ятний, напівзабутий,
немов і не в мені, а скраю смерти,
куди живому зась – мій внук і прадід
пережидає, заки я помру.
Я з ним удвох живу. Удвох існую,
коли нікого. І гримить біда,
мов канонада. Він опорятунок,
я ж білоусто мовлю: порятуй,
мій Господи. Опорятуй на мить,
а далі я, оговтаний, врятую
себе самого сам. Самого – сам.
Він хоче поза мене вийти. Прагне,
рятуючи, донищити мене,
аби на протязі, на буряних вітрах
я вийшов сам із себе, наче шабля
виходить з піхов. Хоче вийти геть,
щоб згасла свічка болю. Щоби тьма
впокорення мене порятувала,
інобуттям. Іножиттям. Найменням
уже невласним: ось він, той загал,
яким кермує той шалений бог,
котрий в мені прагне народитись.
(а я ще тую свічку посвічу,
аби мені не смеркло передчасно.
Пресвітлої години свічка чорна –
неначе перемога крадькома).